Страшный доктор. Реальные истории из жизни хирурга - Натан Иванович Варламов
– Поймите, ее организм отреагировал не совсем обычно, – начал я.
– А что вы делали? Что за губка? Я обыскался в интернете, так и не понял, что это за методика.
– Это… уникальная методика.
– Пожалуйста, сделайте все, что в ваших силах, я не могу ее потерять, – умолял меня муж больной.
Я пошел к заведующему, пытаясь понять, что делать дальше.
– К нам поступила пациентка в плановом порядке с чистейшей полостью. Я обещал поставить бронхоблокатор[101] и полечить. Женщина пришла на своих ногах, а в итоге ее без предупреждения зарубили. Получили эмпиему. Два дефекта на грудной стенке, один из которых размером с банан. И теперь она начинает температурить, и если начнется септикопиемия[102], возможно, все вообще будет печально, – нагнетал обстановку я.
Начальник усмехнулся.
– Давайте сейчас ее хорошо прокапаем, завтра сделаем укол парацетамола и выпишем с дренажами.
– Но… Она болеет серьезно, – сказал я.
– А чем мы сейчас поможем? Промоем дренажи и дадим антибиотики? Этим не должны заниматься хирурги, – продолжил шеф.
– Но мы же создали ей рецидив эмпиемы.
– Мы ничего не создавали. Просто у нее организм такой. В общем, пациентку лечите вы, поэтому сделайте все, чтобы к пятнице духу ее здесь не было.
Я пошел к дотошному мужу больной.
– Еще раз приветствую, – сказал я.
– Да. Доброго дня. Дела у нас все хуже и хуже, – ответил он.
– Я в курсе. Тут такое дело… Вас планируют домой выписывать, – издали начал я.
– Нет, мы не можем. Ей плохо, как я могу остаться с ней наедине? Мы живем далеко, и если что-то случится, мы даже не сможем быстро до вас доехать.
– Понимаю.
– Может, мне обратиться куда-то повыше, скажите, кто может помочь? – просил совета бедный мужчина.
– Зайдите к заведующему сами. Если что – я с вами не разговаривал, – предложил я.
– Точно, попробую его убедить!
Я уверен, что несчастный муж смог «договориться» за определенную сумму. На следующий день заведующий спросил, как дела у пациентки. Я сказал, что точно не лучше. На пять суток он позабыл о ней. Рана, откуда забирали жир, в итоге развалилась. Распустив шов, я увидел оголенные ребра, ничем не прикрытые, а из самой раны воняло гноем. Ее муж начал работать на два фронта: ходить то к заведующему, то ко мне. И он не понимал, кому из нас доверять, ибо, как выяснилось, информацию с начальником мы даем разную. Он рассказывает, что все под контролем и вот-вот она встанет на ноги, а я говорю, что надо готовиться к худшему. Мне пришлось попросить мужчину, чтобы он сходил к заместителю главного врача по хирургии. Я был вынужден перепрыгнуть через голову, и это сработало.
– Как вы довели пациентку до такого состояния? – спросил меня заведующий.
– Я?
– Ваша больная. Меня сейчас спрашивает начмед, как ее состояние. Она находится у нас уже двадцать пять дней, а динамики никакой. Я вынужден как-то вас наказать.
– Но вы же… – начал я.
– Если мы ее потеряем, мне придется на это как-то реагировать. Вы меня понимаете? – угрожал мне он.
– Если вы не будете мешать, я ее вылечу, – грубо, с нарушением всех норм, приличий и субординации высказал я.
– Окей. Я лишаю вас возможности оперировать для начала на месяц, – сказал начальник.
Выбора не было, но на самом деле мне стало легче работать. За следующие 26 дней я вложил все силы в спасение этой женщины. Наверное, так усердно я никого не лечил. Мы расстались. Она уехала домой с большими послеоперационными ранами, но живая. Я никому выше не докладывал, что заведующий буквально ставит эксперименты. Если бы случилась беда… По документам я был бы виноват во всем. И ведь действительно, никто никогда не узнает, что было в операционной на самом деле. Сейчас стало модным вести эндоскопическую видеосъемку, но что на уме у докторов – к счастью, никто не узнает.
Глава 5
К сожалению, сами пациенты активно подавляют милосердие у медиков. Когда человек делает доброе дело, он хочет за него награды. Он даже не осознает этого, но хочет. Ни денег, ни подарков, но просто выражения каких-то ответных чувств. Они подкрепляют его условные рефлексы сострадания.
А ведь нельзя сказать, что больные балуют нас этим.
Николай Михайлович Амосов. Мысли и сердце 1964
Рахмат, паренек из Таджикистана, только что закончил университет и поступил в ординатуру. Он был в восторге от начала своей новой карьеры врача. Наверное, он мечтал помогать людям и лечить больных, но все изменилось в тот момент, когда он вошел в операционную, в свою первую операционную. В которой был я. Когда Рахмат готовился к операции, его переполняли волнение и тревога. Я подошел к нему и спросил:
– Зачем ты тут? Чего ты хочешь?
– Я… – растерянным тихим голосом молвил он. – Я хочу лечить болезни.
– Ты хочешь оперировать? – спросил я.
– Да!
– А писать истории, назначать препараты? Обследовать больных? Вести документацию, проводить беседы с пациентом и его родственниками? – начал я закидывать вопросами Рахмата.
– Нет…
– То есть ты хочешь стать хирургом? – с ухмылкой уточнил я.
– Да! – уверенно ответил он.
– Тогда я научу тебя оперировать, но не лечить, – пообещал я молодому ординатору.
Этот диалог ударил по мне, как тонна кирпичей: внезапно я вспомнил себя, свои мечты о помощи людям. Как может человек, пришедший в такую интимную профессию, чувствовать себя настолько далеким от своего пациента? И все же моя печаль быстро переросла в гнев. Когда-нибудь Рахмат поймет, насколько многие врачи являются незаинтересованными в том, чтобы сопереживать ситуации больных или по-настоящему понимать человеческое состояние, которое проявляется в каждом диагнозе.
А с чем я борюсь всю жизнь? Может, я просто хочу красиво жить и меньше работать? Умею ли я сопереживать? Можно ли вообще сопереживать в медицине и оставаться психически здоровым человеком? Я лишь со временем понял, что надо быть уверенным в своих решениях, основываясь на холодных фактах, а не на чувствах. Лечение всегда исходило из доказательной медицины, а не из потенциальных результатов, вызванных глубокими эмоциональными привязанностями, в чем я и сам был грешен во время обучения и самостоятельной работы. Я не мог удержаться от чрезмерного подчеркивания каждого случая, представленного передо мной. Каждую патологию, встреченную на пути, я возводил в абсолют и пытался справиться с ней, забывая, что не болезнь мы
