Фасолевый лес - Барбара Кингсолвер
Я подняла из-под ног зеленую крышечку от бутылки и швырнула в пруд. Утки даже головы не повернули.
– Лу Энн! – ответила я. – В школе я так потеряла уйму друзей. Сегодня ты думаешь, что он – мусорное ведро, а завтра захочешь, чтобы он вернулся. И тебе трудно будет смотреть мне в глаза и говорить, что ты все еще влюблена в парня, над чьим анатомическим строением мы с тобой уже два месяца издеваемся.
– У нас с Анхелем все кончено. Я это знаю.
– Все равно. Я не хочу, чтобы ты выбирала между ним и мною.
Лу Энн принялась рыться в сумочке в поисках свежего носового платка.
– Я просто не могу смириться с тем, что он просто взял и ушел, – сказала она.
– Когда? Сейчас или в прошлом октябре? – Меня это начинало раздражать. – Он бросил тебя полгода назад. Ты что думаешь: он просто вышел глотнуть свежего воздуха? Уже апрель на дворе, Господи ты Боже мой.
– Ты видела? – спросила вдруг Лу Энн, показав на Черепашку. Та вскинула голову резко, будто дернули за веревочку, и уставилась на меня, словно ей явился Господь во плоти.
– Что случилось, Черепашка? – спросила я, но она просто со страхом смотрела в мою сторону от своей кучки арахиса.
– У нее так уже было, – сказала Лу Энн. – Помнишь, когда мы говорили про счет за телефон? Ты думала, что нас пытаются надуть.
– Хочешь сказать, она понимает, когда мы сердимся? Так я это и так знала.
– Нет, я про то, что счет был за апрель. Она поднимает голову, когда ты произносишь слово «апрель». Особенно сердитым тоном.
Черепашка и правда оглянулась на нас.
– Ты что, не въезжаешь? – спросила та.
Я не въезжала.
– Это ее имя! – Апрель! Эйприл! – Лу Энн уже едва не подпрыгивала на скамейке. – Эйприл! Эйприл, погляди-ка сюда, Эйприл. Тебя так зовут, правда? Эйприл!
Даже если это действительно было ее имя, Черепашке оно успело порядком поднадоесть. Она отвернулась и принялась ладошками утрамбовывать склоны своей арахисовой горы.
– Надо сделать по-научному, – сказала я. – Произнеси несколько разных слов и вставь его между ними. Посмотрим, как она будет реагировать.
– Ладно, только давай ты. Я что-то не могу ничего придумать.
– Ревень, – начала я. – Огурец. Поросенок. Будвайзер. Эйприл.
И Черепашка, услышав последнее слово, подняла глаза.
– Май! Июнь! Июль! – почти заорала Лу Энн. – Август! Апрель!
– Господи, Лу Энн, ребенок не глухой.
– Апрель! – провозгласила Лу Энн. – Ее настоящее имя – Эйприл.
– А может быть, и другое, но похожее, – предположила я. – Может быть, Мэйбл?
Лу Энн поморщилась.
– Ладно, Эйприл – неплохое имя. Но она ведь уже привыкла к Черепашке. Мне кажется, надо продолжать так ее звать.
Толстый селезень с блестящей изумрудной головой решил, что игнорировать горку арахиса, которую соорудила Черепашка, больше невозможно. Он вышел на берег и, вытянув шею, медленно двинулся к цели.
– Ууууууу! – закричала на него Черепашка, размахивая руками так энергично, что селезень развернулся и заковылял назад, к воде.
– Черепашка – хорошая кличка, – сказала Лу Энн. – Но нужно подумать о будущем. Однажды она же пойдет в школу. А когда ей стукнет восемьдесят? Ты можешь представить себе восьмидесятилетнюю женщину, которую зовут Черепашка?
– Восьмидесятилетнюю женщину-индианку – могу. Она ведь индианка, – напомнила я.
– И все-таки… – проговорила Лу Энн.
– Тогда, может быть, Эйприл-Черепашка?
– Нет! Слишком похоже на персонажа из мультфильма.
– На том и остановимся, – кивнула я. И мы остановились.
Некоторое время мы сидели, слушая звуки зоопарка. Деревьев здесь было гораздо больше, чем в остальных частях Тусона. Я успела забыть, как иначе воспринимается мир, в котором есть деревья, и на них поют птицы – жизнь не заканчивается на уровне глаз. Карканью ворон и свисту дроздов аккомпанировал рев больших кошек, вопли обезьян, крики детей.
– Чесслово, от этого журчания мне по-маленькому захотелось, – сказала Лу Энн.
– Там туалеты на входе, откуда мы шли.
Лу Энн извлекла из сумки зеркальце и посмотрелась в него.
– Смерть мне не страшна, – сказала она. – Побоится подойти.
И отправилась на поиски туалета.
Тем временем гигантская черепаха догнала свою партнершу и принялась карабкаться на нее сзади. Голова самца вытянулась на длинной морщинистой шее вперед и вверх и выглядела, честно признаться, как голова лысого беззубого старика. Шишковатые панцири терлись друг о друга с глухим звуком. К моменту, когда вернулась Лу Энн, верхний экземпляр принялся издавать громкое кряхтение, которое разносилось аж до сетки с попугаями.
– Что тут происходит? Этот шум от самых туалетов слышно, – объявила Лу Энн. – Ха, мне всегда было интересно, не мешают ли им в этом деле панцири. Они еще неудобнее, чем пояса для чулок, которые мы носили в старших классах. Помнишь такие?
Парочка подростков, держась за руки, подскочила к вольеру с исследовательскими целями и, прыснув, быстро удалилась. Женщина с младенцем на руках отвернула его головку в сторону и посеменила дальше. Мы с Лу Энн принялись хохотать так, что по щекам потекли слезы. Дама из теннисного клуба свирепо посмотрела на нас, перестала читать, притушила сигарету и удалилась, хрустя кроссовками по гравию.
9. Исмена
Эсперанса попыталась покончить с собой. Эстеван пришел к нам через заднее крыльцо и сообщил, что она опустошила целую бутылочку детского аспирина.
Я не поняла, зачем он пришел к нам.
– А почему вы не с ней? – спросила я.
Эстеван сказал, что с его женой сейчас Мэтти. Это она нашла Эсперансу и сразу же отвезла ее в клинику на юге Тусона, где, как она знала, у пациентов не спрашивают документы. Я как-то и не думала, насколько это важно. А, оказывается, если нет бумаг, то самые простые проблемы превращаются в нерешаемые. Мэтти рассказывала мне о сборщике лимонов в Фениксе, который потерял в уборочной машине большой палец и умер от кровопотери – только потому, что его не приняли в ближайшей больнице.
– С ней все будет хорошо? – спросила я Эстевана.
Откуда ему было знать? Но он ответил утвердительно: да, все будет хорошо.
– Наверное, им придется прочистить ей желудок, – сказал он. Создавалось впечатление, что вся ситуация хорошо ему знакома, в том числе и ее исход. Вероятнее всего, это была не первая попытка Эсперансы уйти из жизни.
Солнце село, и на небо вышла луна. У заднего крыльца нашего дома росло фиговое дерево – упрямое растение, которое никак не хотело выпускать листья. Тени от ветвей, напоминавших жилистые
