Врачу: исцелись сам! - Владимир Сергеевич Митрофанов
Была однажды на приеме подобная парочка: бесплодная женщина и мужик с одним яичком. Как-то поздно нашли они друг друга и что-то еще пытались сделать, то есть родить ребенка. В принципе это было возможно, поскольку яичко у мужа еще что-то вырабатывало, а у женщины, хоть и имелись некоторые гормональные нарушения, но их вполне можно было попытаться исправить.
Была у Борискова одна подобная пациентка, довольно симпатичная женщина лет уже к сорока или даже чуть за сорок, маниакально желающая выйти замуж и родить ребенка, которая как только знакомилась с новым мужчиной, – тут же тащила его обследоваться на скрытые инфекции, чтобы потом безотлагательно от него забеременеть. И ее трудно было в чем-то обвинять, поскольку она заботилась исключительно о потомстве, о своем будущем ребенке. Мужикам это совершенно не нравилось и они тут же пытались от нее свалить. От всего этого у нее развилось непреходящее состояние ужаса и страха действительности, которое постепенно трансформировалось в манию. Она стала всего бояться. Обычный выход на улицу требовал от нее значительных усилий. Борисков прописал ей антидепрессанты, но она и их боялась принимать.
Далее пришел мужчина с какой-то непонятной интоксикацией, выражавшейся в мелкопапулезной сыпи по всему телу, которая сейчас почти не зудела. Дерматологи считали, что это вовсе не кожная болезнь, а причиной сыпи является какая-то внутренняя проблема. Определенная зацепка была в том, что этот пациент работал какое-то время на Чукотке. Там действительно хорошо платили, но зато и все там было очень дорого: простая банка пива стоила сто восемьдесят рублей, а литровка японского – вообще восемьсот. И народ покупал. Рыбы и икры там было завались, только много рыбы было заражено какими белыми личинками-паразитами. Есть ее было страшновато. Борисков один раз был на Чукотке. Запомнилось, что местные жители во время нереста прямо на берегу роют большие ямы, выстилают их полиэтиленом и заполняют огромным количеством мелкой рыбы типа кильки, потом заваливают это жердями и засыпают песком. В феврале ямы вскрывают. Тогда запах идет чуть ли не на километры. Из этой рыбы образуется что-то типа киселя, который зачерпывают и пьют. Вкус его настолько хорош, насколько и отвратителен запах. Борисков, зажав нос, тоже пил. Это действительно было вкусно. Потом еще там было оленье молоко, которое кусками в замороженном виде кусками лежало прямо за ярангой. У пациента, судя по высокому уровню эозинофилов в крови, вполне могла быть паразитарная инвазия.
Затем вошел Валерий Михайлович Костомаров с банальным острым бронхитом. В последний раз он появлялся у Борискова прошлым летом, кажется в июне – перед самым отпуском. Они тогда с женой пошли погулять в лес и там, на полянке, как-то спонтанно занялись сексом. Все было прекрасно, однако во время этого дела им задницы изрядно искусали комары. А Костомарову тогда еще и мошонку сильно покусали. Она у него опухла почти до размеров средней тыквы. Он тогда даже ходил в перевалку. Борисков сразу направил его на капельницу. Да и то отек спал не сразу – только часов, наверно, через шесть.
После Костомарова в кабинет вошел мужчина чуть за сорок, но с уже ранее установленной обструктивной болезнью легких. Оказалось, что он долго и много курил и не собирался от этого отказываться, хотя уже и стал отмечать кашель и одышку. Сам бы он и не пришел – его привела обеспокоенная жена, – очень красивая женщина, причем явно лет на пятнадцать моложе его. Было совершенно ясно, что никаких рекомендаций, главная из которых немедленно бросить курить, он выполнять вовсе не собирается. Это был очередной вариант самоубийцы. Борисков однажды осматривал совсем нестарого мужика, лет тридцати пяти, который ходил с давлением двести пятьдесят на сто пятьдесят и по неведомым причинам не собирался принимать никаких лекарств, курил по пачке в день и жрал жирную пищу в огромных количествах. Лицо его было багровое. Казалось, вот-вот его долбанет инсульт. Борисков сам боялся, что тут же на приеме и вдарит. Но ложиться в больницу он категорически отказался. Причины этого Борискову были непонятны: это было чистое самоубийство – все равно, что идти по рельсам навстречу идущему скорому поезду и не сворачивать. Со стороны врача это была пустая работа, ни он, Борисков, ни жена пациента, явно любящая его женщина, уже ничего не могли поделать. Было ощущение, что он просто решил умереть. У него постоянно было такое вот чудовищное давление. Однажды с этим делом он даже лежал в больнице. Там ему назначили кучу лекарств, которые он попринимал с месяц, а потом бросил. Постоянно он пил только таблетки от головной боли, которые считал полезными. Даже просто смотреть на него было страшновато: полный, налитые кровью глаза, отекшее лицо. Он и сам это чувствовал, но ничего не делал. Видно подсознательно уже решил плюнуть на все и умереть. В бане говорил дружкам:
– Бабахнуло бы так сразу! Чтобы не лежать бревном и не мочиться под себя.
Все смотрели на него с ужасом. Такого лихачества никто из них себе позволить не мог.
Впрочем, бывали и люди, которые очень даже заботились о своем здоровье, но и это не спасало. Был такой университетский профессор-физиолог Зимозанов. Он ежегодно обследовался в клинике, принимал профилактические средства и вообще насколько возможно вел здоровый образ жизни. Но однажды прямо на улице недалеко от дома внезапно потерял сознание и единственное, что успел – это нажать на мобильнике номер жены. Прохожий поднял выпавшую на землю трубку и сообщил ей о случившемся. Та приехала на место, когда Зимозанова уже забирали с улицы и госпитализировали в клинику неврологии. На компьютерной томограмме, сделанной в тот же день, выявили сильное кровоизлияние в желудочки мозга. Шансов выжить никаких не было. Он больше в себя так и не приходил до самого конца.
Что в таких случаях можно сказать? Знакомый реаниматолог Паша Каневский, будучи однажды в расстроенных чувствах, на корпоративной вечеринке как-то сказал Борискову:
– Неужели ты, Сережа, еще не понял: мы ничего не решаем. От нас не зависит смерть и жизнь. Я вот работаю в реанимации, за свою жизнь кучу народу оживлял, и считаю, что я только инструмент. Если Богу будет угодно, я человека оживлю. А не будет угодно – ничего не поможет. Я всегда молюсь, чтобы Ему было угодно!
И еще что-то такое говорил. Борисков многого из этого его монолога не понял – все были пьяные, но тут явно была какая-то
