Николай Лейкин - В родном углу
— Нѣтъ, нѣтъ, я ужъ рѣшилъ полторы-двѣ недѣли послѣ вѣнца совершенно оторвать Раису отъ ея родственниковъ и побыть съ ней наединѣ! — воскликнулъ Сухумовъ, передъ которымъ сейчасъ же вырисовались скучнѣйшій вѣчно плачущійся на рты и тестя отецъ Рафаилъ, пришедшій въ дѣтство его тесть, матушка-попадья въ грязномъ передникѣ и безцеремонные, выпрашивающіе гостинцевъ, поповскіе ребятишки — всѣ сильно надоѣвшіе ему при частомъ посѣщеніи имъ Раисы. — Я рѣшилъ… — твердо сказалъ онъ. — Да и Раисѣ обѣщалъ свезти ее въ Петербургъ. Мы теперь еще застанемъ оперу, побываемъ въ другихъ театрахъ…
Сухумовъ ласково кивнулъ на невѣсту.
— Ахъ, вотъ что! Раненько, Раиса Петровна, отъ жениха жертвъ требовать. У него перебои.
Докторъ покачалъ головой. Раиса вспыхнула и отвѣчала:
— Я не знала, что это съ ихъ стороны жертвы… Да я и не просила… Они сами…
— Какія тутъ жертвы! Никакихъ жертвъ! Я и самъ хочу на нѣкоторое время вырваться вмѣстѣ съ ней на волю! — снова воскликнулъ Сухумовъ. — Намъ нужно быть въ Петербургѣ, нужно сдѣлать закупки, заказы… Да мало-ли что нужно! Вообразите, что у Раисы нѣтъ ничего дамскаго по части костюмовъ.
— А бабушкино-то добро у васъ въ сундукахъ на что? — сказала докторша, улыбаясь. — Порыться хорошенько, такъ я думаю, такихъ можно дамскихъ вещей надѣлать, что прелесть. А портниху я вамъ пришлю для передѣлокъ… Такую портниху, что прелесть. Вотъ Раисенькѣ на первыхъ порахъ и будетъ достаточно.
Сухумовъ былъ непреклоненъ.
— Полноте! Гдѣ тутъ возиться! Когда тутъ возиться съ разной ветошью, если черезъ четыре-пять дней мы рѣшили вѣнчаться, — сказалъ онъ и даже разсердился.
— Я не понимаю, зачѣмъ вамъ такъ торопиться свадьбой? — прибавилъ докторъ. — Простите вы меня, что я ввязываюсь, но не понимаю.
— Бросьте, докторъ! Это надо все какъ можно скорѣй кончить и успокоиться. Ну, до свиданья…
Сухумовъ и Раиса пошли одѣваться. Докторъ и докторша вышли за ними въ прихожую.
— Но Бога ради не сердитесь на меня, что я стараюсь препятствовать вашему отъѣзду въ Петербургъ, — проговорилъ докторъ. — Это я по долгу врача.
— И на меня не сердитесь, что я являюсь передъ вами ослушникомъ. Не сердитесь, докторъ… Вы добрый… — болѣе мягкимъ тономъ произнесъ Сухумовъ, протянулъ доктору руку и пожалъ ее. — А знаете, кто на меня сердится, что я задумалъ жениться? — весело спросилъ онъ. — Не догадаетесь… Мой человѣкъ — мой камердинеръ Поліевктъ… И настолько сердится, что даже не разговариваетъ со мной, неохотно отвѣчаетъ на вопросы. И знаете, почему?
— Аристократическія замашки? — спросилъ докторъ.
— Вотъ, вотъ… Именно… — кивнулъ Сухумовъ. — У покойнаго дяди моего, сенатора, служилъ… и насосался сословной гордости… О, онъ у меня бѣдовый старикъ! А отъ Раисы Петровны отвертывается. Даже неохотно ей шубу подаетъ… Право… Но если такъ будетъ продолжаться, придется съ нимъ разстаться, хоть я и привыкъ къ нему.
— Обойдется, — махнулъ рукой докторъ.
— Есть и еще одинъ человѣкъ, который на васъ сердится, что вы на мнѣ женитесь, — сказала Раиса и покраснѣла.
— Кто такой? — спросилъ Сухумовъ.
— Мой дѣдушка отецъ Григорій… Но тотъ сердится по другимъ причинамъ. Онъ ворчитъ на то, что вы у него на нашу свадьбу благословенія не спросили… Да… И говоритъ… смѣшно сказать… Говоритъ, что вы должны ему за меня какой-то выкупъ дать.
Всѣ засмѣялись.
— Что-же, это въ обычаѣ?.. — задалъ вопросъ Сухумовъ. — Здѣсь такіе обычаи среди духовенства?
— Какое! Просто отъ дѣтства… отъ слабоумія. Развѣ вы не видите, что у него romolicio cerebri, — сказалъ докторъ, показавъ на голову. — Разжиженіе…
— Онъ говоритъ, что приходъ все-таки его, хоть и уступленъ имъ отцу Рафаилу… А я питаюсь на средства прихода, — прибавила Раиса и тоже разсмѣялась. — Но вы не обращайте на него вниманія.
— Если нужно что-нибудь дать, я дамъ, — сказалъ Сухумовъ.
— Ничего ему не надо… — опять сказала Раиса. — Мало-ли онъ что проситъ! Онъ еще на рясу себѣ проситъ. Кромѣ того говоритъ, что онъ долженъ меня вѣнчать, а не отецъ Рафаялъ, а самъ и въ церковь придти не можетъ. Вѣдь одна нога у него въ параличѣ и онъ еле ею двигаетъ. Вотъ уже два года, какъ мы его только въ Пасху въ церковь-то кое-какъ водимъ.
Въ прихожей разговаривали довольно долго и наконецъ Сухумовъ и Раиса уѣхали.
Оставшись вдвоемъ съ женой, докторъ покачалъ головой и сказалъ про Сухумова:
— И жениться-то ему слѣдовало-бы подождать до будущаго мясоѣда, а онъ еще въ Петербургъ ѣдетъ. Чудакъ! Вредно это на него подѣйствуетъ.
— Ну, Богъ милостивъ, — снисходительно отвѣчала докторша. — Ты все съ своей медицинской точки, а вѣдь надо подумать и иначе… Что-жъ ему женихомъ-то маяться? Вѣдь это тоже человѣка извести можетъ.
— Ну, какъ тебѣ сказать… Все-таки изъ двухъ золъ наименьшее… Женихомъ или мужемъ быть? Миловался-бы да миловался на свою Раисеньку, а тѣмъ временемъ крѣпнулъ-бы… Вѣдь онъ вообще очень расшатанъ былъ. Конечно, я ему не говорю… Въ подобныхъ случаяхъ лучше этого не объявлять, чтобы не было тревоги у паціента… а у него, особенно послѣ его предложенія, сердце совсѣмъ не въ должномъ порядкѣ… У него порокъ.
— Такъ лѣчи! Что-жъ ты его не лѣчишь?
— Вотъ спокойствіемъ-то и стараюсь лѣчитъ, это моя система, а онъ не слушается моихъ предписаній. А что до лѣкарства, то оно тутъ неумѣстно. Онъ пичкался лѣкарствами больше двухъ лѣтъ… Въ немъ цѣлая аптека сидитъ, онъ привыкъ къ лѣкарствамъ… Да его порокъ сердца и не лѣчится лѣкарствами, закончилъ — докторъ и спросилъ:- Поняла?
Дня черезъ два докторъ Кладбищенскій былъ у Сухумова и засталъ у него все поповское семейство, кромѣ старика: тестя, разумѣется. По комнатамъ прыгали даже ребятишки, грызя леденцы. Гости только что отпили чай и разбирались въ бѣльѣ и платьяхъ покойницы бабушки Сухумова Клеопатры Андреевны. Изъ сундуковъ и комодовъ были вытащены шерстяныя и шелковыя юбки старухи, лифы, кофточки и разложены на стульяхъ. На столѣ лежало бѣлье. Тутъ-же была я жена учителя Иванова. Была крестьянская дѣвушка портниха съ бѣльмомъ на глазу. Отецъ Рафаилъ перетряхивалъ гороховаго цвѣта шелковую юбку и смотрѣлъ матерію на свѣтъ. Сухумовъ тотчасъ же бросился къ доктору и радостно сказалъ ему:
— Ну-съ, черезъ три дня, въ понедѣльникъ, вѣнчаемся. Вѣнчаемся и сейчасъ-же уѣзжаемъ на двѣ недѣли. Не больше, какъ на двѣ недѣли… Даю вамъ слово… Какія вещи нельзя будетъ приготовить въ двѣ недѣли — тѣ только закажемъ. Съ Раисы снимутъ мѣрку, сошьютъ, а потомъ пришлютъ ихъ сюда по почтѣ. Милости прошу въ понедѣльникъ въ два часа дня быть въ церкви и расписаться свидѣтелемъ.
Сухумовъ схватилъ доктора за обѣ руки, крѣпко пожалъ ихъ и поклонился ему.
— Не слушаетесь-таки? Ѣдете? — покачалъ головой докторъ. — А я пріѣхалъ еще разъ попробовать уговорить васъ не уѣзжать изъ Сухумовки — ну, хоть до Пасхи.
— Нѣтъ, нѣтъ, докторъ. Невозможно это. У Раисы ничего нѣтъ, не въ чемъ выйти, не въ чемъ показаться. Перешивать наскоро что-нибудь изъ бабушкинаго добра? Но посмотрите, все это какая дрянь и ветошь.
Сухумовъ указалъ на юбки и кофточки.
Отецъ Рафаилъ, все еще державшій юбку въ рукахъ, покосился на него и съ улыбкой произнесъ:
— А если вы и эту вещь считаете за дрянь, Леонидъ Платонычъ, то позвольте мнѣ взять ее на рясу.
— Съ удовольствіемъ! — воскликнулъ Сухумовъ. — Берите.
— Спасибо. Юбка эта стараго фасона, широчайшая и мнѣ изъ нея съ надставками отличная ряса выйдетъ. Даже въ парадъ буду носить.
Отецъ Рафаилъ сталъ свертывать юбку и отложилъ ее отдѣльно на кресло.
Попадья Настасья Сергѣевна тоже разсматривала какую-то широчайшую сѣрую шерстяную юбку и шепталась съ Раисой. Черезъ минуту попадья сказала Сухумову:
— Если ужъ вы все это считаете за никуда негодное, то не позволите-ли вы и эту юбку взять моему папенькѣ-старичку на рясу?
— Все, все берите, — отвѣчалъ Сухумовъ, махнувъ рукой. — Я нарочно велѣлъ вынуть всѣ эти тряпки, чтобы передать вамъ.
— Тетенька, что вы! Развѣ можно такъ выпрашивать! Нехорошо… — дернула ее за рукавъ Раиса.
— Да если говорятъ, что ненужное… А старикъ у насъ, ты сама знаешь, совсѣмъ обносился.
— Раиса Петровна… Бога ради… Все это вамъ, въ ваше распоряженіе… Что хотите — оставьте себѣ, а остальное раздѣлите между вашими родственниками, — сказалъ Сухумовъ. — Дайте что-нибудь выбрать для себя и Глафирѣ Гавриловнѣ, если ей что-нибудь понравится, — кивнулъ онъ на жену учителя.
Со всѣхъ сторонъ послышались благодарности.
Докторъ взялъ Сухумова за руку, подвелъ его къ свѣту окна, посмотрѣлъ въ лицо, отодвинулъ вѣко у глаза Сухумова и, слушая его пульсъ, сказалъ:
— Знаете что, Леонидъ Платонычъ? Ужъ вы и сегодня не молодцомъ, какъ я васъ называлъ раньше. Еще разъ васъ усердно прошу: вѣнчаться — вѣнчайтесь, когда хотите, но поѣздку отложите до Пасхи. Этимъ вы себя сохраните.
