Драма на трех страницах - Александр Пономарев
«Была бы я богатой, — мысли её продолжили двигаться во взятом направлении. — Курила бы «Мальборо», а не «Штелле». У тех есть фильтр. Крошки табака не попадают в рот. А ведь именно из-за них начинают, как говорил ее младший брат, желтеть зубы».
«Эх, Михель, Михель, где ты теперь?!» — вздохнула Эдда.
Младший брат пять лет назад уехал покорять Америку. Сначала от него приходили открытки, где брат писал, как у него все хорошо, а потом перестали.
«Или наверх выбился, или…» — Эдда не закончила мысль и затянулась дымком.
Первый раз она попробовал курить лет в десять. Глотнула дыму из сигареты, голова закружилась, появилась тошнота, и тогда Эдда решила, что никогда не будет курить.
«Надо же, — удивилась она, вспомнив свои мысли после первой затяжки. — А сейчас это, можно сказать, единственная радость в жизни».
Пикнуть товаром; сказать особо тупому покупателю цену; взять деньги; нажать на кнопку, чтобы открыть кассу; положить деньги; задвинуть ящик кассы; отдать сдачу; криво улыбнуться; пожелать хорошего дня… Когда эта череда действий, повторяемых изо дня в день в течение последних десяти лет, становится невыносимой, то спасают только сигареты. А тут еще Мари выглядывает, как бы напоминая, что пора заканчивать с перекуром.
«Тоже мне, начальница выискалась, — ругнулась про себя Эдда. — Ну и что, что ты дальняя родственница хозяина магазина.
Я — продавец, и ты — продавец. Я — полдня за кассой, а ты — в зале. Потом наоборот. Ты станешь за кассу, а я пойду смотреть, чтобы шустрые покупатели не жрали чипсы, не заплатив. В чем между нами разница? Правильно! Нет никакой разницы! Вот и не надо строить из себя босса».
Вообще-то, Мари была ничего. Мужиков почему-то ненавидела, но Эдда-то не мужик. Если бы не ее желание везде и всегда выпячивать свое родство с владельцем магазина, то с ней вполне можно было бы работать. Мари, например, делала вид, что не замечает, как Эдда немного обсчитывает и несильно обвешивает покупателей. Да и в решительный момент она не подвела.
Район, где находился их магазинчик, считался спокойным. Раньше считался. Но после того, как Италия стала привечать беженцев, таковым перестал быть. Потому Эдда и Мари работали до шести, а потом приходил Валентино, пожилой мужчина, тоже какой-то дальний родственник их хозяина. Тот уже работал до полуночи. Нет, и к мужчине-кассиру могут заявиться грабители, но у Валентино было два достоинства. Он был пожилым, и поэтому считалось, что он способен на решительные действия. Терять-то ему особо нечего. Жизнь прожита.
Второе достоинство было у Валентино под прилавком. Там он крепко-накрепко приделал старую охотничью двустволку, у которой наполовину спилил ствол. А потом подумал-подумал и обрезал приклад. Уж больно он выходил из-под прилавка и тыкался в самое неподходящее место Валентино. К спусковым крючкам обрезанной двустволки он протянул веревку, которая другим концом крепилась к полу. Надави на нее ногой, две порции мелкой дроби пробьют прилавок и попадут в район паха непрошенному гостю — любителю чужих денег. Выжить после этого грабитель, возможно, сможет, но любить уже никогда.
Вспомнив эту незамысловатую шутку Валентино, Эдда криво усмехнулась и сделала еще одну затяжку сигаретой.
Этот обрезок ружья постоянно находился под прилавком. Только без патронов. В шесть приходил Валентино, выгонял женщин и аккуратно вставлял в стволы два красных картонных цилиндрика. Все, к вечерней торговле он был готов.
Эдда как-то попросила оставить патроны и на день тоже.
Но Валентино что-то пробубнил про опасность, необходимость подготовки… Женоненавистник чертов! Вот и пришлось им с Мари в сложный момент выкручиваться самим. Можно сказать, голыми руками.
День — не время для грабежа, но тот грабитель, наверное, этого не знал. Черный, как и большинство беженцев. Одет, естественно, непрезентабельно. Спортивные штаны и грязная, бывшая когда-то белой, майка. Что там у него — на ногах, Эдда не рассматривала, потому что черный тыкал ей в лицо на удивление новеньким короткоствольным револьвером и что-то хрипло кричал. В такие моменты сложно смотреть по сторонам.
Кричал грабитель, наверное, что-то про деньги, потому что свободной от револьвера рукой он указывал в кассу, за которой в тот момент стояла Эдда. Где в этот момент была Мари, она не знала. Наверное, выскочила через черный ход и улепётывает подальше от магазина.
И почему-то в тот момент все плохое, что произошло в жизни Эдды: смерть родителей, пропавший за океаном Михель, неудачи с мужиками, сигареты без фильтра — собралось комом в её голове, готовое выплеснуться отчаянием и яростью наружу. А тут еще этот молодой чёрный кретин сует в нос стволом револьвера! Это стало последним, завершающим штришком к картине никчемного существования Эдды.
«На хрен такую жизнь!» — подумала она, открыла кассу, заметила, как грабитель скосил вниз глаза, а потом в эти самые глаза и сунула своими растопыренными пальцами.
«Бей прямо в глаза», — когда-то давно показал ей этот простой прием все тот же младший брат. — «Хоть одним пальцем, но попадешь. Боль будет ужасной».
Эдда, как видно, попала не в один глаз. Грабитель заорал еще громче, чем до этого, бросил револьвер, и обеими ладонями схватился за лицо. Бросить-то револьвер он бросил, но до этого все же успел выстрелить. Пуля просвистела рядом с головой Эдды, пробила стенку и улетела в соседний магазинчик, где сразу же поднялся шум и гам.
И тут, как раз вовремя, подскочила Мари. Она, оказывается, никуда не убежала, а пряталась за прилавками. В руках у неё была бита. Этой битой, со все своей нереализованной в обычной жизни ненавистью к мужчинам, Мари саданула орущего, почти ослепшего грабителя по голове. От удара тот без чувств рухнул на пол.
«Да-да-да, — затянулась еще раз Эдда. — Переполох был тогда сильный».
Чёрный быстро оклемался. Один его глаз заплыл, но другим он зло посматривал на схвативших его полицейских. Потом он утверждал, что пришёл в магазин купить поесть. Но это у него не прокатило. Револьвер оказался полицейским и был пару недель назад утерян в мелкой заварушке с беженцами. Поэтому на незадачливого грабителя навесили всех «собак», и к Эдде с Мари претензий не было. А за магазинчиком, где они работали, закрепилась слава бесперспективного для грабителей места.
