Записки церковного сторожа - Алексей Николаевич Котов
«Тут в багровом свете от камина блеснула перед буфетчиком шпага, и Азазелло выложил на золотую тарелку шипящий кусок мяса, полил его лимонным соком и подал буфетчику золотую двузубую вилку».
Так использовать свое оружие может только наемник на привале.
А вот этот эпизод – полный блеск!
«– Что вам еще? – спросила его проклятая Гелла.
– Я шляпочку забыл, – шепнул буфетчик, тыча себя в лысину. Гелла повернулась, буфетчик мысленно плюнул и закрыл глаза. Когда он их открыл, Гелла подавала ему шляпу и шпагу с темной рукоятью.
– Не мое, – шепнул буфетчик, отпихивая шпагу и быстро надевая шляпу.
– Разве вы без шпаги пришли? – удивилась Гелла».
Напомню, что шпаг в гостиной было четыре. Судя по всему, Гела взяла первую попавшую. Улыбнусь: сколь жалок удел благородного оружия, которое (без разбора!) пытаются вручить случайному посетителю.
В романе шпага, как оружие, используется только во время боевых действий на… шахматной доске. Да и то для того, чтобы звать в бой не просто пешек, а пешек-ландскнехтов (наемников).
Еще на страницах романа шпагу используют как простую палку, трость, волшебную палочку (типа той, которой пользовался Гарри Поттер), а еще кот Бегемот ловит ее концом кольца дыма от сигары Азазелло. Поэтому когда Воланд появляется со шпагой на балу, это не более чем бутафория. И примерно таким же выглядит благородство Маргариты. Она не идет сама, ее «тащит» по жизни сила, которая вне ее самой.
Особо я хотел бы остановиться на фрагменте из 29 главы «Судьба мастера и Маргариты определена»:
«На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых красивых зданий в Москве, здания, построенного около полутораста лет назад, находились двое: Воланд и Азазелло…
Воланд сидел на складном табурете, одетый в черную свою сутану. Его длинная широкая шпага была воткнута между двумя рассекшимися плитами террасы вертикально, так что получились солнечные часы. Тень шпаги медленно и неуклонно удлинялась, подползая к черным туфлям на ногах сатаны…»
Дьякон Андрей Кураев в своей работе «Мастер и Маргарита» – за Христа или против?» пишет по этому поводу:
«Эта подробность непонятна без знакомства с либретто оперы Шарля Гуно «Фауст» (у Гете этой сцены нет).
Мефистофель шпагой протыкает бочонок, нарисованный на вывеске таверны и просит «господа Бахуса» излить вина. Из рисунка хлещет вино. Брат Маргариты Валентин отказывается принять такой дар – тогда вино вспыхивает огнем. Упоминание Мефистофелем имени Маргариты заставляет Валентина обнажить шпагу. Но его шпага разбивается на куски в воздухе, даже не входя в соприкосновение со шпагой Мефистофеля… Валентин понимает, что перед ним сатана.
Тут Валентин и его друзья обращают свои шпаги острием вниз, а, значит, крестообразными рукоятками – вверх. И так, зажав в руках шпаги, которым они придали значение Креста, они наступают на Мефистофеля.
Но в Москве Храма Христа нет. Кресты снесены. Осталась лишь тень от креста. Тень не может бороться с «повелителем теней»; она покорно «подползает к туфлям».
Булгаков демонстрирует хорошее знание церковного богословия: геометрическое перекрестие не есть Крест. Точнее – и оно может стать Крестом, если тот, кто смотрит на него, сопрягает с ним смысл Креста…
Поскольку же христианина рядом с Воландом на московской крыше не было, а сам Воланд явно не намерен действием своего ума отождествлять тень от шпаги с Крестом Христовым, то для него тень остается тенью, геометрия – геометрией…»
На мой взгляд, Андрей Кураев верно говорит о том, что «тень не может бороться с «повелителем теней»; она покорно «подползает к туфлям». Но вот то, что «Воланд явно не намерен действием своего ума отождествлять тень от шпаги с Крестом Христовым», на мой взгляд, в корне ошибочно. Тогда зачем же Воланду роман Мастера? Это ли не попытка отождествить Евангелие с кощунством? Причем с бутафорски благородным. Кстати, ведь и в основу «исторических глав» положены именно «благородные» чувства человеческой мести. Это с одной стороны, а с другой, написанное Мастером «евангелие» покорно ползет к ногам Воланда.
Щедрый Воланд
Воланд щедр и постоянно что-то предлагает людям. Например, поэту Бездомному – папиросу; проснувшемуся в состоянии жестокого похмелья «симпатичнейшему» Степану Богдановичу Лиходееву – «две стопки водки с острой и горячей закуской»; Никанору Босому – взятку; буфетчику Андрею Фокичу Сокову – не только деньги, но и «шипящий кусок мяса»; Маргарите – для начала крем, а потом много чего еще; зрителям варьете – деньги и модную женскую одежду; заведующему городским филиалом «облегченных развлечений» – организацию хорового кружка и т.д. Улыбнусь: даже дяде Берлиоза Максимилиану Андреевичу Поплавскому он дает… телеграмму. Если давать, то давать всем! Поэтому визит Поплавского в Москву не случаен, хотя он и кажется нелепым и ненужным. Но принцип Воланда – давать всем – соблюден и здесь.
Ни к чему хорошему эти подарки, конечно же, не приводят. Вместе с папиросой Иван Бездомный получает шизофрению; Степан Лиходеев оказывается сначала в Ялте, а потом в тюрьме; деньги Воланда превращаются в бумажки, а женская одежда попросту исчезает и т.д. и т.п.
Простой вопрос: неужели ничего реального Воланд людям не подарил?
Ответ, да, подарил. Что?.. То, что он хотел, иными словами, свой замысел. И хотя этот подарок не материален, он переходит от героя к герою. На последней странице романа Мастер называет Ивана Николаевича своим «учеником». Вывод напрашивается сам собой, их судьбы связаны не только чисто механически, (один дает знания, другой получает) но и чем-то большим – тем подарком Воланда, о котором сказано чуть выше. Правда, Мастер уже подошел к финалу своей жизни, а Ивану Николаевичу, судя по всему, предстоит еще что-то сделать.
Рассмотрим все с самого начала. Какие метаморфозы произошли, например, с Мастером после выигрыша ста тысяч рублей? (То, что это щедрый спонсорский взнос, точнее говоря, аванс Воланда – сомневаться не приходится). Мастер сменил комнату и сел писать роман. Наверное, тогда он испытывал вдохновение?.. Несомненно!
А что произошло с Иваном Николаевичем после его встречи с Воландом на Патриарших прудах?.. Испытал ли он вдохновение? Безусловно! Но поскольку творческие способности советского поэта Воланду тогда не требовались, это «вдохновение» приняло форму забега по Москве в кальсонах, драки в ресторане и попытки выброситься в окно в сумасшедшем доме. Но это тоже подъем сил. При чем
