Виктор Эмский - Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину
Вот так он и мечтал, фантазер этакий, загребая правой рукой и вполуха, как на партсобрании, слыша разглагольствования демагога в кальсонах, несшего какую-то чушь про нолевую точку жизни, про зов потомков и странности - sic! - не параллельных, а категорически перпендикулярных миров, как, скажем, шахта лифта перпендикулярна этажам, а нижняя палочка буквы "Т" - верхней. Да-с, милостивый государь, и вовсе не ваше "О" - буква... э... букв, так сказать, сакральный символ смысла (или бессмысленности, что, в сущности, одно и то же), а столь таинственное Тэ, в котором - и Тэос, и токсикоз, и траверз, и транспортабельность, и трансцендентность, и тремор алкоголика...
- И - тоска, - подсказал рассеянный Тюхин, - и пистолет "ТТ" товарища Афедронова...
И он, зачерпнув забортной водицы, поднес ладонь ко рту и вздрогнул, и принюхался, и осторожно лизнул желтоватую, подозрительно пахнущую жидкость.
- И типичная третьеразрядная туфта, Ричард Иванович! Вот вы тут давеча про сироп упомянули. Не могу не поделиться и своим эпохальным открытием. Имеющее свойство течь вещество за бортом, кое мы с вами по наивности сочли за морскую воду, оказалось на поверку ничем иным, как...
- Нуте-с, нуте-с! - поощрил Р. И.
- Как... э... Господи, какая гадость! - Тюхин сплюнул. - Ничем иным, как проявитель, наказание вы мое. Из чего сле...
- ...дует, - с готовностью подхватил прозревший слепец-провиденциалист, - из чего со всей очевидностью следует, мое вы преступление, что нам с вами как бы дается еще один шанс проявить себя... э... во всем своем великолепии. А следовательно, на том месте, где пишут "Конец", следовало бы написать: "Продолжение следует"!..
- Следовательно... следовало бы... следует, - поморщился Витюша Тюхин. - Экий вы, право, не стилист...
- Ну уж зато и не следователь, как ваш Кузявкин, - не обиделся Ричард Иванович. - А потом, Тюхин, кто знает - а может, там, где суждено зафиксироваться по-новой и вам, и мне, грешному, может, там эта моя тавтология будет воспринята, как некий стилистический изыск, как шалость гения, Тюхин?!
За бортом плюхало нечто, имевшее свойство принимать форму сосуда, в котором помещалось: бутылки, граненого стакана, сложенной ковшиком ладони. Тюхин коротко выдохнул и без тоста, не чокаясь, как на поминках, выпил.
И гром, естественно, не грянул, и мир не перевернулся. И кроме Ричарда Ивановича, разве что пролетавшая около чайка слышала, как опаленным горлом Тюхин прошептал:
- "Чаю воскресения мертвых, и жизни будущего века..."
И было это 20-го, десятого, сорок второго - чика в чику в день, в месяц и в год его появления на свет Божий...
- Сколько там, на ваших золотых? - зевая, спросил Ричард Иванович.
- Без тринадцати тринадцать, - сказал забывшийся новорожденный.
Был он грустен, простоволос, на глазах его мерцали слезы.
- Вы когда родились-то, отчаянный вы мой, - утром, вечером?
- Около часу дня, - вздохнул глядевший вдаль, туда, где совсем еще недавно громоздилась зыбкая американская фата-моргана.
- Значит, пора!
И Ричард Иванович отодрал и выбросил в Окаян-море фальшивую бородку с усиками, вытащил из-за пазухи что-то вроде слухового аппаратика, проводочек от которого тянулся к уху и, выцарапав антеннку, исподлобья взглянул на спутника.
- Если желаете, могу и сигнал SOS дать... Кстати, Тюхин, вы не задумывались - сколько будет, если от 13-ти отнять 13?.. И правильно! И нечего такими пустяками забивать свою бесценную голову...
И он нажал тангетку, и дал настройку:
- Раз-раз-раз-раз-раз!".. "Первый", "Первый", я - "Четвертый". Как слышите меня? Прием...
- А ведь я, - сглотнул приговоренный, - а ведь я, Зоркий, кажется знаю, кто вы!
- Ах ты, Господи!.. Да неужто все-таки расшифровали?! Ну-ка, ну-ка! Просим!.. А то ведь уже как-то даже и неудобно... "Первый", "Первый", я - "Четвертый". Слышу вас хорошо!.. Хорошо слышу вас!..
- Вы, Ричард Иванович, вы знаете вы кто?! - с трудом выговорил Тюхин, он же - Эмский, он же - Кац-Понтийпилатов, он же - В. Г. Финкельштейн, он же - рядовой Мы... он же бомж на бугорочке, серый в яблоках конь с золотой фиксой, деревянная кукушечка, поливающий марганцовочкой дусик... И Рустем, и Скоча, и Вавик, и Совушка... И все Бесфамильные, Кузявкины, Афедроновы и Щипачевы вместе взятые. И оба сразу брата-близнеца Брюкомойникова. И отдельно висящая на чердаке Идея Марксэновна Шизая. И Ляхина, Иродиада Профкомовна. И возлюбленная Даздраперма. И товарищ С...
И... и едва он, Тюхин, собрался с духом, чтобы... м-ме... чтобы, волнуясь, выпалить самое - для себя и для Ричарда-э-Ивановича - главное, существенное, в смысле дальнейшего, так сказать, существования, только привстал он в лодке, именовавшейся, между прочим, точно так же, как тот незапамятный, увозивший Набокова из России, греческий пароходишко, и, едва не потеряв равновесие, всплеснул, елки зеленые, руками и... сорри, пардон, прошу прощения!.. и тут вдруг, ну прямо, как в наркотическом бреду, прямо по курсу, из-за сумеречно-кровавого горизонта стремительно взлетела металлическая, как доллар, Луна и, остановившись в поднебесье, опрокинулась вдруг на ребро, неожиданно сплюснутая какая-то, сфероидная, и вдруг покачнулась, и низринулась вдруг, трансформаторно гудящая, вся в этаких трехэтажных, подозрительно похожих на бараки Удельнинской, имени Скворцова-Степанова, психушки строениях!..
- Вот! Вот оно! - заморгал глазами Ричард Иванович, в минуту опасности как-то разом вдруг похорошевший и без этой дурацкой своей бороденки, без наркомовских - тьфу, тьфу на них! - усиков, ставший до того похожим на своего теряющего лицо спутника, что если б я не был совершенно непьющей, понимаешь, в данный момент чайкой по всем вам известному, понимаешь, имени, я бы того и гляди подумал, елки зеленые, что примо: у меня попросту двоится в глазах, и секондо (секонд о): что и они ( и они!..) - два прозревших от предвечного ужаса химероида, и они тоже поняли, что это за мандула за такая - чуть ли не в пол-бля-неба, с гордым лозунгом на борту - "Дембиль неизбежен" - что за херомудовина несусветная, мигающая иллюминаторами, совершенно, по тюхинской милости, неуправляемая, а стало быть и неотвратимая, рушится на них... то есть - на нас, описав уму непостижимую - во времени и в гиперпространстве - параболу...
И тут мы, все трое, в едином порыве вскричали, пропадая:
- О, Господи!..
И не было ни прошлого, ни настоящего, ни дна, ни выси небесной, ни жизни, ни смерти, да и нас самих, милые вы мои, дорогие, хорошие, тоже как бы и вовсе на свете не было...
АБЗАЦ ПЕРВЫЙ
роман второй РЯДОВОЙ МЫ
А мимо наши паровозы все мчатся задом-наперед!.. Дрожит щека, катятся слезы, комбат копытом оземь бьет. И ни на миг не умолкая, дудит в картонную трубу Тоска - зеленая такая, в шинелке, со звездой во лбу. В. Т-Э. Шел осел с приклеенными крыльями рядом с другим стариком, один как Беллерофонт, другой как Пегас, оба возбуждая жалость. Апулей "Метаморфозы"
* Глава первая
И еще раз о вреде курения
* Глава вторая
Всевозможные гости, в том числе и Гипсовый
* Глава третья
От рядового М. - сочинителю В. Тюхину-Эмскому
* Глава четвертая
Синклит бессонных "стариков"
* Глава пятая
От рядового М. - рядовому запаса Мы.
* Глава шестая
От рядового М. - члену редколлегии Т., лауреату премий
* Глава седьмая
Некто в полувоенном и прочие
* Глава восьмая
Кто следующий?..
* Глава девятая
От рядового М. - свидетелю и очевидцу В. Т.
* Глава десятая
Началось!..
* Глава одиннадцатая
От рядового М. - незаурядному Тюхину
* Глава двенадцатая
Окончание предшествующего
* Глава тринадцатая
Черт все-таки появляется...
* Глава четырнадцатая
Омшара (поэма)
* Глава пятнадцатая
Подпольный горком действует
* Глава шестнадцатая
Преображение старшины Сундукова
* Глава семнадцатая
И разверзлись хляби небесные...
* Глава восемнадцатая
Древо Спасения, или Беседы при ясной Земле
* Глава девятнадцатая
Предпоследние метаморфозы
* Глава двадцатая
Возвращение на круги своя
Глава первая И еще раз о вреде курения
То ли явь, то ли мерещится: сумерки, туман. Обгорелый, в клочья изодранный, я вишу вниз головой на высоченном дереве. Внизу, в смутном круге фонарного света, задрав головы, стоят двое - замполит батареи старший лейтенант Бдеев и ефрейтор Шпортюк, оба глубоко взволнованные, в красных нарукавных повязках.
- Нечего сказать - ха-арош! - светя мне в лицо фонариком, выговаривает старший лейтенант и глаза у него закачены под лоб, как у обморочного, а молодой лоб изборожден морщинами. - Вы это что же, рядовой М., вы думаете вам и на этот раз все с рук сойдет?! Думаете - сбежали из госпиталя, так вам все и позволено?! Так вы думаете? Р-разгильдяй!.. Где ваша пилотка?.. Где погоны?.. Почему не подшит подворотничок?.. А это что у вас там, борода?! Не-ет вы только полюбуйтесь, Шпортюк, этот висельник уже и бородой успел обзавестись!..
