Привет, красавица - Энн Наполитано
Почти всю ночь он бродил по городу, потом вернулся к озеру. Еще не рассвело. Когда он входил в воду, вокруг царила тишина, даже воздух был недвижим. Не пели птицы, не шумели машины, не слышались голоса. Казалось, жизнь взяла паузу. Идти пришлось долго, прежде чем вода накрыла его с головой. Он не сообразил набить карманы камнями, ибо давно перестал думать. В нем жило только стремление к тьме и покою под водой. Он попытался лечь на дно, но его крупное тело всплывало. Несмотря на все усилия, он, плавучий, не хуже всякой лодки, оставался на поверхности и лежал на спине, раскинув ноги и глядя на бледное солнце. Вскоре он уже был не человеком с именем и биографией, а пробковым поплавком, и чувствовал лишь приятное онемение рук, солнечное тепло на лице и воду, заливавшуюся в уши и глаза. Он уснул либо отключился и пришел в себя от громких криков и ощущения, что его куда-то тянут. Выбора не было, он прислушался и узнал голос Кента, окликавшего его по имени. Когда он, уже сухой, очнулся в больнице, рядом сидела Сильвия, и в голове всплыло воспоминание о неудавшейся попытке. Неудача означала продолжение его жизненной истории с котомкой ошибок, оттягивающей плечи. Такая перспектива угнетала, но не было сил ей противостоять.
После недельного обследования его перевели в психиатрический стационар, расположенный в старой части Чикаго. Оттуда озеро не просматривалось, но Уильям его чувствовал, невзирая на расстояние в три квартала. Уплывая в прерывистый сон, он ощущал себя насквозь мокрым и не способным удержаться на глубине.
Первое время в новой больнице он, просыпаясь, всякий раз видел рядом Сильвию или Кента, но что-нибудь сказать им не было сил. Кент говорил, что здесь прекрасные врачи и Уильям непременно поправится, потом сообщил о своем отъезде, но обещал скоро вернуться. Сильвия почти всегда молчала, просто сидела на стуле и читала книгу.
Когда Уильям чуть окреп, ее присутствие стало его беспокоить. Наверное, только ее и Кента не ошеломила его попытка. Сильвия прочла примечания в рукописи, а в тот вечер на скамейке разглядела его душевную оголенность. Жена тоже ознакомилась с его работой, но его мысли вызвали у нее лишь смятение. Для нее они были знаком, что она выбрала себе не того мужа — человека, с которым что-то неладно.
Уильям ловил себя на том, что рад видеть Сильвию, хотя, казалось бы, семье Падавано надлежало оборвать любые отношения с ним. Всякий раз, как она входила в палату, Уильям испуганно смотрел на дверь, ожидая, что следом появится Джулия. Возможность этого давила тяжким грузом, и он старался побольше пребывать в забытьи.
— Сон — великий целитель, — сказала доктор Дембия, лечащий врач. — Вы перетрудились, Уильям. Дайте себе передышку.
Однажды, когда он вышел из тревожной дремы, Сильвия сказала:
— Можно задать вопрос?
Уильям уловил отчаяние в ее тоне и, откашлявшись, выдавил «да». Он смирился — потому что, каким бы ни был вопрос, он должен будет ответить. Подобно хрупкому фарфору, не способному выдержать никакой груз, он тоже больше не мог выносить тяжести лжи.
— Ты хочешь увидеть Джулию? Мы не знаем, как нам поступить.
Вопрос будто вытянул весь воздух из его груди, но Уильям знал ответ. Он написал его, перед тем как покинуть квартиру. Видимо, сейчас возникла необходимость в пояснительном постскриптуме.
— Нет. — Голос его прервался. — Джулия и Алиса должны держаться от меня подальше. Всегда.
Он не смотрел на Сильвию и не знал, как она восприняла его слова. Уильям сознавал ужас сказанного, но был искренен как никогда прежде.
— Скажи ей, я отказываюсь от Алисы. — Он повернулся к стене. И лежал, закрыв глаза, пока Сильвия не ушла.
Уильям знал, что после таких жестоких слов, после столь решительного отказа от ее сестры и племянницы Сильвия больше не придет. Ночь тянулась бесконечно. Уильям вспоминал озеро. Он пытался осознать, что же осталось от его жизни. Кент и товарищи по команде, лекарства, прописанные доктором Дембия. Вот и все, но хоть что-то. Прежняя жизнь покоилась на дне озера. А сейчас он отшвырнул ее последний осколок, Сильвию, и потеря эта была мучительна. Тем вечером, на скамье рядом с ней, он ощущал удивительный покой, словно отпала нужда притворяться и можно просто быть собой, а теперь радовался каждому ее появлению в больничной палате. Однако он явил себя чудовищем, бросившим жену и ребенка, и должен за это поплатиться.
Дверь в палату оставалась открытой и ночью, чтобы в любой момент дежурная сестра могла проверить пациента. В этом учреждении замков не было даже в туалетах. Входная железная дверь всегда была надежно заперта. Ее отворяли, впуская посетителей, у которых проверяли сумки, и тотчас опять запирали.
Доктор Дембия ежедневно уделяла Уильяму полчаса. У нее были коротко стриженные седые волосы и юное лицо. Уильям не мог определить ее возраст — то ли она просто молодо выглядит, то ли рано поседела. Через неделю доктор сказала:
— Я наконец-то смогла поговорить с одним из ваших родителей. Дозвонилась в офис вашего отца.
Внутри Уильяма завибрировала некая струна. Как бы ему хотелось, чтобы дело не зашло настолько далеко, что пришлось вовлечь его родителей. Но ведь он сам назвал имена матери и отца доктору, когда она заполняла его медицинскую карту.
— Полагаю, он сказал, что ничем не может помочь, — проговорил Уильям.
— Сказал, вы уже взрослый и справитесь сами. Вообще-то он меня озадачил. Должна вам сказать, обычно родители реагируют иначе. Это нехорошо и несправедливо. Вы заслуживали и заслуживаете иного к себе отношения. Вы родились у надломленной пары и отчасти поэтому оказались здесь.
— То есть мой отец мудак?
Врач усмехнулась:
— В моем профессиональном словаре нет такого термина. Я бы сказала, у него подавленная депрессия.
Уильям плохо представлял себе лица родителей, в памяти возникала лишь смазанная картинка его проводов на вокзале. Мысль об отцовской депрессии ускользала, не укладываясь в голове. Беседы с доктором, чей внимательный взгляд был подобен рыболовному крючку, утомляли. Уильяма больше устраивали два других врача, которые осматривали его мельком.
— Они с матерью не присутствуют в моей жизни, — сказал он. — Во всяком случае, уже давно.
Доктор склонила голову набок, размышляя над достоверностью его слов. А Уильяму впервые пришло в голову, что даже если ты о ком-то не думаешь, это не значит, что их нет где-то глубоко внутри тебя.
Однажды утром он проснулся мокрым от пота и с ощущением тошноты. Уильям знал, что это реакция организма на лекарства — подбор наиболее
