Девочки в огне - Робин Вассерман

– Дело в том… – проговорила я и, возможно, сделала глубокий вдох и задержала дыхание, потому что вроде как хотела, чтобы он заметил мои прелести.

Дело было в том, что я не могла вернуться домой.

Дело было в том, что Ублюдок нашел у меня презервативы.

Я крадучись проскальзывала домой после полуночи, всю неделю держалась тише воды, даже сходила в церковь замолить грехи. Надеялась, что поможет.

Вот зачем я приходила в тот день, Декс. Не обидеть тебя, а разыскать тебя. Мы могли бы поехать к озеру, я погрузилась бы в ледяную воду, пока холод не вытравит воспоминания. Не моя вина, что тебя не оказалось дома.

– Дело в том?.. – переспросил он, когда я замялась.

– Дело в том… – Я не заплакала, ничего такого. Просто прислонилась к дверному косяку, сунула одну руку в задний карман шортов, прихватив ладонью ягодицу, и уставилась на его старомодные кеды. Уродливые синие кеды с развязанными шнурками. Именно они и тронули меня больше всего. Шнурки. Словно некому уберечь его от падения. – У вас шнурки развязались.

Он пожал плечами:

– Мне так больше нравится. – Потом он отступил назад, давая мне дорогу. – Хочешь зайти? Выпить?

Мы выпили горячего шоколада. В тот раз еще без виски.

От кружек поднимался горячий пар. Мы смотрели друг на друга. Он улыбался. Папиной улыбкой.

– Ну, и как тебе наш городишко, Лэйси?

– Отстой, – сказала я.

– Ха. – Это был не смех, скорее, обозначение, что тут нужно смеяться.

– Хотя Декс мне нравится, – добавила я.

– Значит, ты не только красивая, но и умная. Одобряю.

Если бы на его месте был другой, просто мужик, а не папа, или даже один из тех многочисленных пап, которые пялятся тебе в вырез блузки или «помогают» застегнуть ремень безопасности, подвозя тебя домой, я восприняла бы его слова как намек, включила бы свою дьявольскую улыбку, допила шоколад и медленно слизнула шоколадные «усы» языком.

– Спасибо, мистер Декстер, – ответила я.

– Однако я имею на тебя зуб. – Он прижал руку к сердцу. – Ты хоть представляешь, как мне больно, когда моя дочь наконец открывает для себя музыку – и вместо нее я слышу только грохот?

– Аккуратнее, старина, вы начинаете брюзжать сообразно своему возрасту.

Он встал, стул под ним скрипнул, и я подумала: ну вот. Перегнула палку. Особенно когда он вышел из комнаты и оставил меня в одиночестве гадать, не пора ли мне выметаться. Ну хоть не боится, что я прихвачу с собой фамильное серебро.

Потом он вернулся с грампластинкой в руке.

– Не доверяю я пленке, – пояснил он. – Нет чистоты звучания. – Он протянул пластинку мне. – И не смей больше обзывать меня стариком. У меня просто обостренное чувство прекрасного.

– Dead Kennedys?

– Знаешь их?

Я пожала плечами. Этому я научилась у Шая. Никогда не признавайся в своем невежестве.

– Возьми домой. И послушай – по меньшей мере дважды. И только попробуй сказать, что у меня стариковский вкус.

– Можно?

Знаю я меломанов с их коллекциями пластинок, Декс. Кого попало они к своим драгоценным записям и близко не подпустят.

– Можно, – подтвердил он. – А в следующий раз принесешь мне запись своего обожаемого Курта. Сделаем вид, что обмен равноценный.

Вот как все закрутилось, Декс. Мы говорили о музыке. Мы говорили о нем самом.

Тебе известно, что в шестнадцать лет он обкурился и самостоятельно научился играть на ударных? И хотел стать Ринго Старром? Не потому, что считал Ринго лучшим из битлов, а потому, что нельзя захотеть стать гением: Леннонами и Маккартни рождаются. Ринго Старрами, если верить твоему папе, становятся благодаря везению, обстоятельствам и репетициям в родительском гараже. По-моему, ужасно мило, очень по-папиному и в то же время по-дексовски, что он мечтал быть не первым, а четвертым среди лучших, достаточно крутым ровно настолько, чтобы затесаться в компанию к великим.

Я сидела до тех пор, пока в кружке остались только остывшая молочная пенка и разбухшие зефирные крошки. Потом я встала и пожала ему руку:

– Спасибо за горячий шоколад, мистер Декстер.

– Это я должен благодарить тебя за дружбу с нашей Декс. – «Нашей Декс», будто ты была нашим общим секретом. Он проводил меня к выходу: – Надеюсь, юная леди, вы прослушаете альбом и предоставите мне полный отчет.

Я козырнула:

– Есть, сэр, мистер Декстер.

– Друзья зовут меня Джимми, – поправил он. Не Джим, а Джимми – наверное, расчет был на мальчишеский шарм, но на самом деле создавалось впечатление, что он нуждается в постоянном присмотре взрослых.

– То есть мы теперь друзья?

– Раз уж ты друг Декс… – проговорил он. – Дальше сама знаешь.

* * *

Мы просто болтали. Ничего такого.

Иногда я прогуливала школу без тебя. Твой папа часто оказывался дома. Куда чаще положенного, сказали бы вы с мамой.

С самого первого раза он не спрашивал, зачем я прихожу. Мы с ним не считали нужным притворяться, будто я ищу тебя.

– Горячего шоколаду? – предлагал он.

– Как насчет покурить? – Я кидала ему пачку «Уинстон лайт».

Мы курили на заднем дворе. Мне нравилось выпускать струи дыма в холодный воздух и наблюдать, как они окутывают меня вуалью. Курить – это как дышать, только лучше.

Я уже успела заметить табачные пятна у него на пальцах, привычку постукивать ложечкой по губам, крошечную дырочку на колене в том месте, где искорка прожгла джинсу. Тайные курильщики узнают друг друга по едва уловимым приметам неудовлетворенной потребности, невысказанного желания. Если хочешь знать мое мнение, по-моему, ему даже не нравится курить, полагаю, он курит исключительно назло запретам.

– Боже, – вздыхал он, выпуская дым. – Боже, какой кайф.

Первая затяжка – всегда самая лучшая.

Он научил меня пускать колечки. Я, в свою очередь, напомнила ему (хотя уже в другой день, гораздо позднее), как скручивать косяки.

Мы курили стоя, прислонившись к стене. Дерьмовая садовая мебель указывала на вотчину твоей матери: сплошь виниловые цветочки и подушки пастельных тонов.

– Можно спросить, Лэйси? – Ему нравилось поигрывать сигаретой, прожигая воздух ее мерцающим кончиком. А мне нравилось наблюдать. У него руки мужчины, у твоего отца. Достаточно большие, чтобы целиком обхватить мои пальцы, когда мы смыкали ладони, кривоватые, будто все еще держат гриф невидимой гитары. На каждой костяшке несколько темных волосков, которые ты, наверное, сочла бы противными – да тебе и было бы противно, но ведь папа должен быть волосат. Мне вечно приходилось сопротивляться искушению дотронуться до них, совсем легонько, только чтобы ощутить их щекотку. – Хотя о таком, возможно, нельзя спрашивать.

– По-моему, мы уже миновали эту стадию, мистер Декстер.

– Джимми.