Перевёрнутая чаша. Рассказы - Галина Константинова
– Приятно было познакомиться, – Юля стояла в прихожей, поправляя шапку, – Макс, только до остановки, Лана, скажи ему, что я не заблужусь.
– Разберемся, разберемся, – не снимая улыбки с лица, пробурчал Макс. Сейчас стало видно, что он изрядно пьян, – Лан, будь дома.
– Я ничего не унесу, обещаю.
Захлопнулась дверь, и она ринулась исследовать квартиру. С нежностью гладила она стены, ей казалось, что она обретает уверенность, словно они излучали флюиды. Она ощущала его взгляд повсюду, как будто он никуда не уходил. Кошка-ревность мирно закрыла глаза, ведь она, по всей вероятности, остается здесь, значит, ей все показалось. Как же он ко мне относится, он так нежен сегодня, совсем не похож на того, сидевшего в кафе каменного принца с загадочной улыбкой. Но он ничего не говорит, нравится ли она ему.
Лана привыкла иметь дело с эмоциональными мужчинами, которые говорили ей комплименты, признавались в любви, или просто говорили «я тебя хочу», прежде чем перейти к интимным отношениям. Слова никак не подтверждали действия, а ведь поцелуи подразумевали продолжение. Вернулся Макс, и они замерли в объятии прямо на пороге.
– Это странный вечер, я, когда шла, все время сочиняла стихи. К сожалению, не помню ни одной строчки. Ты придумываешь мне сюжет?
– Может, еще не вечер для сюжета? – спросил он, снимая с нее свитер.
– Я хотела тебе сопротивляться.
– Почему же? – звук расстегиваемой молнии на юбке.
– Ты мне ничего не говоришь, и вообще… Моя любовь нечто более высокое.
– Мне ли тебе рассказывать, куда все слова уходят у писателя. Да и нужны ли слова?
– Разве не нужны?
– Иногда слова – лишний атрибут в общении.
– В сексе, ты имеешь в виду?
– А разве секс не общение?
… Лана лежала с открытыми глазами и не могла заснуть.
– Ты спишь? – словно блики луны, сверкнули белки его глаз в темноте, чуть обозначились зубы, что-то звериное почудилось Лане на секунду, – Я включу Блонкера.
– Он и так играл весь вечер, хорошо, включай, все равно не спим.
– Это особенная ночь.
– Полнолуние сегодня, светло. И я совсем протрезвела, – она нащупала его руку в темноте, они лежали лицом друг другу, вглядываясь в выхватываемые луной очертания.
Ей хотелось спросить его, хорошо ли ему было. Но она не могла. И задавала себе вопрос, хорошо ли было ей? Макс был не самым безумным любовником в ее жизни. Мало ли было ночей, которые осели в памяти забытыми рисунками на песке? Имена уже не имеют значения. Да и ощущения тускнеют позеленевшими медяками. И только то, для чего нет определений – химерное, растворяющееся в воздухе счастье.
Ночь для нее была наполнена неоднозначными символами. Ее завораживала неспешная магия касаний и совсем не страстные диалоги. Но это не главное, твердила она себе, как будто пытаясь убедить себя, что она получила нечто большее, чем просто секс. Когда-то она увлекалась рейки, и когда ей открывали так называемый канал, она почувствовала, как вся вселенная вливается в нее. Сегодня она почувствовала примерно то же самое, только это была не вселенная, а неведомая сила, которая поможет ей взлететь. Она это чувствовала при каждом прикосновении Макса.
Ей хотелось, чтобы он закричал, задохнулся от бешеного темпа, но его лицо и в темноте оставалось недвижимой маской. По-прежнему горячая волна нежности сплеталась с холодной струей отчуждения и тревожности.
То ли вечер, переходящий в ночь, то ли ночь, переходящая в утро. Лана вспомнила, что вечером он показывал ей свои фотографии.
– Подари мне свою фотографию с автографом, буду внукам показывать.
– Пожалуйста, жалко мне, что ли.
– Наверное, мне пора уходить?
Так хочется спросить, а когда мы увидимся, но нет, нельзя задавать провокационных вопросов. Но у нее есть его фотография, глядя на нее, она будет иметь возможность тайно вздыхать, как пушкинская Татьяна. Или целый легион литературных девушек, Лиз, Наташ и прочих, девушек девятнадцатого века с чистыми душами и телами… Прощальный жест Макса.
– Я не люблю формальностей.
А ее душа готова была рыдать от его холодности. Как будто кристаллы льда снова начали превращаться в молекулы стекла. Отчаянье, тоска, надо что-то делать, а что же тут сделаешь-то, с ужасом она понимала, что ее чувство просто использовали, что она попала в ловушку, непонятные сети, что с ней просто играли, но для чего? Как ей понять его душу? В голове уже рисовались невероятные приключения, и он был в этих картинах главным героем.
Да, да, нужно написать о нем, исследовать его, разложить на составляющие, препарировать как лягушку. Как средневековый анатом, пытающийся найти, где у человека душа. Странно, у нее было ощущение, что она способна написать такое, чего ей не удавалось раньше. Дома она взглянула на фотографию и поняла, что его надменный взгляд как бы одобрял ею задуманное.
Как завороженная, часами стала она сидеть за компьютером. Но что-то все время ускользало от ее пытливого взгляда. Каждое утро она вглядывалась в знакомые черты и замечала, что фотография иногда хмурится, иногда смотрит с безразличием, а иногда ласкает. Она ему не звонила, пыталась забыть, и не могла. Им нужно переболеть, будет легче, как заклинание, повторяла она эти слова, придумывая новые приключения своего героя. А фразы оставались, словно прошлогодний мармелад – ни аромата, ни мягкости.
Как-то поутру она отправила Диану в школу. Что-то побудило заглянуть ее в ванную комнату, и тут на нее налетело что-то черное. Она быстро закрыла дверь и стояла минуту в задумчивости. Что это могло быть? Страх короткой молнией сверкнул в голове. Но все-таки надо выяснить, что это. Лана снова открыла дверь и увидела синицу, сидящую на полочке.
Синица? Как она могла попасть в квартиру, все окна закрыты, не могла же она возникнуть из воздуха. Лана стала выгонять ее в комнату, что удалось ей с большим трудом.
Еще минут пятнадцать гоняла она ее по квартире, синица
