Перевёрнутая чаша. Рассказы - Галина Константинова
Печатные строчки ехидно подсмеивались, диск телефона норовил подставить под палец другое отверстие, даже длинные гудки казались зловещими. Как будто кто-то пытался её удержать и в то же время подталкивал к пропасти. Все-таки надо стряхнуть с себя все это, решила Лана. Значит, не увижу его сегодня, надо быть собой прежде всего.
Что ты ведешь себя, как пятнадцатилетняя девчонка, взяла она во внутреннем диалоге на вооружение менторский тон, как школьная учительница, допустившая ошибку перед ученицей. Спина быстро приняла надменно-гордую осанку, проигрывать нужно достойно. Интересно, почему все время вертится эти слова «игра» и «проигрыш»?
Она шла по темной улице, и в голову упрямо лезли рифмы, что-то неосмысленное, ритм и рифмы, обрывки фраз. Она снова, отбросив напускную гордость, твердила себе, что должна его увидеть сегодня, что она так сильно этого хочет, что даже не знает, что бы отдала за час общения с ним.
Как все нелепо устроено в этой жизни, возвращалась она мыслями снова к своей давней обиде на весь род мужской! Человек, которого, кажется, знаешь всю жизнь, и который понимает тебя – абсолютно тобой не интересуется.
Что, собственно, значила для него их встреча? Так, пообщались, поговорили о литературе, поупражнялись в красноречии, и все время, она сейчас это отчетливо поняла, между ними была стеклянная стена.
Слов было так много, что многое она уже не удерживала в памяти. И вдруг отчетливо вспомнила. Макс сказал, что хотел бы иметь когда-нибудь шляпу и трость, как у Воланда. Воображение мгновенно нарисовало картинку постаревшего Макса, немного грузного, с чуть отвисающим подбородком, но полного внутреннего достоинства, прогуливающегося по Парижу неспешной походкой. Да-да, именно таким она должна встретить его через много лет, внутренняя улыбка осветила ее лицо, нещадно обдуваемое уральским ветром, и вдруг в освещенном фонарем круге она увидела его. С женщиной.
Остановиться? Вдруг он не захочет меня узнать? Между ними оставался метр, Макс поднял приветственно ладонь (похоже, этот жест у него и для встреч, и для прощаний), артистично изогнулась удивленная бровь:
– Ты? – улыбка как будто дружеская.
– Да, я, уже еду домой, тебя ведь нет дома, я звонила, – вглядываясь в молодую его спутницу, смущенно пролепетала она.
– Это моя сестра, мы тут за покупками ездили. Так ты уже домой? – его насмешливый взгляд мешал ей понять, что же он хочет услышать в ответ.
– Домой, но могу вернуться, ты ведь обещал мне дать почитать классиков. Гленберга я уже почти всего прочитала, пора и другие вещи почитать.
– Ну-ну. Смотри, обижусь. Ладно, пошли, нам еще тут кое-что должны привезти.
Это знак, подумалось Лане, вот так неожиданно встретить его на остановке. Он, кажется, выпил уже, тон даже слегка развязный. Ей показалось, что стеклянная стена вовсе не стеклянная, а изо льда. И стоит подышать на нее, она начнет таять, и будет становиться все тоньше и тоньше. Может, так удастся и достучаться до души его? Почему она так уверена, что это самый главный человек в ее жизни? А вдруг она просто увлечена им как писателем?
Чего больше в восхищенных взорах фанатиков, взыскующих вида своего кумира – восторга или зависти? Зависть обвивала ее голову, как змеи – голову Медузы-Горгоны. А любовь наблюдала за этими змеями словно ласковая мать.
Макс был какой-то суетливый. То звонил по телефону, то включал музыку, то спрашивал, не налить ли еще водки. А Лана смотрела на него и не могла отвести свой взгляд. Нет, нет, у нас с ним такие чистые, духовные отношения… Опять эти фразы: «укушу, вот сегодня-то точно укушу»…
Я не должна позволить, чтобы их отношения скатились к банальному сексу. Это уже так наскучило, никакого общения, только секс, для этого у меня есть другие мужчины, а Макс – это воплощение духовности, моя любовь к нему так чиста, она словно крылья для творческого полета… С другой стороны, слияние тел – такое естественное продолжение слияния душ, а души их, Лана была уверена, практически одно целое.
Водка пульсирующими толчками добивала сопротивляющееся сознание, доводы вели себя уже почти самостоятельно, и только запутывали Лану еще больше. Просто смотреть в его глаза. Странно, голова почти не кружится…
– Макс, твой взгляд меня завораживает, как взгляд удава.
– Что ты нашла в моем взгляде, не выдумывай.
Тут в комнату зашла Юля. Взъерошила шевелюру Макса, коснулась щеки рукой.
– Максик, познакомь нас, что ли. Вот у него всегда так. Все время о чем-то думает, и совершенно не обращает внимания на то, что происходит вокруг. Но мы уже привыкли, – Юля присела на спинку кресла.
– Да это нормально – для писателя. Сюжеты продумываешь, Макс?
– Что-то вроде того. Еще водки?
– Да я уже совсем пьяная, проводите, что ли, меня, мсье.
– О, всегда готов.
Пошатывающейся походкой, Лана пошла на кухню. Макс прижал ее к стене.
– Так ты точно не упадешь.
Пьяное дыхание неотвратимого поцелуя.
– Ты хорошо целуешься, господин Казанова. Наверное, все женщины от тебя без ума. И я…
– Спасибо за комплимент, – руки лихорадочно залезают под свитер.
– Я хотела сказать тебе, Макс, ты, наверное, и сам уже давно понял, что я влюбилась.
– Понял, не дурак.
– Знаешь, я всегда влюблялась так трагично, с надрывом… Бедные любимые! Они так страдали от моих звонков, страданий, и особенно стихов. А вот тебе стихи не пишутся совершенно. Я обещаю любить тебя легко-легко. Как будто у меня крылья за спиной. И я летаю. Ну, ладно, пойдем, – она высвободилась из его объятий и, как ни в чем ни бывало, вернулась в комнату и плюхнулась в кресло.
Поболтали ни о чем с Юлей.
– Вы так хорошо ладите друг с другом, у брата и сестры это нечасто встречается.
– Это только недавно так стало, – Юля взглянула на брата, и в ее взгляде Лана почувствовала нечто большее.
Или показалось? Ревность как ласковая кошка вцепилась в ее сердце своими коготками. Ну конечно, сестра любит брата, не так ли и она была в юности влюблена в своего кузена, тем более что они виделись редко. Макс приобнял Юлю и что-то ласково зашептал ей на ухо. Лана почувствовала себя лишней. Кошка отпустила коготки, чтобы через секунду снова со сладострастьем запустить их еще глубже. Юля пританцовывала с Максом, а Лана сосредоточенно пила водку. До нее долетали обрывки нежных словечек, словно они забыли о ее существовании.
Почему ты так мучаешь меня, Макс, задавала
