Макар Последович - С тобою рядом

- Отдыхай, Адам, набирайся сил. Ты должен стать на ноги крепко. Чтоб тебя не валил ветер. Чтобы шагал по земле твердо и уверенно.

- Меня, Софронович, валил не ветер, а люди.

- Какие люди, Адам?

- Всякие...

- Всякие? Плюнь ты на этих всяких! Ты советский человек, Адам! А советский человек должен с гордостью держать свою голову. Везде и всюду! Не можешь жить без дела - руководи пока что торфоразработками. Это и недалеко от деревни и как раз по твоей силе. Придет жатва - назначим тебя бригадиром второй полеводческой бригады, как до войны.

Корницкий вставал в колхозе раньше всех. Еще спали племянники, Настасья, Степан, а Антон Софронович уже поднимался с низенькой железной койки. Он все еще не мог сам одеться, натянуть сапоги. Еще непослушными были пальцы левой руки. Толоконцев уверял, что они с течением времени разовьются, если Корницкий будет аккуратно выполнять так называемую лечебную физкультуру, чаще сгибать и разгибать их. И Корницкий шевелил пальцами, когда вставал, шевелил, идя по улице, даже не давал им покоя во сне. Только бы скорей они окрепли!

И сегодня, как всегда, Корницкий стал тормошить Степана, чтоб встал и помог ему одеться. И сегодня, как всегда, Степан долго зевал, охал, пока скинул свои ноги с нар.

- Ненормальный ты человек, Антон! - начинал брат свою старую песню. На дворе еще темно. Разве тебе надо больше других? Коли б мне шел такой оклад, как тебе, так я бы день и ночь спал. В сухой и тепленькой постели. Я вот не могу дождаться, когда тот коммунизм придет. Говорят, что тогда каждый человек что захочет, то и будет получать. Тогда спи сколько хочешь, ешь и пей что захочешь. Рай!

- Ты, Степан, еще и до социализма не дорос! - перебивал братнину болтовню Корницкий. - Сколько ты вчера обтесал бревен?

- А тебе уже доложили!.. Сколько было по силе, столько и обтесал. Я их не считал...

- Старый дед Жоров и тот сделал в два раза больше тебя. Смотри, будешь так работать, оштрафуем, как и Лопыря.

Степан недоверчиво посмотрел в глаза брата.

- Как это оштрафуешь? Родного брата?

- Пойми, что ты, как брат председателя, должен работать, ну, если не больше, так и не меньше, чем все колхозники. А ты даже на работу выходишь позже остальных.

После такого разговора Степан уже неприязненно стал поглядывать на Антона. Нашелся герой учить своего старшего брата, угрожать штрафами! Приехал сюда от нечего делать, начал хозяйствовать у меня дома, как в своей собственной хате. Можешь себе построить такой дворец и выбираться отсюда хоть сегодня! Но усидишь ли ты там один без моей помощи! Лучше бы ты совсем убрался из Пышковичей!

В Пышковичах были две пустовавшие землянки. Корницкий перебрался в одну из них. Таисия побелила печь, чисто подмела глиняный пол, вымыла и протерла оконца. Корницкий вздохнул полной грудью, оказавшись вечером сам с собой.

Но вот минула короткая летняя ночь. Уже давно прогорланил в Пышковичах драчун петух, начало всходить солнце, собрались на ежедневный утренний наряд бригадиры, а Корницкий все не выходил из землянки.

- Пропал, видно, наш Софронович, - начал волноваться Миколай.

- Он, может, уж к Москве подъезжает, - позванивая медалями на здоровенной груди, ухмыльнулся Лопырь.

- Сходи, Таиска, погляди, что с ним, - предложил дед Жоров. - Доложи своему командиру, что его штаб на месте.

Корницкий тем временем попробовал натянуть сапог на ногу и не смог надеть. Лицо у председателя покрылось потом, в глазах горела злость и бешенство. В ненависти Корницкий швырнул сапог, который полетел к порогу и чуть не угодил в Таисию, входившую в дверь.

- Хорошо ж ты встречаешь своих колхозников, Антон! - улыбаясь, сказала она и подняла сапог. - Уж не босым ли думаешь выходить на улицу?

Стискивая пальцы в кулак, Корницкий крикнул с каким-то детским упрямством и обидой:

- Пойду босой!

- Чтоб люди смеялись? Многие и без того не верят, что ты по-серьезному приехал...

- А ты веришь?

- Я сама еще не знаю, Антон... Давай сюда свою ногу.

Она помогла натянуть ему сапоги.

- Зачем ты их сшил в обтяжку? Тебе теперь нужны не такие.

- Ты пожалеть меня пришла?

- Нет, помочь, - ответила она.

- Опоздала, Таиса!

- О чем ты говоришь, Антон?

- Ты знаешь о чем.

- Я тогда ждала тебя шесть лет.

- И выскочила за Ивана?

- Ты не задевай покойников. Он был не такой верченый, как ты. А тебе надо было везде поспеть. Первые немцы, белополяки, кронштадтский мятеж, паны в Западной... Ты думал, что если тебя там не будет, так провалится вся земля. Мне кажется, ты и теперь побаиваешься...

- Я? Кого?

- Самого себя.

Корницкий как взялся надевать китель, так и онемел. Посмотрел на Таисию ошеломленными глазами. Рука никак не могла справиться с пуговицами. Таисия спохватилась, помогла ему застегнуть китель. Поправила Золотую Звезду, промолвила в задумчивости:

- Дорого достаются человеку такие награды...

И неожиданно быстро пошла из землянки.

Вечером Калита принес Корницкому малоношеные кирзовые сапоги. Они оказались удобнее хромовых. Корницкий попробовал их натянуть на ноги сам и остался очень доволен.

- Ну вот, теперь порядок! - улыбнулся Калита. - Теперь ты по-настоящему независимый человек. Только мне немножко страшновато делается.

- Чего?

- Завтра вскочишь среди ночи. А то и вовсе не ляжешь спать.

- Некогда теперь разлеживаться, Андрей. Вот окончим коровник, привезем, если нам дадут, костромичек, тогда и отдохнем. Ведь что ж это за колхоз без коров?! Ну, спасибо пока что за обувь.

- Как себе хочешь, - сказал, поднимаясь, Калита. - Ты слышал, говорят, что Лопырь написал на тебя заявление в райком?

- А пускай пишет, куда хочет. Только бы он хорошо работал. Все остальное меня мало интересует.

Прошла еще одна ночь. Теперь Корницкий уже не заботился о том, что кого-то должен будить, просить помочь. Улица, на которую он вышел, была тихая и сонная. Корницкий свернул на колхозный двор. Тут стоит "тигр" с автоприцепом. Аккуратно сложены штабели окоренных и неокоренных бревен. Белеют вкопанные в землю дубовые столбы большого строения. Высится уже несколько венцов постройки. Корницкий входит внутрь сруба, озирается. Поднимает брошенный на землю скобель и кладет на бревно. Затем, отойдя от сруба, приостанавливается, чтоб посмотреть на него издали.

И вместо только что начатого сруба ему представился большой красивый коровник с высокими шестами громоотводов по углам. Из раскрытых ворот коровника доярки в белых халатах выносят и грузят на машину бидоны. Среди доярок и Полина Федоровна. Увидев Корницкого, она с теплой улыбкой машет ему рукой.

Корницкий хмурится, и эта картина тотчас же исчезает. Торчат столбы начатой постройки. Он быстро поворачивается и идет прочь. Неподалеку стоят телеги. Одна из них выдвинута почти на метр из общего ровного ряда. Корницкий уперся плечом и подкатил телегу. Посмотрел - теперь стоят все по линейке в ряд - и двинулся на зеленый луг, где паслись кони.

Возле приречных кустов он заметил дымок. Около костра лежал на разостланной шинели Миколай Голубович. Он был в ватнике и в шапке-ушанке. Услышав шаги, Миколай поднялся и сел.

- Добрый день, Микола.

- Добрый день, председатель. Поклон вам от Мишки.

- Спасибо. Как он там воюет?

- Пишет, что получил третий орден. Красную Звезду.

- Хороший у тебя сын, Миколай. И в партизанах и на фронте всегда первый. Как тут наши тракторы?

- Запасаются горючим.

- Пойдем взглянем.

- Давай, - вставая, говорит Миколай.

Они идут к лошадям. Корницкий подошел к одной из них и начал ласково гладить по спине.

- Эх ты, белолобый! Сколько надо будет перевернуть работы.

- Конь, как и человек, боится не работы, а невнимания к себе, заметил Голубович. - Вы идите взгляните на Шустрого.

- А что? - настороженно спросил Корницкий.

- Вчера до крови намял грудь... Видите, не подпускает близко. А до этого был такой добрый конь...

- К кому прикреплен?

- Эта вертихвостка, вдова Ванда, на нем ездит. Стал вчера говорить, одного только сраму набрался. Известно, ни мужа, ни детей нету, так баба и дурит... Грозилась, что сегодня не пойдет на работу...

- Хорошо, я с ней поговорю. Гони коней домой.

Уже всходило солнце, когда Корницкий вернулся в деревню. Шли женщины с ведрами. Где-то клепали косу. Посмотрел поверх землянок. Изо всех труб вился легкий дым. Только над землянкой Ванды не было дыму.

Корницкий, отвечая на приветствия встречных или здороваясь первым, быстро подошел к землянке Ванды, спустился по ступенькам и постучал в дверь.

- Кто там? - донесся до него слабый женский голос.

- Я, Корницкий. Открой.

Он услышал, как загремел засов. Дверь открылась, и в глубине землянки он увидел женщину в одной рубашке, с пышными волосами, которые рассыпались по обнаженным плечам. Спокойно, словно хвастаясь своей стройной фигурой, Ванда дошла до кровати, легла и прикрылась одеялом.