Бегство в Египет. Петербургские повести - Александр Васильевич Етоев

Открывал он её целую вечность, мы даже устали ждать. Когда вечность наконец миновала, то картина, которую мы увидели, была самой заурядной и мирной.

На площадке не было ни души. Лишь на дохлой желтушной лампочке, что почти не давала света, грелись мелкие комары да мухи.

– Пошутили, – выдохнул Шкипидаров, вытирая ладонью лоб. – Витька Штукин из десятой квартиры. Или Колька Пуговкин из пятнадцатой. Их работа, шутники недоделанные.

– Нет, не Штукин, – сказал Щелчков. – И не Пуговкин.

Взгляд Щелчкова упирался куда-то под ноги, на темнеющий за дверью предмет – круглой формы и зелёного цвета.

На площадке лежала шляпа.

Мы переглянулись, не понимая, какого дьявола здесь делает эта шляпа. Я нагнулся и протянул к ней руку. Шкипидаров на меня как зашикает:

– Не дотрагивайся, вдруг заминирована!

Я сейчас же отдёрнул руку и зачем-то подул на пальцы.

– Может, вызовем на всякий случай минёров? – с перепугу предложил Шкипидаров.

Щелчков глянул на него, как на дауна.

– Ладно, в общем, вы как хотите, а мне это уже вот где сидит. – Он присел над шляпой на корточки. – Интересно, – удивился Щелчков, – вроде рыбой от подкладки воняет. Точно – рыбой. – Щелчков принюхался. – И похоже, это рыбка-колюшка.

– Может, лысый, который в шляпе? – неуверенно произнёс я. – Тот, что с удочкой на набережной стоял? И потом, на рынке, ну помните? Он безногого гармониста слушал.

– Да, весёлая собралась компания, – издевательски поддакнул Щелчков. – Сперва Сопелкина, потом этот псих, а теперь ещё лысый в шляпе.

– Всё равно не понимаю, хоть тресни. – Я костяшками постучал по темечку, чтобы лучше соображалось. – Севастьянову мы нужны для каких-то опытов, Сопелкину заставляет Севастьянов. А лысому зачем мы понадобились? Ловить на живца колюшку?

– Да, загадка, – согласился Щелчков. – А с шляпой что будем делать?

– В окно, в помойку, какая разница! – Одним махом я схватил шляпу и напялил ему на голову.

Щелчков даже не улыбнулся шутке. Обалдевший, он смотрел себе под ноги. Там, на пыльном полу площадки, лежала никакая не мина. Там лежали клочок газеты и ещё что-то скомканное и красное, пахнущее и солёно и сладко с лёгким привкусом увядшей берёзы. Будто воблу сварили в сахаре, перемешивая берёзовым веником. И без дураков было ясно: это был тот самый носок, принадлежавший тому самому человеку из той самой квартиры на Канонерской, которая сгорела недавно.

А рядом с ними как ни в чём не бывало лежал спичечный коробок с ракетой.

Мы сидели на кухне у Шкипидарова и ломали голову над загадкой. Получался какой-то ребус. Звонок, шляпа, кусок газеты, коробок, носок с ноги мертвеца…

– Носок правый, – сделал вывод Щелчков, разглядывая дырку на пятке. – Только если он был на трупе, то почему оказался здесь? Тело ведь тогда увезли. Значит, кто-то специально снял с мертвеца носок, чтобы положить его вместе с шляпой под дверью? Что он хотел этим сказать? И кто он, этот «кто-то», такой?

Короче, сто вопросов и ни одного ответа!

– Лысый, кто же ещё, ведь шляпа его, – с умным видом заключил Шкипидаров.

– Неизвестно, – сказал Щелчков. – Это вполне мог сделать и Севастьянов. Кокнул лысого, снял с него шляпу и подбросил сюда под дверь.

– А коробок? Зачем ему подбрасывать коробок? И откуда он вообще оказался у Севастьянова?

Ворох моих вопросов подействовал на Щелчкова как возбуждающее. Он вскинулся, задёргал ноздрями и поскрёб пальцами по вискам.

– Давай рассуждать научно. – Он принялся рассуждать научно. – Шляпа принадлежит лысому. Коробок – старику с рынка. Носок принадлежит трупу. То есть первое, второе и третье вроде как друг с другом не связано. И всё-таки эти вещи кто-то положил рядом. Какой из этого вытекает научный вывод? – Щелчков заёрзал на табурете. – А такой! Кто-то пытается дать нам понять, что между Кочубеевым, лысым и стариком с рынка имеется какая-то связь.

– Ребята! – Шкипидаров стоял под лампой и держал на свету обрывок газеты, тот, что мы нашли на площадке. – Здесь некоторые слова подчёркнуты. Ногтем, вот здесь и здесь. И здесь, ниже строчкой, видите?

Мы уткнулись со Щелчковым в газету, в кусок статьи о «королеве полей». Говорилось здесь, конечно, о кукурузе, о борьбе за её будущий урожай; тогда только про кукурузу и говорили.

– Тащи бумагу, будешь записывать. – Щелчков уже вовсю командирствовал. – Записывай, – отдал он приказ, когда Шкипидаров спустя секунду вернулся с карандашом и бумагой. – Значит, так. Вначале ничего нет… Ага! «Работают не на дядю Сэма». «Т» на конце «работают» не подчёркнуто, «дядю Сэма» не подчёркнуто тоже. Остается: «работаю» и «не на». Записал? Идём дальше. «Подготовка к севу», здесь подчёркнуто только «севу». Так, следующее: «ни секунды простоя» – подчёркнуто целиком…

Минут пять он бился над расшифровкой, и в результате мы получили вот что: «Работаю не на… севу… ни секунды простоя… улицу… звериный оскал… народная тропа».

Лично мне вся эта абракадабра показалась безумным бредом. Но Щелчков загадочно посмотрел на нас, улыбнулся и поднял большой палец.

– Всё понятно, – сказал он весело. – Это лысый, который в шляпе. Вот, видите? «Не на севу». «Сева» – это живодёр Севастьянов. У него на пальцах синие буквы: «Сева». Вот он этот «сева» и есть.

– То есть лысый на него не работает, – здраво рассудил я. – И пытается нам помочь. Так чего ж мы тогда сидим? Сказано же: «ни секунды простоя». Значит, Севастьянов где-то поблизости. – Я немедленно вскочил с табурета. – Быстро! Из квартиры на улицу!

– Как на улицу? – обиделся Шкипидаров. – Мы же договорились: до завтра останемся у меня.

– Так в записке. – Я ткнул пальцем в бумагу. – Видишь, «улицу» перед «звериным оскалом»?

– Чушь всё это, дурацкая чья-то шутка. – Шкипидаров не желал видеть факты. – Почему мы должны этому верить?

– Я вот верю, – сказал Щелчков. – Вывод правильный: пора уходить. Какое-то у меня нехорошее ощущение, что в квартире, кроме нас, кто-то есть.

И словно в подтверждение его слов,