Ярость в сердце - Камала Маркандайя
— Можно поехать на какой-нибудь горный курорт. В Найни Тал или Симлу, например. Говорят, там недурно.
Сама я не очень туда рвалась, но думала, что горный климат будет полезен Ричарду. Он поморщился:
— Ты же знаешь, в туристский сезон там ужасно плохо. В Кашмир лучше ехать попозже.
— Попозже! — воскликнула я, посмотрев на него с недоверием. — Попозже начнется дождливый сезон.
— Тем лучше, — сказал он и весело добавил — Ты ведь ни разу не жила в это время в горах, правда? Это же интересно.
Я действительно не бывала в то время в горах, ибо уезжала оттуда еще до начала сезона дождей. И теперь невольно подумала: «Может быть, стоит там пожить? Вот только где именно?»
Мы снова склонились над картой и, закрыв глаза, наугад воткнули в нее булавки. Потом Ричард принес путеводитель, и мы стали усердно перелистывать страницы. Но никак не могли остановить на чем-нибудь свой выбор.
— По-моему, лучше всего довериться случаю, — предложил наконец Ричард. — Планы наводят только скуку. Поедем, куда влечет душа, — и пусть каждый день приносит что-нибудь новое.
Я смотрела на него во все глаза- мысль о поездке без точного плана с трудом укладывалась в моей голове, любому из членов моей семьи такая затея показалась бы если не опасной, то, во всяком случае, безрассудной.
В нашей семье увеселительные и другие, поездки, были неизбежно связаны с лихорадочными приготовлениями: заранее покупали билеты, проверяли и перепроверяли заказ на гостиницу, упаковывали вещи и отправляли их багажом, чтобы по прибытии не испытывать никаких неудобств, и лишь тогда, в окружении целой толпы слуг, надежно застраховавшись от неприятностей, отваживались тронуться с места.
С тех пор как я стала жить вдали от дома, многие из моих старых привычек упростились, однако не до такой степени, чтобы я с наивной доверчивостью следовала влечениям души; да и сама душа, долго находившаяся в апатии, вряд ли знала, чего хочет. Тем не менее я была заинтригована предложением Ричарда, и чем дольше я раздумывала, тем привлекательней оно казалось. Отбросить условности и шагать легко и свободно— что может быть лучше? От одной этой мысли я почувствовала облегчение. Так, должно быть, чувствует себя солдат, который в конце дня освобождается от тяжести своего снаряжения. Я кивнула Ричарду и сказала: «Да, я думаю, так будет лучше всего».
Ричард с улыбкой посмотрел на меня.
— Это было очень трудно?
— Да, — призналась я.
— Так и думал. Но ты не пожалеешь. В какую сторону мы поедем: на юг или на север?
— Давай метнем жребий.
И получилось так, что мы с восхитительной легкостью решили поехать на юг.
Получить отпуск не составляло особого труда. Редактор уже говорил нам, что если мы хотим куда-то поехать, то сейчас самое удобное время. Когда газета начнет выходить, снова, работы будет больше обычного. Впрочем, только я одна и попросилась в отпуск. Все мы получали половинное жалованье, и сотрудники старались жить экономно. Почти все подобные вопросы Рошан, конечно, оставляла на усмотрение редактора, считая его более компетентным, чем себя; ее оценки всегда были объективны. Тем не менее я решила поговорить с ней, с трудом преодолев свой страх перед тюрьмой. К моему облегчению (я говорю «к облегчению», хотя в действительности не ожидала ничего другого), я увидела ее, как всегда, веселой и бодрой.
— Конечно, поезжай, — посоветовала она. — Тебе полезно развеяться. Куда ты хочешь ехать?
— Куда душа влечет.
— В самом деле?
— В самом деле.
Она поднялась € деревянной скамьи, на которой мы обе сидели, и подошла к маленькому окошку, находившемуся высоко над Полом. Если встать на цыпочки, то можно было выглянуть наружу; правда, смотреть тал1 было почти не на что: круглый мощеный дворик, посреди — клочок голой земли, пощаженный ради чахлой кривой финиковой пальмы с наполовину вылезшими корнями. Стоя ко мне спиной, Рошан выглянула в окошко. Как обычно, на ней было домотканое сари — политическим заключенным нередко позволяли носить собственную одежду. Грубая толстая ткань топорщилась, создавая иллюзию полноты; и все же я видела, как Рошан похудела. Не потому, что жила в тюрьме. Рошан относилась к числу людей, которые меньше всего думают о материальных благах; они живут для души и сыты духовной пищей. Так было всегда: она жила насыщенной духовной жизнью и, лишь временами, как бы нехотя, подсознательно обращала внимание на свою внешность.
Она сказала, не поворачиваясь:
— А ты переменилась. И очень сильно. Ты замечаешь это?
— Замечаю, — ответила я. — Но ведь переменилась не только я.
— Верно. — Наконец она обернулась ко мне. — И все же я удивлена. Никак не ожидала, что ты способна так перемениться.
— Все мы меняемся. Тут уж ничего не поделаешь.
— Ты не жалеешь?
— Нет. А ты?
Она засмеялась:
— Конечно, не жалею. Лучше уж отправиться к дьяволу, да по своей воле, чем на небеса, но по чужой указке. Я ни за что не откажусь от свободы… Правда, так было не всегда, даже у меня не всегда.
Я хорошо понимала, что она имеет в виду: даже в наглухо запертой тюремной камере, за высокой оградой, Рошан чувствовала себя свободной. Я угадывала это скорее каким-то внутренним чутьем, чем разумом, и если кто-нибудь попросил бы меня объяснить, вряд ли смогла бы это сделать. Однако никому из представителей моего поколения и не требовалось никаких объяснений; тем же, кто к моему поколению не принадлежал, объяснять было бы бесполезно. Именно взаимное понимание, одинаковое восприятие действительности, хотя они и объединяют лишь некоторых людей, разделяют поколения непроходимой пропастью.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В июне в большей части Индии стоит жара, невыносимая даже для ее уроженцев. Быстро поднявшись по небосклону, раскаленное добела светило повисает у вас прямо над головой и жжет, не давая никакой пощады, В эти часы люди ищут спасения под тростниковыми крышами хижин или в тени пальм; в бунгало, за обрызганными водой травяными шторами; под вентиляторами, в прохладных комнатах клуба; под яркими пестрыми, как экзотические цветы, зонтами, окружающими плавательные бассейны. Они пьют прозрачный охлажденный кокосовый сок, едят полные освежающей влаги арбузы или потягивают джин, разбавленный ледяным лимонным соком. Конечно, все они благоразумно прячутся от солнца.
Но не всегда можно быть благоразумным, да и нельзя проехать добрую тысячу миль по стране, находясь все время под укрытием.
Мы медленно ехали на юг по обсаженному бананами и тамариндами главному шоссе, соединяющему крупные города; иногда от этого
