Графоман - Бронислава Бродская
– Да, так я ей сказал, Гриш. Пусть думает… – гордо заявил он другу.
– А если она согласится? Ты понимаешь, что будет? – Гриша с содроганием ставил себя на место Валеры. Им было по 18 лет.
– А ты что сделал бы, а ? Застрелиться мне теперь, что-ли?
– Тебя родители убьют.
– Да, и будут правы. – понуро отвечал Валера. Я – идиот, я знаю. Я пока не хочу быть отцом, не могу.
– Ага, не можешь … о чем ты раньше думал?
– Да, заткнись ты. Вот уж не ожидал, что ты мне это скажешь! Уж ты бы молчал лучше. Зачем ты мне такое говоришь?
– А что ты хочешь, чтобы я тебе сказал?
– Вот именно, не знаешь, что говорить, молчи тогда.
– Валер, ты сам виноват …
– В чем я виноват? В чем? Ты тоже мог бы на моем месте оказаться. Каждый мог бы … Чистюля ты хренов … Боже, ну почему мне так не везет?
Гриша тогда ничего другу больше не говорил, зачем сыпать соль на рану. И так все было плохо, хотя зря Валера волновался, все рассосалось, именно так, как и должно было. Гриша предложил обратиться к маме и это, видимо, и было тем, на что Валера надеялся, он только боялся, что Гришина мать все расскажет его родителям и они 'его убьют'. Гриша понимал, что мама как раз и может помочь, мало ли какие она 'виды' на работе видала, но просить ее о помощи ему страшно не хотелось. Пришлось. Мама расстроилась, но помогла, не задавая лишних вопросов. У Гриши создалось впечатление, что в глубине души она была рада, что это все случилось не с ее Гришенькой, а от Валеры всего можно было ждать, он всегда портил ее ребенка. Была даже вероятность, что мать, как типичная еврейская 'мамалэ', инстинктивно винила в распущенности современных девушек, особенно иногородних, которые только и ждут … Впрочем, ничего такого она Грише не говорило, просто он 'читал' ее мысли. Если бы такое случилось с ее Гришенькой, она бы костьми легла, но не дала бы наглой хабалке ломать жизнь ее мальчику. Эх, мать …
Валера привез девчонку в Москву, и к вечеру они вместе уехали в Долгоп. На нее, скорее всего, даже больничной карточки не завели. Девчонка отлежалась, но их с Валерой нежная дружба сразу после этого закончилась без выяснения отношений и упреков. Учеба оказалась для девушки слишком большим стрессом, и ей пришлось уйти в академку. Потом она вроде восстановилась, но Валера больше с ней в одной группе не учился. Бедняга даже какое-то время лежала с депрессией в дурдоме, такое у них в институте бывало, да и аборт не способствовал ее душевному здоровью. Валера этот эпизод вспоминать не любил, но виноватым во всем с ней случившимся себя не считал. Что ж … формально он был прав. Никто девушку с ним спать не неволил. Следовало учиться быть взрослыми людьми.
В институтские времена они с Валерой прошлись по всем на свете общежитиям. Таким как они там было раздолье. Домой никого не приводили. Гриша один раз привел девушку, но опыт был настолько неудачный, что они его не повторяли, извлекли, так сказать, урок.
Сразу после второго курса, успешно сдав сессию, в ожидании отъезда в студенческий лагерь мединститута, Гриша в жаркий летний полдень буднего дня пригласил домой подружку медичку, через которую они, собственно, в тот лагерь и попали. Они поели и решили, что раз уж родители придут нескоро … быстренько … И действительно, успели … Гриша голый валялся в своей комнате на вечно разобранном диване, а подруга пошла в душ. Из блаженной задумчивости Гришу вывел звук ключа в замке, потом он услышал, что пришел папа, который ни о чем не подозревая, рывком открыл дверь ванной, желая просто отлить, родители как раз сделали модный ремонт и соединили туалет с ванной. Вода уже не текла, девушка одевалась … Боже, бедный папа. Как ошпаренный, он выскочил из ванной, ворвался к Грише в комнату и закричал 'я ухожу … через 10 минут вернусь, чтобы духу ее не было …' Все произошло так стремительно, что Гриша даже одеться толком не успел. Не то, чтобы он так уж скрывал от родителей своих подруг, но у них был неписаный договор: домой … ни-ни, не водить. А куда ему было 'водить'? Девушка сразу ушла, Гриша извинялся, что поставил ее в такое положение. Стыдно ему не было, просто неприятно, но он благодарил судьбу, что пришел папа, а не мама. Ее реакцию было трудно предсказать. Когда отец вскоре вернулся, у них состоялся первый и последний разговор на эту тему:
– Да, как ты посмел? Как ты мог? – папа начал с высокой ноты.
– Пап, перестань. Что я такого сделал? Что значит 'посмел'? Это, ведь, и мой дом.
– Вот именно, это твой дом, и я не позволю тебе сюда кого попало водить …
– Почему это кого попало? Ты ее не знаешь …
– Не знаю и знать не хочу … Порядочные девушки не пойдут … Я в твоем возрасте никого …
– Вот именно … ты в моем возрасте 'никого'. В этом, видимо, между нами разница.
– Да, как ты смеешь? Вместо того, чтобы заниматься такими вещами …
– А тебе не кажется, что это не твое дело. Видит бог, я не хотел, чтобы так вышло. Моя девушка не заслужила твоих замечаний и тебе впредь следует от них воздержаться.
– Я, что, не могу в своем доме …
– Пап, оставь этот тон. Не надо со мной так разговаривать. Я – не ребенок.
– Ax, ты не ребенок? Женщин домой водишь? На это много ума не
