Григорий Козинцев - Наш современник Вильям Шекспир
В чем смысл такой забавы? Почему она затеяна? В начале первой книги "Гаргантюа" говорится, что в ней нет ни зла, ни заразы, она только предлог для смеха. Юмор - свойство, присущее человеку. Однако Рабле заканчивает обращение так:
Я вижу, горе вас угрозой давит,
Так пусть же смех, не слезы, сказ
мой славит...
Фальстаф и принц появляются перед зрителями после дворцовой сцены вскипают распри, надвигаются смуты, мятеж у ворот. Беда пришла в страну. "В наше печальное время, - говорит Фальстаф, - нужно чем-нибудь поднять дух". И еще: "Истинный принц может ради забавы сделаться поддельным вором".
Фальстаф - поддельный грабитель, вор для общей потехи. Однако сразу же выясняется, что все участники предполагаемого ограбления обманывают друг друга. Пойнс сговорился с принцем: они отберут у Фальстафа награбленное, заставят толстяка врать о своих похождениях. Принц обманул их всех: прикинулся простодушным шутником.
Первый розыгрыш начинается на гедсгилской дороге. Фальстафа колотят, заставляют бежать до смертного пота. Шутка заканчивается в трактире. Джек попал в ловушку, изобличен как трус и враль. Но так только кажется. Это не судопроизводство, а турнир шутников. Побеждает самый веселый - за ним последний каламбур. Какие бы ловушки ни расставляли Фальстафу, он выбирается из них с легкостью. Принца Уэльского побеждает принц комических поэтов.
Турниры проходят через обе хроники. Вот поединок метафор. Предмет состязания - внешность спорящих. Принц пробует обыграть жиры противника, но Фальстаф не остается в долгу:
- Заморыш, шкурка от угря, сушеный коровий язык, хвост бычачий, треска - о, если бы я мог, не переводя дух, назвать все, на что ты похож портняжий аршин, пустые ножны, колчан, дрянная шпага!
Последнее слово за толстым.
Перед турнирами - тренировка остроумия. Все, что попадается на глаза, мишень. Фальстаф, походя, сочиняет поэмы, посвященные носу Бардольфа. Чего только не напоминает этот нос!.. Возникает образ фонаря на корме адмиральского корабля; обладателю такого носа присваивают титул рыцаря Горящей лампы. Бардольф, ошеломленный прозвищами, пытается защищаться.
Бардольф. Мой нос вам вреда не причинил, сэр Джон.
Фальстаф. Клянусь, он мне полезен, и я пользуюсь им, как другие черепом или напоминанием о смерти. Каждый раз, когда я гляжу на твое лицо, я думаю о пламени в аду, о том богаче, который при жизни всегда одевался в пурпур. Вот он тут сидит в своем платье и горит, горит. Если бы в тебе было хоть немножко добродетели, я бы клялся твоим лицом и говорил: "Клянусь этим огнем, который и есть ангел небесный". Но ты человек совсем погибший, и если бы не светоч у тебя на лице, ты был бы совсем сыном мрака. Когда ты ночью бегал по Гэдсгилю и ловил мою лошадь, клянусь деньгами, ты казался блуждающим огнем или огненным шаром. Да, ты постоянное факельное шествие, вечный фейерверк. Ты спас мне тысячу марок на свечи и факелы, когда мы ходили с тобой ночью из таверны в таверну. Но ты выпил столько хереса на мой счет, что за эти деньги можно бы купить свечей в самой дорогой лавке в Европе. Вот уже тридцать два года, как я питаю огнем эту саламандру - да вознаградит меня за это бог.
Бардольф тщетно пробует отразить остроты, вставить и свою шутку:
Бардольф. Черт побери! Я бы хотел, чтобы мой нос очутился у вас в животе.
Фальстаф. Сохрани боже, я бы умер от изжоги.
"Если вытопить романтику из толстяка Фальстафа, - писал О. Генри в новелле "Комната на чердаке", - то ее, возможно, окажется гораздо больше, чем у худосочного Ромео".
В своеобразной романтике юмора Фальстафа множество граней: буффонада, пародия, философский гротеск. Над одной из сцен следует задуматься особенно серьезно.
После исторического сражения они лежат рядом на грязной земле - убитый рыцарь Готспер и трус Фальстаф, прикинувшийся мертвым. Осторожно приподнявшись, посмотрев по сторонам и увидев, что бой окончен и опасности больше нет, Фальстаф начинает философствовать. Он говорит, что хорошо сделал, представившись мертвым, иначе неистовый шотландец убил бы его.
- Но разве я представился? - спрашивает себя сэр Джон. - Неправда. Представляться - значит быть чем-нибудь поддельным; вот мертвый человек в самом деле подделка; в ком нет жизни, тот только подделка под человека; но представляться мертвым, будучи живым, вовсе не значит совершать подделку, а скорее быть верным и превосходным воплощением жизни.
Веселотворная сила устремлена на страшного врага. Вспоминается излюбленный образ средневековья: бьют в барабаны и свистят в флейты мертвецы, труп-скелет, еле . прикрытый лохмотьями истлевшей кожи, тащит за руку хлебопашцев, королей, священников, рыцарей, купцов...
- Все вы поддельные'!...-вопит смерть.-Ждите трубы страшного суда, готовьтесь к воскрешению. Каждый миг помните: коса занесена, скрипит колесо судьбы, пляшет смерть, присоединяйтесь к пляске!..
Хороводу смерти Шекспир противопоставляет хоровод жизни.
Только шекспировская смелость позволила создать конец этой сцены: Фальстаф, испугавшись, что Готспер лишь потерял сознание, решает на всякий случай еще несколько раз вонзить меч в тело рыцаря - для верности. Величайший трус, с криком "Вот тебе, братец!..", колет и рубит тело храбреца, а потом, взвалив его себе на плечи, как мешок с картошкой, тащит, чтобы получить награду.
В чем смысл неестественно жестокой и, казалось бы, безнравственной расправы с мертвым, глумления над убитым?.. Неужели все же автор решил наконец вызвать ненависть к Фальстафу?
Однако даже после такой сцены зритель или читатель вряд ли возненавидит Джека. Слишком остроумен и по-своему убедителен монолог о "чести", ведь разговор шел не о достоинстве гуманизма, а о воинствующем тщеславии, бесчеловечном по самой сути. Непросто было плюнуть в окровавленную морду такого тщеславия.
Сильную болезнь врачуют сильно действующие средства, - говорится в "Гамлете".
Английский историк К. Хилл напоминал, что Кромвель велел ставить в соборы лошадей, чтобы "покончить с порядком, при котором людей били кнутом и клеймили за неортодоксальные взгляды на таинство причастия".
- Вот ваш Перси, - заявляет Фальстаф, сваливая труп "короля в делах чести" к ногам принца. - Если ваш отец вознаградит меня за это - хорошо, если же нет, то следующего Перси пусть он сам убивает...
Шекспир не раз показывает различие своего отношения к понятиям "чести" и "совести". Честь - сословная категория: феодальная честь Лаэрта доводит юношу до бесчестной проделки с подменой рапир на состязании, до использования яда, Гамлет медлит с исполнением долга чести; однако ни на мгновение не возникает у датского принца или у венецианского мавра колебания, когда дело касается совести - истинной оценки, непоколебимого чувства внутренней правды.
В образе феодальной чести немало внешне красивого, и поэт выражает идеалы Готспера во всем блеске и красе рыцарской образности: но позолота быстро слезает, когда в дело замешивается толстый Джек, он, как огромная и тучная скотина, забрался в храм самых возвышенных сословных представлений и, фыркая от удовольствия, затаптывает и загаживает идеи войн во имя рыцарской славы.
Человечество - по знаменитым словам Маркса - смеясь расставалось со своим прошлым. Это было темное, страшное прошлое. И шутки были совсем недобродушными.
Невеселым представлялось и будущее.
Правда, иногда от смеха ходуном ходила харчевня, но вдруг слышались подземные толчки: "Кабанья голова" стояла на вулкане.
Во второй части "Генриха IV" тематическое и стилистическое различие между историческими сценами и фальстафовскими похождениями усиливается; действие распадается на параллельно развивающиеся линии, связанные между собой скорее внутренними ходами пародии и контраста, нежели развивающимся конфликтом. Вступление на престол Генриха V сводит обе линии только в конце.
До встречи с умирающим отцом принц Галь не имеет собственного драматургического движения и является рядовым участником фальстафовских сцен. Если в первой хронике Галь основной герой, а Фальстаф его спутник, то теперь центр сцены уверенно занимает сэр Джон.
Король болен, наследник боится, что его скорбь может показаться окружающим фальшивой, поэтому он предпочитает вновь веселиться в фальстафовской компании. Опять автор показывает, что принц Галь ничего не делает спроста. Сцены с умирающим отцом могут быть трактованы по-разному, но тема стремления к власти кажется выраженной с большей убедительностью, нежели мотив сыновней печали.
Вторая хроника начинается с того, что битва при Шрусбери не принесла стране мира. Противоречия не сняты, смерть Готспера не более чем эпизод в нескончаемой гражданской войне. Строение первой части повторяется и во второй. Готовится мятеж, участники его предают друг друга. На этот раз фигура феодального героя, равная Готсперу, отсутствует.
