Николай Лейкин - В родном углу
— Не пью… Запрещено… Вѣдь докторъ Нектарій Романычъ все еще держитъ меня на діэтѣ.
— А вѣдь морошка-то ягода цѣлительная. Она и отъ водянки, она и отъ почекъ, она и…
— Спиртъ… алкоголь… А алкоголь онъ считаетъ для меня ядомъ… Да и вообще…
— Ну, много-ли тамъ спирту!
— Нѣтъ, я прибавила и спирту… — созналась попадья. — Ягода-то водянистая, она очень ужъ разжилила водку, такъ я спирту…
— А мнѣ каждая капля спирта вредна, — говорилъ Сухумовъ.
Отецъ Рафаилъ улыбнулся и сказалъ:
— Хорошій онъ человѣкъ докторъ Кладбищенскій, и лѣкарь онъ хорошій, и рука у него легкая… Нашъ братъ семинаристъ онъ, но очень ужъ на водку нападаетъ. А иногда водка и исцѣляетъ.
— Онъ, какъ лѣкарство, ее признаетъ… Да, признаетъ… Но въ рѣдкихъ случаяхъ.
Сухумовъ говорилъ, а самъ думалъ о Раисѣ.
«Когда-же я съ ней объяснюсь? Когда-же я сдѣлаю ей предложеніе? Хозяева меня совсѣмъ заполонили», — мелькало у него въ головѣ.
Онъ допилъ свой стаканъ чаю.
— Еще стакашекъ? Теперь съ клубничнымъ вареньемъ или съ медкомъ? — заговорила матушка-попадья, видя, что стаканъ пустъ.
А ужъ изъ сосѣдней комнаты въ это время показалась Раиса съ подносомъ и подошла къ столу, чтобы взять пустой стаканъ гостя.
XLII
Сухумовъ не вытерпѣлъ. На лицѣ его изобразилось страданіе и онъ поднялся съ дивана.
— Простите, пожалуйста, отецъ Рафаилъ, но я долженъ переговорить съ Раисой Петровной, — сказалъ онъ. — Я за тѣмъ къ вамъ и пріѣхалъ.
— Съ ней? — удивленно спросилъ священникъ. — Говорите, говорите.
Попадья тоже широко открыла недоумѣвающіе глаза.
— Можетъ быть, вы хотите съ ней по секрету, такъ намъ слѣдуетъ уйти? — сказала она.
— Нѣтъ, Настасья Сергѣвна. Какой тутъ секретъ. Все равно вы должны узнать. Но я хочу кончить, чтобы знать — да или нѣтъ. Раиса Петровна, могу я?.. Я пріѣхалъ возобновить нашъ прежній разговоръ, который происходилъ съ вами у меня дома третьяго дня, но сегодня уже на оффиціальной почвѣ. Помните?
Раиса стояла блѣдная и на глазахъ ея показались слезы. Она хотѣла что-то сказать, но не могла.
Сухумовъ вышелъ изъ-за переддиваннаго стола и взялъ ее за руку, повыше кисти. Она опустила подносъ и держала его за одно ушко другой рукой.
— На двѣ-три минуты… А затѣмъ разговоръ будетъ общій, — проговорилъ Сухумовъ.
Не выпуская ея руки, онъ отвелъ ее отъ стола въ противоположную сторону комнаты, къ окну, гдѣ стоялъ трельяжъ и завивался запыленный, темнозеленый плющъ, цѣпляясь по карнизу къ простѣнку надъ зеркаломъ и спускаясь оттуда внизъ длинной плетью.
Раиса повиновалась. У трельяжа она остановилась.
— Вы помните нашъ разговоръ?.. Помните вопросы, которые я вамъ задавалъ? Пошли-бы вы или не пошли за меня замужъ? — спрашивалъ тихимъ голосомъ Сухумовъ. — Вы тогда почему-то приняли ихъ за дерзкую шутку, за, за…
Нижняя челюсть у него тряслась, когда онъ говорилъ. Онъ волновался, перевелъ духъ и закончилъ:
— И вотъ сегодня я уже оффиціально пріѣхалъ просить вашей руки… Просить быть моей женой…
Раиса заплакала еще сильнѣй. Она до того взволновалась, что не могла говорить и стояла потупившись. Въ это время къ ней изъ сосѣдней комнаты подбѣжалъ маленькій сынишка священника и, теребя ее за юбку, говорилъ:
— Раиса! Что-жъ ты пропала! Что-жъ ты не идешь намъ чай наливать! Мы выпили и еще хотимъ чаю!
— Пошелъ прочь, Павля! Оставь Раису! Оставь ее! — кричала попадья на сына и видя, что тотъ не слушается, быстро вскочила съ кресла, оттащила его и дала подзатыльникъ, прибавивъ:- Неслухъ! Негодный мальчишка…
Ребенокъ заревѣлъ, направляясь въ другую комнату.
Сухумовъ нѣсколько смутился, но продолжалъ:
— Раиса! Добрая и милая моя Раиса, хотите вы… согласны вы… желаете вы… можете вы полюбить меня и сдѣлаться моей женой… выйти за меня замужъ, отдать мнѣ сердце… протянуть руку на жизненный путь?
Онъ искалъ словъ для объясненія и. нанизывалъ тѣ, которыя приходили на умъ.
Она вскинула на него полные слезъ глаза и отвѣчала такъ-же безсвязно, подыскивая слова:
— Ахъ, Боже мой! Боже мой… Что вы говорите! Что вы спрашиваете! Да конечно-же, конечно-же, если вы въ серьезъ… Теперь я вижу, что вы серьезно… Но прошлый разъ, клянусь вамъ, я думала, что вы въ шутку, что вы въ насмѣшку, что вы… Ахъ, Господи, да могла развѣ я ожидать такого счастія! Вѣрить въ такое, такое…
Раиса зарыдала. Сухумовъ опять схватилъ ее за руку и прижалъ эту руку къ своей груди, бормоча несвязно:
— Простота моя… ангельская простота… чистая сердцемъ, скромная голубка… Я вѣрю вамъ, вѣрю, что вы это изъ скромности сомнѣвались, и тѣмъ дороже вы для меня черезъ это… Вы цѣны себѣ не знаете… А я сразу васъ оцѣнилъ и полюбилъ. Да, полюбилъ… Вы золото, драгоцѣнный жемчугъ… Вѣрите вы мнѣ теперь, вѣрите?
— Вѣрю… — прошептала Раиса, продолжая всхлипывать и не отнимая руки.
— И согласны, мой драгоцѣнный. алмазъ, мой лучезарный ангелъ?.. Согласны быть моей спутницей на жизненномъ пути? — продолжалъ Сухумовъ.
— Со-огласна. Угодники Божіи, да развѣ я могу быть не согласна!
— Ну, пойдемте рука-объ-руку… Будемъ жить другъ для друга!
Сухумовъ приблизилъ ея руку къ своимъ губамъ и поцѣловалъ ее въ ладонь.
Когда онъ обернулся къ супругамъ Тиховздоховымъ, тѣ уже встали съ своихъ креселъ и смотрѣли на нихъ. Попадья стояла совсѣмъ растерянная и слезливо моргала, дѣлая какіе-то жесты мужу. Отецъ Рафаилъ то обдергивалъ широкій шитый гарусомъ поясъ подрясника, распахивалъ рясу, то, растопыривъ пальцы рукъ, зачесывалъ ими назадъ свои жиденькіе волосы.
— Теперь можемъ объявить и вамъ о нашихъ переговорахъ и рѣшеніи, — тверже и уже веселѣе сказалъ Сухумовъ, бросивъ слезливый, ноющій тонъ.
Онъ взялъ заплаканную Раису подъ руку и съ нѣкоторой торжественностью подвелъ ее къ супругамъ Тиховздоховымъ.
— Поздравьте… Мы женихъ и невѣста… — вырвалось у него.
— Да ужъ слышали, слышали сейчасъ… — вырвалось у отца Рафаила. — Но, Боже милостивый, это такъ неожиданно, что не знаемъ даже — вѣрить-ли намъ ея счастью?.. Настасья Сергѣвна! — бормоталъ онъ, взглянувъ на жену.
— Охъ… ахъ… ужъ и не знаю… ничего не знаю… ничего не понимаю… Какъ это вдругъ… Словно съ неба упало… И за что ей такое счастіе! За что? Чѣмъ она замолила у Бога такое счастіе, если все это вы вправду, — бормотала попадья.
— Своей чистой душой, своей правдой, своей простотой… — отвѣчалъ Сухумовъ.
Отецъ Рафаилъ стоялъ, растопыря руки и пальцы рукъ, и топтался растерянно на одномъ мѣстѣ.
— Что-жъ, благословить развѣ?.. Что-жъ, снять икону со стѣны, что-ли? — спрашивалъ онъ, ни къ кому не обращаясь. — Я думаю, надо благословить… Безъ благословенія какъ-же…
— Раиска! Ахъ, Богъ ты мой! — крикнула вдругъ попадья. — Да чего ты, дура, подносъ-то въ рукѣ держишь! Поставь его на столъ. Вотъ ополоумѣла-то дѣвушка!
И она вырвала изъ руки Раисы подносъ, который та все еще продолжала держать въ рукѣ, и поставила его ребромъ на кресло.
— Благословить, что-ли? — повторялъ вопросъ священникъ. — Безъ благословенія иконой все-таки не полагается… Какъ вы думаете, Леонидъ Платонычъ? Какъ но-вашему? — отнесся онъ къ Сухумову. — Вѣдь ужъ теперь, такъ сказать, женихъ и невѣста.
— Благословите, отецъ Рафаилъ. Съ обычаями я не знакомъ, но ничего не имѣю, если это полагается, — отвѣчалъ Сухумовъ.
— Настасья! Жена! Давай икону! Или нѣтъ, ты грузна. Пускай сама Раиса со стѣны икону сниметъ, — отдавалъ приказаніе священникъ.
— Ну, гдѣ-жъ ей теперь… До того-ли ей… У дѣвушки ушки на макушкѣ отъ радости, а онъ: снимай икону. Я сама сниму… — засуетилась попадья и побѣжала въ сосѣднюю комнату.
— Ну, Раиса, завтра-же отстой молебенъ святителю угоднику Божію Николаю Чудотворцу Мирликійскому, коль ужъ замолила себѣ такое счастіе! — сказалъ отецъ Рафаилъ, оставшись при женихѣ и невѣстѣ. — Я отслужу, а ты отстоишь. Онъ, батюшка, великій чудотворецъ, былъ всегда покровителемъ бѣдныхъ невѣстъ, какъ изъ его житія явствуетъ.
Раиса молчала. Молчалъ и Сухумовъ, ожидая благословенія иконой и любовно взглядывая на Раису.
А изъ сосѣдней комнаты Настасья Сергѣевна кричала:
— Рафаилъ Васильичъ! Какую икону-то снимать со стѣны?
— Да снимай большую Казанскую въ окладѣ, отвѣчалъ отецъ Рафаилъ. — Послѣ благословенія Раисѣ отъ дяди въ Божіе милосердіе и пойдетъ.
Вскорѣ показалась попадья съ иконой Казанской Божіей Матери.
— Ахъ, счастье, счастье! И какъ это ей такое счастіе вдругъ съ неба упало! — вздыхалъ и ахалъ отецъ Рафаилъ. — Ну, что-жъ, становитесь передъ иконой… Креститесь… — командовалъ онъ Сухумову и Раисѣ. — А ты, Настасья Сергѣвна, со мной рядомъ…
Женихъ и невѣста послушно стали передъ иконой. Началось благословеніе.
