Кто эта женщина? - Юлия Александровна Лавряшина
Прихватив кофр, Илья вышел через черный ход, но Кира заметила это – он спиной почувствовал ее взгляд из окна. Стоило оглянуться и помахать рукой, и ссора рассеялась бы. У него заломило в затылке, так напряглась шея, но Илья удержался и вышел со двора, не обернувшись.
«Я ухожу, а она остается в моем доме». – Он усмехнулся, подивившись тому, как чудно складывается жизнь. Кира уже предъявляет претензии… Через месяц начнет пилить его, как Муся. Или тихо плакать по углам – еще неизвестно, что хуже.
Перекинув тяжелый кофр на другое плечо, Илья запнулся и схватился за ствол магнолии, росшей прямо посреди тротуара. Видно, рабочие пожалели мощное, красивое дерево… Вокруг него плотно обвилось другое, тонкое и гибкое, и при взгляде на них Илье внезапно открылось, что так бесило его в жене и начинает раздражать в Кире: обе слишком зависели от него. Он знал: некоторым мужчинам приятно ощущать, как нуждается в них женщина. Но Илья предпочел бы, чтоб она росла рядом, не опираясь на него.
Сперва Кира и показалась ему такой – уверенной в себе, свободной, когда он повстречал ее одну в лесу. На подобную прогулку надо решиться… Но каждый новый день доказывал: он ошибся. Кира была лианой, ищущей опору, а не сосной, вольно рвущейся к солнцу. «Как Лариса», – подумал он и точно обжегся об это имя. Почему она ему вспомнилась? Разве не было других женщин, способных сражаться с трудностями в одиночку? Илья покосился на медноволосую заказчицу, суховатую и словно пропеченную солнцем, и вдруг сообразил, что совершенно не помнит, как добрался до Херсонеса, как встретился с семьей этой Валентины, – так утянули его мысли о Кире. А ведь нащелкал прилично…
Валентина разбрасывала распоряжения:
– Миша, не смотри в камеру! Все должно выглядеть естественно. Кристина, улыбайся и делай вид, что слушаешь папу. Сынок, дай я тебя приобниму. А теперь – вон к тем развалинам.
Ее веер так мельтешил перед камерой, что Илья захотел вырвать его. Вялые мочки ушей оттягивали тяжелые бриллианты – это с хлопковым-то сарафаном в цветочек и сандалиями! Перед его глазами словно возникла тончайшая пленка – узкие темные Ларисины глаза смотрели строго, не позволяя смеяться над женщиной, обделенной хорошим вкусом. Ей самой не доводилось попасть впросак…
Илья попытался припомнить, какие серьги носит Кира, и не смог. Кажется, никаких… Или? Ему вдруг стало не по себе: никак не удавалось представить ее лицо. Оно ускользало, размывалось, точно было нарисовано на холсте, который невидимый художник пытался очистить в эту минуту. А вот Ларисино, хоть и виделось слегка прозрачным, было прорисовано четко – Илья различал каждую морщинку…
«Зачем я втянул ее в свою жизнь?» – подумал он о Кире, продолжая отстреливать кадры счастливого семейства, отец которого становился все более апатичным и взмокшим. Он не был толстым, но все в его теле казалось каким-то рыхлым, и это объясняло, зачем ему понадобилась жена-воин. Рассматривая острые темные скулы через объектив, Илья пытался понять – разве такая, более чем самостоятельная женщина больше подошла бы ему, чем мягкая, податливая Кира? Правда, сегодня она вдруг заявила о своих желаниях, и это рассердило его… Он на мгновение зажмурился: «Валентина – это другая крайность. Такого я тем более не хочу. И никому не пожелаю…»
– Не отставайте! – зычно позвала Валентина, выглянув из-за античного угла.
– Я в двух шагах…
– Лучше не спорьте, – негромко заметил Михаил, поравнявшись с ним. – Целее будете.
Илья процедил сквозь зубы:
– Ваш девиз? Не тяжко так жить?
– Да что вы? – удивился тот. – Это ж так удобно… Никакой ответственности. Она все решает сама. Даже пахать меня не гонит… Ей же в кайф то, что она зарабатывает больше меня.
– А вам?
– А я люблю собак. – Он улыбнулся так открыто, что Илья неожиданно увидел, какое у него доброе лицо. – Она позволяет мне содержать при доме небольшой приют… У меня семь дворняг. Чудесных! Они меня любят, понимаете? Безо всяких условий.
– Кажется, да, понимаю.
– У вас есть собака?
– Нет. – Впервые Илья пожалел об этом. – Думаете, стоит завести?
Из-за угла опять высунулось свирепое узкое лицо:
– Вы там передохли, что ли?!
– И вы еще спрашиваете? – прошептал Михаил, подталкивая Илью.
«Не нужна мне собака. – Он опять представил сидящую у его ног Киру. – Я хочу, чтобы меня любила женщина. Или… не любил никто».
– С кем же ваши собаки сейчас? – спросил Илья, пытаясь не отставать от широко вышагивающей впереди Валентины.
Она была похожа на завоевательницу. Казалось, она замеряет шагами площадь, чтобы соорудить на отвоеванной территории памятник самой себе.
Михаил пробормотал:
– Ох, не травите душу… С ними осталась ее сестра.
– Боитесь, что недосмотрит? – предположил Илья.
И увидел серьезные, полные страдания глаза.
– Нет, что вы! Я боюсь, что они к ней привяжутся…
* * *«Почему я здесь?»
Этот вопрос застал его врасплох на пустом берегу. Чернильное море купало светящиеся штрихи – отражения звезд, растекшиеся в мелких волнах, наперебой рассказывающих немудреные новости дня. Илья слушал их, не замечая, что улыбается, как обычно любящие родители внимают лепету малышей.
«Я здесь потому, что люблю… Это море, это небо. Я люблю это место на земном шаре. И может быть, больше не люблю ничего…» Хоть Илья не добавил «и никого…», но поймал себя на том, что это признание сверкнуло в сознании молнией. И не погасло… Застряло где-то в памяти, высветив его человеческую непригодность.
В каменную нишу меж двух доползших до воды скал никто не заглядывал, уединение не могло быть нарушено. И от этого Илья испытывал особое умиротворение, точно вернулся в колыбель, из которой, казалось бы, давно вырос, а она всякий раз оказывалась ему впору.
Здесь не было места никому другому, хотя сюда свободно вместилось бы человек десять. Но Илья ни разу никого не приводил сюда и ни с кем не столкнулся тут за всю жизнь, потому и считал себя владельцем этого клочка суши. Его не интересовали учения об энергиях, источники которых адепты готовы были найти где угодно. И все же на этом берегу Илья ощущал особую благодать. Он возвращался в город, чувствуя прилив сил – веселых и немного буйных.
Но сейчас его не тянуло вернуться, и от этого было не по себе, ведь Илья любил и свой дом тоже. Вопрос всегда оборачивался единственным ответом, который был неприятен ему… И все же с каждым днем необходимость признать эту правду
