Загряжский субъект - Василий Афанасьевич Воронов
Рассказчика дружно и решительно перебили.
– Про Афганистан и душманов мы знаем! Ты про себя расскажи.
– Перехожу прямо к биографии, – охотно согласился майор Миша. – Наш танковый батальон из Кабула направили в Кандагар со специальным заданием. Комбат – майор Турсун Ваганов, мой кореш, я – заместитель, капитан. В Кандагаре жил феодал Хамид. Он стал членом партии, собрал крестьян из окрестных кишлаков и стал обучать войско, чтобы сделать карачун моджахедам на юге Афганистана. Хамид вооружил войско ружьями и кинжалами, стащил к дворцу подбитые БТРы, пушки, КамАЗы и просил у шурави дать ему автоматы, гранаты и танки. А также инструкторов и спецов по ремонту техники.
Хамид встретил нас во дворце за большим столом с разноцветной едой и напитками. В длинной голубой рубахе с вышивкой, в белой чалме, борода стриженая, гнедая. Кругом слуги, в рот заглядывают. После обеда закурили кальяны, и Хамид сказал:
– Батальон подчиняется мне, члену партии!
Стали мы, тридцать человек, жить рядом с дворцом, за высокой каменной стеной, в двух флигелях. А за стеной по всему периметру танки, вышки и круглосуточная охрана. Днем чиним технику, учим крестьян стрелять, по вечерам купаемся в бассейне, кушаем рахат-лукум прямо с деревьев и курим кальяны. Пару раз налетали душманы. Постреляют, повизжат – и назад, в горы. Они там в норах живут.
Так прожили год, может, больше, а потом… влюбился я в дочку Хамида, красавицу Насиму. Вы спросите, как я узнал, что она красавица, когда все девки в хеджабах? Очень просто. Позвал меня Хамид и велел научить стрелять его дочку. В тире Насима сняла хеджаб, я увидел солнце и ослеп. Глаза, брови, губы, белое платье – все светилось. Розовые шаровары светились. Голова моя поехала, поплыла земля. Я выпил кружку воды, Насима улыбнулась, на ладони у нее лежал маленький серебряный пистолет.
– Я очень хочу метко выстрелить, – по-русски сказала она тоненьким голосом.
Так я познакомился с Насимой. Научил стрелять. А потом разгорелась взаимная любовь, и мы решили погибнуть вместе. Насима подвела меня к отцу и сказала:
– Папа, шурави Миша мой жених, разреши нам пожениться. Или мы погибнем вместе.
Папа сломал кальян о мою голову, дочку запер в подвал. Комбату приказал отправить меня в Кабул. Друг Турсун сильно уважал меня и не мог дать в обиду советского офицера. Мы крепко выпили, я рассказал про любовь и завещал похоронить меня вместе с Насимой, потому что в разлуке мы умрем добровольно. Друг Турсун заплакал и выпил еще стакан водки. Поднял взвод танкистов, пошел во дворец и приволок Хамида к моим ногам. Хамид визжал и кусался. Его войско стояло напротив с ружьями наперевес. Друг Турсун запер Хамида в танке и сыграл боевую тревогу. Батальон стал в боевом порядке и для устрашения бахнул из всех орудий. Дехкане побросали ружья и сбились в кучу. Мы распустили войско по домам, а насчет Хамида позвонили в главный штаб, в Кабул. В тот же день пришла «вертушка» с двумя генералами и кагэбэшниками. Нас с Турсуном арестовали и увезли в Кабул. Трибунал обвинил нас в предательстве афганского народа и видного члена партии товарища Хамида. Сорвали погоны, разжаловали и отправили в Ташкент. Бросили, как собак, на вокзале. Первым делом мы напились и спали возле буфета под лестницей.
– Позвольте вопрос! – перебил Бухтияр, как и все, внимательно слушавший рассказ танкиста Миши. – Вас разжаловали в звании капитана, а откуда майор? И еще. Вы, как я слышал, потеряли ноги в горах Кандагара, а откуда ноги в Ташкенте?
– Оч-чень интересно! – поддакнула Антонина. – Врет, как Дрюня, и язык не отсохнет!
Майор Миша подивился непонятливости вопрошавшего и ехидству Антонины. Облизнул сухие губы, выпил бокал шампанского и погладил себя по голове.
– Конечно, вы не были в Кандагаре… Буквально перед спецзаданием нас с другом Турсуном представили к очередным званиям. Может быть, даже министр подписал приказ. Турсун – подполковник, я – майор. А трибунал – филькина грамота, мы плюем на трибунал с высокой колокольни. Мы герои Кандагара! Танки грязи не боятся!
Миша ловко прыгнул в коляску и, сверкая глазами, лихо прокатил вокруг стола, затормозил возле Бухтияра.
– А ноги, товарищ Бухтияр, я потерял в Кандагаре вместе с моей Насимой. И жизнь там потерял, хотя в Ташкент прилетел живой и с двумя ногами. Мы с Насимой поклялись, что умрем, если нас разлучат. Нас разлучили, Насима, конечно, умерла. Не сомневаюсь, она выстрелила в сердце из серебряного пистолета. И я не должен жить. Рано утром вышел на платформу, крикнул что есть мочи: «Насима!» И бросился под поезд. Чуть-чуть промахнулся. Только ноги срезало до самых колен…
Выкатил меня Турсун из больницы на коляске, дал по морде и приказал жить. Долго со мной возился. Переезжали из города в город, ночевали на вокзалах, просили подаяние и пропивали. Потом, кажется, в Саратове, Турсун сказал: «Ты мне надоел. Едем в Загряжск, там монастырь, монахом будешь». Так я оказался в Загряжске, а Typcyн уехал на родину.
Монахи посадили меня с кружкой на паперть, все деньги от добрых людей отдавал в монастырь. Попросил оставлять гонорар на сигареты и водку. Не дали. У тебя, мол, есть кров и пища, молись. Послал братию по матушке и стал жить сам по себе…
За столом поднялся ропот, первым не выдержал раскрасневшийся от волнения и шампанского Михаил Вуколович Курдючный.
– Что мы слышим! – Он оглядел всех круглыми возмущенными глазами. – Вместо смирения этот убогий проповедует бунт против общества, против монахов! Если каждый в этой обители будет качать права, то мы против такой обители, учти, Зинаида!
Майор Миша вскипел сразу, он почувствовал врага.
– Ты, дядя, с двумя ногами, а без головы. При чем тут Зинаида, если я тебя в упор не вижу. И монахов! И всех графов и профессоров! Если Зинаида хочет собрать в обители убогую Россию, то я в эту компанию не подхожу. Не вписываюсь. И документов у меня нету, потерял в Ташкенте. А может, я наврал вам с три короба…
– И про Кандагар? – разочарованно спросила Зинаида.
