Город Победы - Ахмед Салман Рушди
– А как же ты? – спросила Зерелда. – Разве в Гоа тебе не угрожает опасность?
– С того момента, как мы окажемся вместе с Чжэн Хэ и его людьми, – отвечал Великий мастер Ли, – я буду в безопасности. Мы, китайцы, обнаружили, что в этой стране люди не могут отличать нас друг от друга.
Пампа Кампана выдала каждому путешественнику по мешочку золотых монет из своих секретных запасов.
– Удачи, – сказала она, – и до свиданья, ведь, хоть я и буду лететь над вами, разговаривать мы не сможем.
Лицо ее было бесстрастным. Когда Зерелда, рыдая, подошла к ней, чтобы попрощаться, лицо Пампы Кампаны казалось высеченным из камня.
– Давай просто полетим, – сказала она.
Это был ее первый выход из леса, первый выход из ванваса, лесного отшельничества, в аджнятвас, неузнаваемость, и лишь тогда, когда все трое, две вороны и сокол, поднявшись над землей, летели к морю, Пампа Кампана поняла, что забыла нечто важное. Е-Хэ и Зерелда начинали совместную жизнь, но не были женаты. Она молча обдумывала этот вопрос во время полета и, к своему немалому удивлению, обнаружила, что ее это не заботит.
– Я стала жить как дикарка, по законам леса, – поняла она, – там никто не женится, и никого это не заботит.
Она спросила себя: возможно, Зерелда где-то могла хотеть такой формальности, как свадьба, и ответила себе:
– Слишком поздно, ты уже ничего не сможешь с этим сделать.
Всю дорогу до Гоа она с определенным изумлением обдумывала это свое равнодушное отношение. Была ли она плохой матерью? А быть может, это ее отношение – еще один звоночек из будущего, когда брак станет вещью архаичной и ненужной и никому не будет до него ровно никакого дела?
Это будущее, которое я не могу себе даже представить, подумала она, так что да, плохая мать – вот и ответ.
Тьма окутала их внезапно, словно чьи-то невидимые руки быстро задернули завесу дня, а затем, в мерцании огней, появился Гоа, а за Гоа – море, где в гавани – они спустились ниже, чтобы рассмотреть, – стоял самый большой деревянный корабль, который Пампа Кампана видела в своей жизни. У него было множество палуб, и места на борту было достаточно, чтобы разместить несколько сотен человек, а на корме был изображен некий китайский флаг. Генерал Чжэн Хэ уже прибыл и, по-видимому, путешествовал вместе со своей личной армией. Хорошо. У Зерелды будут защитники, если они ей понадобятся.
Пампа Кампана оставалась в небе, она зависла в воздухе и наблюдала, как Ли Е-Хэ и Зерелда летели вниз к постоялому двору, где Чжэн Хэ по своему обыкновению вкушал свое острое рыбное карри. Одна ворона коснулась земли, и вот уже на этом месте стоял Великий мастер Ли с другой вороной, сидящей у него на плече. Чуть помешкав, Великий мастер зашел внутрь. В этот момент время для Пампы Кампаны остановилось. Весь бесконечный час она сидела на крыше гостиницы и прислушивалась к звукам веселья. Затем компания с генералом вышла и, горланя песни, отправилась обратно на корабль. А еще позже, через некоторое бесконечное время, в темноте на носу корабля появилась едва различимая тень человека с сидящей на плече еще менее различимой черной тенью, он посмотрел вверх на невидимого сокола-чила в полночных небесах и поднял руку в прощальном жесте.
Во время полета обратно в лес Араньяни Пампа Кампана держала свои чувства под строгим контролем, что было ей свойственно. “По крайней мере, – думала она, – мне никогда не придется видеть, как она стареет и умирает, никогда не придется сидеть возле старой женщины пугающим призраком из прошлого, словно она сама, только молодая, наблюдает свои собственные последние часы. По крайней мере, мы обе избежим такого конца, когда все перевернулось с ног на голову. И я не узнаю, когда она умрет, не узнаю как, и буду продолжать думать о ней такой, какая она теперь, в расцвете красоты и сил. Да. Это то, чего я хочу”.
После отбытия Зерелды время потекло медленно, словно дрейфуя на волнах печали. Годы шли, но никто не замечал этого. Было похоже, что никто не стареет, ни мужчины, ни женщины. Это удивительное явление также ускользнуло от их внимания, словно по велению зачарованного леса.
Эмоции оставленных Зерелдой сестер не ослабевали. Они восприняли ее уход как своего рода предательство и испытывали по этому поводу скорее гнев, чем горе. В лесном лагере кипела работа, поскольку царевны вымещали свою ярость в строительных прожектах. Со временем их резиденция разрослась, многочисленные комнаты связали лабиринты коридоров, пол покрыл толстый мягкий ковер из листьев, были расставлены пни, искусно обтесанные ими и превращенные в удобные сиденья, и разложены резные деревянные подставки для подушек, повторяющие форму их шей. Однако мира в этом жилище не ощущалось, ведь оно строилось с яростью. Спустившись с небес и вновь приняв человеческий облик, Пампа Кампана замкнулась в себе, проводя дни и даже недели в одиночестве, а Юктасри тем временем надолго исчезала в лесу с лесными женщинами и, возвращаясь обратно в лагерь со стоящими дыбом волосами, в порванной одежде и с измазанным глиной лицом, все больше выглядела дикаркой. Йотшна, самая сентиментальная из сестер, стремилась исцелиться, с головой нырнув в любовь. Она заявилась к Халея Коте и призналась ему в своих чувствах. Старый солдат, несмотря на то что сам был ею одурманен, сделал все, чтобы отговорить ее.
Халея Коте был, возможно, лет на пятьдесят старше Йотшны Сангамы. Он появился на свет раньше, чем ее отец. Ей нелепо даже думать о нем в романтическом ключе. Он объявил ей об этом с самого начала.
– Мои колени скрипят, когда я встаю, – говорил он, – а когда сажусь, вздыхаю “уф!” – так, словно из меня выпустили весь воздух. Я не могу ходить так быстро, как ты – черт подери, я не могу бежать так быстро, как ты идешь, – и думать так же быстро, как ты, я не могу тоже. Я не образован, мои глаза уже не такие, как должны быть, я медленно читаю, у меня почти не осталось волос на голове, а волосы на лице поседели, и у меня болит спина. Я убивал людей и так часто в те далекие дни получал
