Сергей Клычков - Сахарный немец
- А я и сам хорошо не пойму... Пришли мы тогда, значит, после этого водогона в офицерс-кий лезерв, прекрасно все, как быть не может, сбегал тут-же за заливухой и только вернулся, взошел, гляжу, их-высок катается на полу в растяжку и бормочет такое несуразное, чего и до сих пор понять не могу...
- Никаких чертей я, кричит их-высок, - не признаю... признаю только одного всемогущего Бога... Вон... вон... вон! - кричит,- чтобы духу твоего, многорогий чорт, не было!
Я бросился было его подымать, чуть заливуху не пролил, их-высок выпучил бельмы, перевернулся на спинку и... на меня:
- Ты, - говорит, - кто это будешь, позвольте вас расспросить?
- Значит, уж узнавать перестал,- заметил было в сторону Прохора Иван Палыч, но тот и не обернулся, уставившись в Сеньку.
- Да... чего вы,- я говорю,- ваш-высок, спятили что ли?.. Или уж я очень долго ходил, что у вас нехватило терпенья?..
- Извольте,- говорит,- извольте мне отвечать: кто вы такой?.. Кто вы такой?
- Да я же это... я, ваш-высок!
- Многобог?
- Вы лучше, - говорю, - выпили бы... а не то меня побили! Пейте, говорю, ваш-высок, пейте и мне немножко оставьте!
Глонул он чутильку, гляжу, в глазах прочистилось, зубы оскалил, смеется.
- Дурак, - говорит, - ты Сенька: ничего не понимаешь!
Известно: дурак, я уж к этому привесился, с дурака меньше спрашивается, лишь бы не дрался.
- Ты что, - говорит, - Сенька, можешь на это сказать?..
- Ничего, - говорю,- ваш-высок, окромя хорошего!
- Тогда, - говорит, - садись и стукнем! Ты,- говорит, Семен Семеныч, самый умный мужик есть на свете!
- Лестно,- говорю,- слышать от ваш-скородия такие слова...
Сенька остановился и взял из рук Иван Палыча трубку, чтоб прикурить козью ножку, которую заворотил толщиной чуть не в палец, запыхал сразу, глубоко вдыхая в себя махорочный дым и понемногу выпуская его из ноздри. Мы, мало что толком разобравши, глядели на Сеньку, да и Сенька был сам на себя не похож.
- Ну-к что ж,- сказал Иван Палыч, принимая трубку обратно,- я еще во всем этом ничего такого худого не вижу!
- В том-то и дело, все пошло как и надо, выпили, закусили, потом опять выпили, два раза в этот день бегал за заливухой, а потом... сызнова все зачалось!
Иван Палыч трубку положил на коленку, нас оглядел, да и мы все переглянулись: видно по всему, что Сеньке на этот раз не до шуток.
- Ну! - поторопил Иван Палыч.
- Ну... только это было мы к вечеру с их-высок расположились, слышу, в дверь кто-то скубется... Их-высок обернулся с походной кровати, будит меня разутой ногой, а я спал возле на полу, на шинели, побледнел и заорал во всю глотку:
- Кто там, в рас-пруды-на-туды-твою вас?.. А из-за двери кто-то чужим голоском, инда и мне стало страшно:
- Это я,- говорит,- господин капитан... пришел доложиться по случай приезда!
- Какого приезда?.. - кричит их-высок, - кто там еще может приехать?..
- Да я, - говорит, - я!
- Да кто там за я, в рас-пруды-на-туды!
- Да я же,- говорит,- навряд-поручик Зайцев.
Их-высок так и подернуло, привстал он с кровати, смотрит на меня и вроде как сказать ничего не находит, а мы как раз перед этим приходом говорили о Микалае Митриче, потому что в этот день было в приказе: пропал!
- А мы и того не знаем, - перебил Иван Палыч.
- Как же... по приказу он исключен... как без вести... и в чин произведен!
- Семен Семеныч, что-то больно нескладно выходит!
- Да-ж я же не знаю, как там решило начальство... только в тот самый вечер их-высок как раз мне и говорил, что Микалай Митрич вовсе не без вести, а просто учесал к немцам и теперь у них служит шпионом...
- Ну, городи! Вроде как что-то не больно...
- Их-высок так говорил... Это - говорит, - так уж беспременно верно, потому что все на это похоже... Ну, значит, каково же было его удивленье, когда сам Миколай Митрич пришел, да еще приставляться по случаю производства... Входите,- кричит,- их-высок,- господин навряд-офицер, я к вашим услугам!
А сам за стакан да за шашку, в одной руке стакан, а в другой - шашка:
Ну, думаю: да-а-а!
Дверь потихонечку отворилась и Микалай Митрич... в натуральном виде... Чуть малость выпимши.
Сенька опять прикурил у Иван Палыча и посмотрел на всех исподлобья. Мы подвинулись ближе, а у Сеньки складка у рта совсем подобралась, и в глаза уткнулись три желтых морщинки.
- Да рази Микалай Митрич вернулся?..- спрашивает Пенкин.
- Выходит, что да... хотя опосля того вечера он мне не попадался... так что, пожалуй, я даже толком не знаю, потому уж больно в тот вечер мы были все трое сизо!
- Скоро-ти обернул,- протянул Иван Палыч.
- Ну так и вот... входит, значит, их благородье, их-высок разинули рот, я, братцы, потому уж больно не ждали, тоже малость подобрался,- что дальше будет.
Он молчит, и мы молчим!
- Здравия желаю, господин капитан, говорит Микалай Митрич, чуть шатаясь, а руки по швам,- здравия,- говорит,- желаю!
- Нет... не-ет,- закричал их-высок,- вы скажите сначала, навряд-офицер, живой вы сейчас... али мертвый?..
- Что вы, господин капитан?.. Как же так можно... я, можно сказать, приставляться!..
- Извольте,- говорит,- по всей дисциплине мне отвечать: живой али мертвый? С того света аль с этого изволите прибыть?..
- Что вы,- отвечает Микалай Митрич, видно, что тоже не в себе, в глазах словно дым, губы трясутся и подбородок дергается,- что вы,говорит,- господин капитан, разве на том свете есть штабс-капитаны?..
- То-есть, как это так, господин навряд-офицер: вы изволите... что?.. смеятся надо мной!- еще пуще закричит их-высок и за шашку, я сзади за кончик держусь, думаю, отсадит руку - отсадит, а драться не дам.
- Никак нет,- говорит спокойно Микалай Митрич,- и не думал даже: не капитаны, а... штабс-капитаны,- достал из кармана бутылку и на четыре звездочки капитану показал, взял табуретку, сел и говорит: - как вам известно, у капитана погон чистый, а у штабс-капитана четыре звезды! Да-с! Налей-ка нам. Семен Семеныч!
Ну, думаю, пронесло! Их-высок даже выронил шашку и тоже сел.
Налил я им по стакану, себе чашку под столом набурлыкал, смотрят они друг на друга пронзительно и вижу, в руках стаканы дрожат.
- Я,- говорит Микалай Митрич,- больше вас, господин капитан, не боюсь. Мне теперь ничего не страшно, окромя во... воды!
- Ну, мне это,- отвечает их-высок,- это только приятно... я трусов да мертвецов терпеть не могу!
- Тогда за ваше здоровье,- обрадовался Микалай Митрич и потянулся чокаться, не донес стакана и так его пропустил в один дух, что их-высок свой оставил и: - Здорово! - говорит,- где-й-то вы так расхрабрели?
- Долго расказывать, господин капитан... давайте, - говорит Ми калай Митрич,- поговорим лучше о чем-нибудь таком душеполезном... Я ведь знаю, что вы совсем не такой салдафон! Ведь вы в семинарии были...
- Да,- говорит их-высок,- метил в попы, а оказался, как видите: лоцман!
- Очень,- говорит Микалай Митрич, - даже приятно... Вот... вот... Как вы,- говорит,- полагаете, господин капитан, есть у нас теперь Бог или остались одни только черти?..
Их-высок как вскочит и - за шашку, а Микалай Митрич ни в чем, только малость привстал на табуретке.
- Ага,- закричал их-высок,- черти?.. Черти? Ага: я знаю теперь, кто вы такой... Что есть бог, господин навряд-офицер?..
- Прах! Прах, унесенный буйным ветром! Смерть, господин капитан! Смерть - бог над нами!..
- Я так и думал, так и думал,- шепчет мне капитан,- так и думал, слышишь, что говорит?
Я только головой ему мотаю, дескать, как нам не слышать, уж так, де, хорошо понимаю, а сам на обеих гляжу и вижу, что дело пустое, а как с ним сообразиться - не знаю!
- Знаю,- еще раз повторил их-высок и руку к самому носу Микалаю Митричу протянул,- знаю теперь, кто вы такой!.. Вы... вы.. - но не докончил.
Микалай Митрич даже вскочил.
- Позвольте,- говорит,- мне течение мысли вашей, господин капитан, не очень понятно...
- Непонятно? Вы смеете говорить: непонятно?..
- Непонятно, господин капитан!
- Непонятно... так сядем... налей-ка нам, Сенька,- говорит их-высок, отбросил шашку и сел.- Вам непонятно?.. Значит, вы и в самом деле живой человек, прапорщик, тьфу, подпоручик Зайцев, значит, вы того... не чорт и не дьявол?
- Допились, значит, оба,- говорит Иван Палыч, но Сенька не взглянул на него и продолжал:
- Позвольте чокнуться, господин капитан,- говорит с улыбочкой Микалай Митрич.
- Да я с удовольствием, если так... только позвольте, позвольте, как же вы это сказали?
- Что изволите, господин капитан? - опять улыбается Микалай Митрич.
- Да, ведь, по-вашему, так и выходит, что на свете теперь ничего, кроме чертей, не осталось?
- Это уж точно, господин капитан... Бога не стало, остались одни только черти... разного вида!
- А вы,- говорит спокойно их-высок,- хилозофию, господин навряд-офицер, изучали?..
- Нет, - отвечает Микалай Митрич,- у меня мечтунчик с детства пристал к голове, как у некоторых бывает родимчик!
