Александр Давыдов - Воспоминания
ДЕКАБРИСТЫ И КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС
(193)
Русское общественное мнение, казалось бы, уже давно признало моральную и идеологическую высоту мировоззрения и действий декабристов и нет надобности их оправдывать или защищать от упреков. Однако одна сторона их деятельности до сих пор иногда подвергается осуждению, как в литературе, так и в общественном мнении. Повелось это с начала этого столетия, когда при охватившей русское общество революционной лихорадке, даже давние исторические события оценивались с чисто политической точки зрения и преобладавших тогда политических взглядов, считавшихся непреложными истинами, действительными для всех времен. С тех пор была поставлена под сомнение чистота политических убеждений декабристов по отношению к крестьянскому вопросу. Было высказано сожаление о том, что в этом вопросе декабристы оказались непоследовательными и даже неискренними, под влиянием своих классовых и материальных интересов. Им было поставлено в вину, что, ратуя за освобождение крестьян, они сами этого не сделали, а когда в редких случаях решались отпустить своих крепостных на волю, то не хотели наделить их землей и тем принести в жертву своим убеждениям свои материальные интересы. Мало того, создалось мнение, что декабристы, кроме Пестеля, в своих предположениях о крестьянской реформе стояли вообще за освобождение без земельного надела. Выходит так, что они желали лишь уничтожить зависимость крестьян от господина, оставляя землю помещикам. В лучшем случае историки, как это делает В. И. Семевский, призывали не произносить над декабристами суда, не принимая во внимание степень культурного развития общества того времени.
(194) Такие суждения, несмотря на их доброжелательный оттенок, представляют собой все же несправедливый приговор, смягченный лишь признанием, что подсудимые заслуживают снисхождения. Между тем, если внимательно изучить историю крестьянского вопроса, начиная с царствования Екатерины II до эмансипации 1861 года, приходится признать, что приговор общественного мнения над декабристами был вынесен весьма не основательно и что они заслуживают не только снисхождение, но и полное оправдание.
Прежде всего такое изучение показывает, что во времена декабристов и в предшествовавшую им эпоху вопрос этот распадался на два: вопрос об освобождении крестьян от власти господина, т. е. рабства, и наделение освобожденных землей. Подход к первому из них был чисто морально-гуманный, второй же - рассматривался либо в плане государственном, либо с точки зрения твердо установленного тогда принципа о неприкосновенности частной собственности. Лишь позднее эти вопросы слились в один и приобрели политический характер. Неприятие этого обстоятельства во внимание может привести к совершенно парадоксальным заключениям, хотя бы, например, к тому, что русская императорская власть держалась в крестьянском вопросе более передовых взглядов, чем "революционеры"-декабристы. Наконец, внимательное изучение вопроса обнаруживает, что утверждение о нежелании декабристов (кроме Пестеля) наделить крестьян землей является просто неверным.
Мысль об освобождении крестьян от крепостной зависимости созрела у русского общества постепенно. Ей долгое время предшествовало лишь сострадательное отношение к тяжелым сторонам их положения и желание облегчить их участь. Уже Петр I, обратив внимание на тягости крестьянского существования, издал указ о взятии в опеку имений помещиков-тиранов и высказал пожелание о невмешательстве владельцев в браки крестьян. После Петра I и до конца царствования Елизаветы, вопрос о крестьянах заглох, а указ Петра остался мертвой буквой. Для того, чтобы интерес к ним зародился в русском обществе, надо было, чтобы у него, впервые в русской истории, проснулось самосознание и появилось (195) стремление к образованию идеалистического миросозерцания. Произошло это в последние годы царствования Елизаветы. Особые условия образования этого миросозерцания и его характерные черты оказали столь значительное влияние на отношение русского общества к крестьянскому вопросу, что на них следует остановиться подробнее.
Именно в последние годы царствования имп. Елизаветы в наиболее культурных слоях русского общества замечается реакция на реализм Петровской эпохи и зарождение неясных идеалистических исканий. Проявляется стремление к оправданию и укреплению прежнего религиозно-нравственного идеализма на новых началах просвещенного разума, пришедшего на смену церковному авторитету. Начавшие тогда выходить первые русские журналы свидетельствуют о нравоучительных тенденциях русской молодежи. Так в журнале "Полезное Увеселение", издававшемся молодыми студентами Московского Университета, мы видим попытки к выработке известного общественного миросозерцания. "Мир есть тлен и суета", - пишут юные сотрудники, - "нетленна лишь добродетель, которая заключается в любви к ближнему, к другу;
любовь есть единственный способ борьбы с пороком, а цель жизни истребление зла в мире и в обществе посредством подвигов любви". Такие тенденции не могли найти удовлетворения в безыскусственном религиозном идеализме Московской Руси. Приходилось искать примирение идеализма с новыми влияниями просветительной эпохи, нашедшей отзвук в реформированной России. Примирение это было найдено в увлечении религиозно-нравственным содержанием первых степеней масонства, тенденции которого близко подходили к тому, что писали в своем журнале молодые студенты.
Принято думать, что русское масонство, получившее свое начало при Елизавете Петровне и в особенности развившееся при Екатерине и в начале царствования Александра I, носило политический характер, подобный тому, который оно имело во Франции до и во время революции. Отсюда пошло мнение, что масонство всегда играло значительную роль в политике и что будто бы наибольшего своего расцвета оно достигало только тогда, когда совершенно отдавалось этой роли. Такое мнение, отчасти верное по отношению к французскому (196) масонству, совершенно не соответствует понятию об английском, скандинавском и немецком масонстве. Последние никогда не ставили себе политических целей и тем паче не были ячейками заговора. Если их высшие градусы открывали посвященным некоторые истины, то три низшие служили нравственной подготовкой таковым. В Россию первое масонство пришло из Англии, затем оно стало скандинавским и, наконец, подверглось немецкому влиянию. Этим надолго определилось его направление. Л. Н. Толстой, никогда не бывший масоном, но посвятивший много времени изучению масонства в архивах Румянцевского Музея, замечательно верно изобразил сущность русского масонства в словах Баздеева (Поздеева, известного масона начала 19-го столетия), обращенных к Пьеру Безухову. Единственное чего не отметил Л. Н. Толстой и что представляется важным при рассмотрении вопроса о влиянии масонства на образование русского миросозерцания - это то, что для того чтобы стать масоном человек должен быть не только добрых нравов, но и свободным. Это правило восходит к далеким временам, и оно существовало задолго до появления французского просветительства и теории естественного права. Масонское понятие о свободе значительно шире политического; подразумевая, конечно, в первую очередь независимость от воли другого человека, масонская свобода есть, в то же время, свобода от всяких догматов, религиозных, политических и др. Вот почему она может быть достоянием только человека "добрых нравов".
Масонство, типа образовавшегося в России в 18-ом веке, не будучи политическим и не представляя собой заговора, не нуждалось для своего проявления в каких-либо внешних действиях, его значение было во влиянии, которое оно оказывало на окружающую среду. Влияние это было прежде всего моральное и гуманное, дополненное масонским пониманием свободы. Значение этого влияния на образование русского миросозерцания до сих пор далеко не оценено по достоинству. Оно придало этому мировоззрению на долгое время совершенно особую окраску, создав русский национальный морализм, характерный для всех проявлений русской мысли. Особенно благоприятной стороной исходящих от масонства идей было то, что, не имея прямого политического (197) характера, они воспринимались широкими кругами общества, начиная с императоров и кончая представителями средних классов. Уже при Елизавете Петровне самые культурные русские люди были масонами. К ним принадлежали А. П. Сумароков, кн. Щербатов, Болтин, Федор Мамонов, П. С. Свистунов, гр. Н. Н. Головин, графы 3. и И. Чернышевы, Роман Воронцов (отец кн. Дашковой), кн. Голицыны и Трубецкие. При Екатерине II в ряды масонства вступили и другие представители высшего общества, как например. Лопухин, шталмейстер Нарышкин, кн. Александр Трубецкой и кн. П. П. Репнин. Масоном был имп. Павел I и в его окружении гр. Н. И, Панин и его брат Петр, кн. Н. В. Репнин и кн. Ал. Бор. Куракин. Масонами, или мартинистами, были П. А. Чаадаев, А. М. Кутузов и Н. И. Новиков. Наконец, при Александре I, в эпоху возрождения русского масонства, к нему примкнули многие из тех, кто впоследствии стали декабристами. Среди них были и П. И. Пестель, и кн. С. П. Трубецкой.
