Сарра Нешамит - Дети с улицы Мапу
Около одной из повозок Шмулик встретил фельдшерицу Лизу. Она держала под мышкой солидный сверток и пыталась осторожно поместить его между мешками так, чтобы он не запачкался.
- Это ты, Васька? - улыбнулась она. ему. - Жив-здоров? И в моей помощи не нуждаешься? Отлично!
Она оглядела его и губы ее скривились:
- Однако ты все еще оборванец. Ничего себе не раздобыл? Это не дело. Пойдем, - потянула его Лиза.
Шмулик пошел за ней. Ее высокая стройная фигура, опоясанная широким военным ремнем, из-за которого высовывалась кобура нагана, внушала уважение. Но парнишку сбивал с толку насмешливый взгляд ее глаз.
"Она смеется надо мной, считает меня ребенком", - подумал он.
- Эй, открой! - Лиза ударила сапогом в дверь ближайшего дома. Никакого ответа.
- Что, они там подохли, черт побери! - грубо выругалась она.
- Эй, открывай! - снова заколотила она сапогом, пока, наконец, не зазвенели стекла маленького оконца.
Не прошло и нескольких минут, как в окне замигал слабый свет. Дверь отворилась. Испуганная крестьянка в широкой полотняной рубахе, видно, только что с постели, появилась на пороге.
- Засвети-ка! - по-мужски приказала Лиза. - Не видишь, партизаны в деревне?
- Вижу я, милок, вижу, не гневайся. . . Скоро горницу осветила керосиновая лампа, поставленная на стол. В углу заплакали дети.
- Бедные мои детки, больные, - попыталась крестьянка разжалобить незваных гостей, переводя взгляд с Лизы на Шмулика.
- Хозяйка, неси сапоги для этого партизана. - приказала Лиза. - Ну, шевелись, некогда нам!
- Сапоги?! В военное-то время? Да вы что, милые? - притворно удивилась баба. - Иль смеетесь надо мной? Откуда я возьму сапоги?
- Не болтай, тетка, - Лиза вытащила револьвер.
- Ой, Езус Мария, да ты баба, - запричитала крестьянка, только теперь поняв, что перед нею девушка. - Детишек больных пожалейте! Нет у меня ничего. Уж и так ободрали нас как липку. Все позабирали, все, до последней рубахи. .. Не первый раз сюда партизаны нагрянули.
Тут Шмулик и Лиза заметили в углу сундук, накрытый цветным ковриком.
- Ну-ка, зови кого-нибудь из наших, - подмигнула Лиза парнишке.
Только Шмулик собрался выйти, как в избу ввалились Анатолий, Алешка и еще двое партизан.
- А ну, парень, примерь-ка сапоги! - позвал Алешка.
- Нечего мерить, - скривилась Лиза, - иль ты без глаз? Обе его ноги в один сапог влезут.
- Хозяйка, - повернулся Анатолий к бабе, - нужны нам сапоги для этого парнишки.
- Батюшки, родимый ты мой! - подскочила к нему баба, пытаясь поцеловать у него руку, - Пожалей!
Анатолий вырвал руку и хотел уже было выйти, как взгляд его упал на сундук.
- Хлопцы, - приказал он, - откройте-ка этот Ноев ковчег!
Баба попыталась преградить им дорогу.
У Алешки лопнуло терпение, схватив ее за локоть, он оттолкнул хозяйку в сторону. Ударом топора сбил замок и поднял крышку.
Анатолий подошел, заглянул внутрь, и кровь бросилась ему в лицо: сундук был битком набит награбленным у евреев имуществом: скатерти, простыни, пододеяльники... Среди белья торчали, подобно острым кинжалам, серебряные бокалы, ящички для благовоний, субботние подсвечники.
- Хлопцы! - только и сказал он...
Все, что случилось потом, происходило в полной тишине. Баба замолкла. Шмулик и не заметил, как она вместе с двумя детьми "испарилась" из дому.
- Лиза, - обратился Анатолий к фельдшерице, - все белье забирай себе. Он сам взял наволочку и сложил в нее подсвечники и бокалы. Шмулик надел брюки и узкий пиджачок из того же сундука. Однако обуви ему не нашлось.
- Нужно поискать в погребе, - посоветовал Алешка.
Засветив лучину, он поднял несколько досок, и партизаны увидели лестницу. Не долго думая, Алешка спустился в погреб. Шмулику приказали стоять у лестницы и светить.
- Ребята, смотрите, тут прямо клад! -. послышался возглас Алешки.
В углу погреба партизаны обнаружили тонкие и грубые обработанные кожи и даже скроенные сапоги. С радостными криками они вытащили находку наверх.
- Теперь сошьем тебе сапоги - красота! - хлопнул Алешка Шмулика по плечу.
ВАСЬКА - БОЕВОЙ ПАРТИЗАН
К весне Васька уже был настоящим партизаном. Он уже забыл тот день, когда впервые взял в руки винтовку. Быстро освоил он оружие, научился попадать в цель. Винтовка у него блестела. В ранце его рядом с "неприкосновенным запасом" - несколькими кусками черного хлеба с салом всегда лежала мягкая тряпка для чистки винтовки. На ногах у него были новенькие сапоги, хорошо смазанные дегтем, чтобы предохранить кожу от сырости.
На другой день после "бомбежки" Анатолий позвал его и велел идти к Ошеру и Гедалье. Шмулик нашел их готовыми к походу.
- Идем за хлебом для отряда. По дороге заглянем в семейный лагерь, закажем тебе сапоги. Там есть сапожник, - объяснил мальчику Ошер.
Через несколько часов они остановились на отдых в деревне. В одном из дворов они набрали свежего, только что из печки, хлеба в свернули в лес.
- А почему вас послали за хлебом, а не кого-нибудь из хозвзвода? удивился Шмулик.
Как правило, бойцы не ходили на хозяйственные операции, тем более, если они только что вернулись после вылазки. Для этого были особые люди "хозвзвод".
Друзья улыбнулись :
- Подожди, сам увидишь, почему мы вызвались пойти.
Они забрались в гущу леса. Телега остановилась. Ошер и Шмулик остались на месте, Гедалья исчез среди деревьев.
Казалось, тут не было живой души. Деревья покачивали голыми ветвями, из-под колес телеги в лицо летела густая грязь. Ни дороги, ни тропинки...
Минут через пятнадцать Гедалья вернулся в сопровождении женщины и двух мужчин. Шмулика охватило чувство жалости при виде оборванных, растрепанных, неумытых фигур. Люди подошли к телеге. Увидя хлеб, они широко раскрыли глаза. Самый молодой из них не выдержал, протянул дрожащую руку, схватил большой кусок хлеба и торопливо набил им рот. Поколебавшись, двое остальных последовали его примеру. Гедалья и Ошер не вмешивались. Они молча смотрели, как люди утоляют голод. На лбу Гедальи появились глубокие морщины, и даже Ошер, всю дорогу без устали болтавший, теперь молчал.
- Пошли, - нарушил молчание Гедалья, и его обычно мягкий, сдержанный голос прозвучал сердито и резко. Он снял с телеги несколько буханок хлеба и вручил их пришедшим.
Если в отряде об этом узнают, несдобровать им, - подумал Шмулик, и сердце его наполнилось еще большим уважением к двум друзьям.
- Тут еще остались куски, - сказала женщина, подбирая с телеги хлебные крошки.
- Идем, Васька, - повернулся к мальчику Гедалья.
Шмулик зашагал вслед за Гедальей в чащу леса, женщина пошла впереди.
Вскоре показалась землянка, затем другая. Это были не партизанские землянки, - возвышающиеся над землей, с покатой крышей и дерзко торчащим дымоходом, дымящим в небо. Эти скорее походили на пещеры, накрытые ветвями и присыпанные сверху землей.
Гедалья скользнул в землянку, Шмулик за ним. Слабый свет проникал внутрь сквозь входное отверствие, и Шмулик увидел мужчину, сидящего на бревенчатых нарах. Мужчина был бледен, большие глаза его безжизненно смотрели куда-то вдаль.
- Хаим, я привела тебе гостей, - сказала женщина. Мужчина чуть пошевелился и поднял на них воспаленные глаза.
- Хаим, у нас есть хлеб.
Губы мужчины дрогнули, но голоса не было слышно. Женщина протянула ему кусок хлеба.
- А... хлеб... дай, - произнес Хаим.
Шмулик вздрогнул. Теперь он узнал его: это был сапожник Хаим.
- Хаим, ты меня не узнаешь? - спросил он дрожащим голосом.
- Нет... да... ты, Шмулик... жив - пробормотал сапожник безразличным голосом.
- Что с тобой случилось, Хаим? - начал было Шмулик, но осекся: страшное равнодушие сапожника заставило мальчика замолчать.
- Зимой во время облавы, он отморозил ноги, не может ходить, ответила за него женщина.
- Отморозил ноги, да... Нету ног, - глухо повторил тот, кого когда-то называли Хаим-богатырь.
- Хаим, мы принесли кожу. Сможешь сшить сапоги для этого парнишки?
- Сапоги? Да, - тупо бормотал Хаим, как будто смысл слов не дошел до его сознавая, и добавил: "Ноги у меня болят".
- Хаим, мы приведем фельдшерицу.
Из глаз Хаима выкатились две слезы и повисли на конце бороды.
- Да, фельдшерицу, дорогой, приведи, невмоготу ему больше.. . покачиваясь в такт словам, сказала женщина и вытерла ему лицо грязным платком.
Дважды побывал Шмулик в землянке вместе с Лизой-фельдшерицой. Она помогла Хаиму. Правда, он лишился больших пальцев на обеих ногах, но зато язвы начали заживать. Отчаяние и пугающее безразличие отступали, и постепенно возвращалась бодрость духа. Через две недели Хаим взял в руки свой молоток и вскоре Шмулик получил от него пару блестящих сапог.
От Ошера Шмулик узнал, что сначала Хаим не хотел вступать в боевой отряд. Командир поставил условие: пусть достанет себе винтовку. Хаим не захотел рисковать и пошел в семейный лагерь.
- Не повезло мне, - жаловался он, - невезучему лучше не родиться.
