Девушка по имени Йоханан Гелт - Алекс Тарн
– Она не наглая, и ей от силы двадцать пять, – возразил он. – И вообще, пожалуйста, оставь ее в покое. Я начинаю бояться, что ты действительно ее пристрелишь ни за что ни про что.
– И пристрелю, – пообещала я. – Думаешь, стану спокойно смотреть, как ты меняешь меня на кого-то? Только попробуй.
– Ты очень ревнивая заместительница Бога, – улыбнулся он.
– А Он еще больше ревнив. Ревнив и не терпит дезертиров.
Мики помолчал, барабаня пальцами по столу. Я ждала ответа.
– Ладно, – сказал он наконец. – Чего уж там, я всегда знал, что помру не от болезней и не от старости. Никогда не рассчитывал дожить до сорока пяти. Думал, тридцать – уже хорошо, а тридцать пять – и вовсе запредельный возраст. Да, в общем, не больно-то и хотелось. А потом встретил тебя и расслабился. Понравилось жить. Но сейчас-то выбора, похоже, нет. Ведь если откажусь…
– Откажешься – продолжу одна, – твердо проговорила я.
– Ну вот, видишь…
Он достал телефон.
– Вызываешь санитаров? – осведомилась я. – Предупреждаю: живой не дамся.
Мики вздохнул:
– Отменяю билеты.
Сомневалась ли я хоть на минуту, что мне удастся его уговорить? Конечно, нет. Субъективно говоря, мы с Малышом составляли теперь основное содержание его жизни, и я уже не в первый раз без зазрения совести использовала эту зависимость. Кроме того, при всей своей профессиональной осторожности, Мики физически загибался без пьянящего чувства опасности – как домашний цветок без воды. А безумная авантюра, в которую я силком затягивала своего беспомощного мужика, хотя и требовала наплевать на осторожность, обещала целое море кипящего адреналина.
К тому же мою уверенность подпитывали еще и чисто объективные соображения. Объективно говоря, моему мужу просто некуда было деваться. Волна не интересуется мнением щепки. Поэтому исход нашего разговора выглядел заведомо предрешенным, и три дня спустя мы с Мики бок о бок, как две послушные щепочки, безропотно вплыли в намеченную волной, судьбой, гоньбой заводь переполненной кафешки напротив здания окружного суда.
Подобно околотеатральным ресторанчикам, такие заведения делают кассу в рабочие дни, когда в заседаниях объявляется антракт и зрители – как вольные, так и невольные – вываливаются на улицу, дабы проветрить мозги, обалдевшие от мелодраматических монологов прокурора, арий адвокатского тенора, речитатива свидетелей и нервного фальцета судьи. Нам повезло найти место в уголке совсем незадолго до перерыва, то есть до встречной волны, которая в два счета захлестнула все доступные столики.
Я не сразу приметила эту блондинку с красивым, хотя и несколько изможденным лицом, какое бывает у набегавшихся официанток в конце двенадцатичасовой смены, но, приметив, уже не переставала следить за ее неуверенным, медлительным маршрутом в переполненном зале. Бывает, что человек идет как бы в пузыре, не соприкасаясь с окружающими – даже когда вокруг шумят, толкутся и беспорядочно суетятся люди. Но как-то так получается, что он движется, дышит, существует сам по себе, отдельно от прочей толпы. С ним избегают встречаться глазами, но тем не менее ни на минуту не выпускают из виду – то ли боясь обжечься от случайного касания локтем или плечом, то ли из любопытства: не коснется ли кто другой и что при этом произойдет.
Вот и женщина шла именно так: или даже не шла, а совершала переход, словно переступая каждым шагом через невидимую канаву. Возле некоторых столиков еще оставались незанятые места – где одно, а где и два, – но при ее приближении там усиленно смотрели в сторону, а то и спешили перекинуть через спинку плащ, водрузить на сиденье сумку или просто задвинуть стул поглубже. Когда блуждающий взгляд незнакомки наткнулся наконец на мой, я приглашающе махнула рукой: давай, мол, греби сюда, есть местечко. Она благодарно кивнула, а головы посетителей кафе разом повернулись в мою сторону, как черные морды подсолнухов – к солнцу. Когда на меня так смотрят, я испытываю острое сожаление, что под рукой нет пулемета. Возможно, солнце чувствует то же самое – не зря ведь там постоянно происходят вспышки гневной активности.
– У вас свободно?
– Садитесь, садитесь, будем только рады.
– Спасибо.
Она села спиной к залу и облегченно вздохнула.
– Хозяину самое время надстроить еще два этажа, – пошутил Мики. – У вас тут всегда так тесно?
Женщина вымученно улыбнулась:
– В последнее время – да. Вы ведь приезжие, правда?
– Проездом, – кивнула я.
– Вот и прекрасно… – она вздохнула еще свободней. – Тут все всех знают. Город невелик. Но мне, знаете ли, в последнее время проще с приезжими. Главное, чтоб не репортеры. Но вы вроде не похожи на газетчиков.
– Мы берем в руки газеты, только если надо разжечь костер, – заверил ее Мики. – Хотя есть люди, которые брезгуют и этим: говорят, что у газет даже дым ядовит.
– А я вот когда-то читала. Но в последнее время…
– Вы всё повторяете про последнее время, – не выдержала я. – Не хотелось бы лезть не в свое дело, но что это за время и почему оно последнее?
Женщина удивленно посмотрела на меня:
– Вы шутите? Как это почему? Потому что я – Николь Реддик, жена Гая Реддика и мать Джексона Реддика.
Я недоуменно воззрилась на Мики – он в свою очередь пожал плечами: мы оба не имели ни малейшего понятия о знаменитом, видимо, здесь семействе Реддиков. Наша новая знакомая недоверчиво переводила взгляд с моего мужа на меня и обратно: у нее явно не укладывалось в голове, как такое возможно – не знать Реддиков.
– Очень приятно, Николь, – сказала я. – Меня зовут Стефани, а моего муженька почти как вас – Ником. Прошу нас извинить, но мы здесь проездом, издалека и слыхом не слыхивали ни о вас, ни о вашей семье. Вы же помните: мы с Ником не читаем газет. А по телеку в мотелях смотрим каналы старых черно-белых фильмов. Да и радио в нашем «Форде» настроено только на те станции, которые игнорируют новости и прочую брехливую болтовню.
– Есть еще соседи-сплетники, – напомнила она. – Эти всегда рады поделиться дурными вестями…
– Не наш случай, – усмехнулся Мики. – Мы со Стефани редко задерживаемся в одном месте дольше чем на неделю. Ездим по миру, глазеем по сторонам.
Николь кивнула:
– Понятно. Завидую всем сердцем. Мы с Гаем тоже много путешествовали. Когда он сделал мне предложение – это было в старшей группе детсада, – я сначала согласилась, а уже потом решила выяснить, что мы будем делать после свадьбы. И Гай сказал, что мы тут же поедем гулять. Я спросила, с чьей мамой – моей или его? Тогда слово «гулять» означало для меня детскую площадку в городском парке. Мы поедем одни, ответил он. Далеко-далеко, за город. Первым делом объедем весь штат, потом всю Америку, а потом весь мир. Само собой, я не поверила: одни, вдвоем? Как можно? Мама не отпускала меня на улицу без сопровождения. Ладно, ты права, сказал он, не одни. Прежде родим сына и дочь и возьмем их с собой, чтоб не скучать. Вы не поверите, но так оно и произошло.
– Значит, вы замужем с пяти лет… – улыбнулась я.
– Не замужем, а обручена, – поправила Николь. – Тогда я еще не понимала, как сказочно мне повезло. Знаете, пары обычно строят планы на жизнь, не догадываясь, что это самый сладкий период отношений. Ведь после свадьбы наступают будни, и выясняется, что исполнение планов надо в лучшем случае отложить, а то и вовсе перечеркнуть. А вот мы с Гаем жили в предсвадебном мечтательном раю целых тринадцать лет и без устали планировали, планировали, планировали. А поженились, когда уже насытились мечтами по горло. Гай работал у своего отца в автомастерской, хорошо зарабатывал. Я родила – сначала Сару, а через два года – Джексона. Да-да, именно дочь и сына, как мы и запланировали в детском садике. Как-то само собой получилось. А спустя еще десять лет Гай пришел с работы и сказал мне собираться. «Куда, Гай?» – «Как это куда? В кругосветное путешествие! Мы ведь договаривались, ты что, забыла?»
– И вы действительно всё вот так бросили и уехали? – недоверчиво спросил Мики. – Дом, работу, налаженную
