Лучшие люди города - Катерина Кожевина
– По твоей логике Джоан Роулинг не стоило начинать «Гарри Поттера», потому что гениальный Толстой когда-то написал свою «Войну и мир». Но, если по-честному, «Гарри Поттер» принес в мою жизнь гораздо больше радости.
В этом она как раз не сомневалась.
– Конечно, массовая литература тоже имеет свою функцию. Но с точки зрения вечности…
Лена вдруг поймала себя на мысли, что говорит, как Лёша.
– С точки зрения вечности мы просто обезьяны, которые летают на куске металла. Мы все превратимся в пыль – и оба Бутусова, и ты, и я. И нам уже будет все равно, кто там что переоценит и чьим именем назовут улицу.
– Слушай, уже поздно. – Лене больше не хотелось спорить о бессмертии.
– Эй, ты правда хочешь, чтобы я ушел? – Он провел пальцами по ее губам, и стало понятно, что у него другие планы. А Лена и сама не знала, чего хочет. Бутылка была выпита до дна, соседи так и не пришли жаловаться, она одна, и ее ничего не держит.
– Я бы очень хотел остаться. – Он продолжал просто сидеть на стуле, держа ее за руку, но обоим стало очевидно, что ее согласие уже не требуется.
После секса в конце глупых, ничего не значащих свиданий Лена всегда мысленно включала таймер. Сколько потребуется времени, чтобы она захотела остаться одна. Пять, десять минут – и ее начинал раздражать даже голос парня, с которым она только что была вместе. Если она и могла провести час в кровати с малознакомым человеком, то восемь – это уже слишком. Доверить свой сон – знак абсолютной близости. Кроме Лёши, такое никому не было позволено.
Лена ждала. Она была уверена, что еще несколько минут – и принц превратится в чужого, неприятного мужика с тяжелым дыханием. Но время шло. Ее тянуло в сон. Антон давно задремал, лежа на боку. Он целиком завернулся в одеяло и смешно ворочался. Ей совсем не хотелось прогонять его. Она потянула одеяло на себя и восстановила территориальную справедливость. Это было лучшее утро на Сахалине.
Глава 27
Антон ворвался в Ленину жизнь без всяких приглашений и серьезных разговоров. На следующий день он просто принес зубную щетку и водрузил ее, как флаг, в мутный стеклянный стакан. Лена без боя сдала свою однокомнатную крепость. Антон восхищался звуком кораблей за окном и сравнивал его с ревом слонов, подмечал, как Лена бесшумно ходит и как безукоризненно сметает крошки со стола. Негодовал, что в ванной тарахтит кран и вода еле дотекает до пятого этажа, бушевал сам на себя, когда разбивал стакан или просыпал заварку. С появлением Антона ее вечно пустой холодильник переживал свой золотой век. Кроме одинокого куска чеддера, там теперь завелись овощи, яйца, свежее мясо. Антон познакомился со всеми продавщицами в центре Крюкова и знал, когда завозят самую лучшую телятину. На кухне откуда-то взялись специи, черная и розовая гималайская соль, паста, оливковое масло и кофеварка.
– А ее ты тоже из Питера вез?
– Нет, сам спаял.
По квартире он предпочитал передвигаться не расставаясь с Леной, хватал и перекидывал ее через плечо, носил, пока та не начинала ныть, что точно не червяк, и если разорвется на две части, то, скорее всего, погибнет. Он все время испытывал ее тело, проверял его на ощупь и на вкус.
– У тебя щека горчит.
– Это не щека, а крем с пчелиным ядом.
Сгибал и разгибал ее кисти, перебирал волосы, проводил ребром ладони по позвоночнику. Сначала Лена злилась, чувствовала себя каким-то механизмом, а потом и сама стала удивляться, как восхитительно гнутся ее пальцы.
Антон любил рассказывать истории из своей юности. Как он с пацанами перегонял из Мурманска красную «четверку» без генератора, на одном аккумуляторе, подзаряжал его на заправках, выдергивая шнур от холодильника с кока-колой. Тонул в реке Вуоксе на Лосевском пороге, просыпался под сугробом, слонялся по питерским крышам и канализациям. Лена иногда пыталась перевести разговор на интересующие ее темы:
– Антон, тебе ужасно повезло с городом. Ты хоть каждый день можешь ходить в лучший театр страны.
– Это куда? В Мариинку, что ли?
– Нет, Антон. Я про Театр Европы. Где Лев Додин режиссер.
– А-а-а… на Рубинштейна.
Лена счастливо кивала в надежде, что Антон там бывал.
– У меня товарищ в логистике работает. Он в этот театр на фурах декорации возит. Вообще фурам по центру Питера ездить нельзя. Но для них делают исключение.
– А ты сам туда на спектакли ходил?
– Какие спектакли, Лена, когда на Рубинштейна подают лучший фалафель в городе?
Лена решила, что должна, просто обязана открыть мир настоящего искусства для своего нового спутника. В тот же вечер она включила «Фотоувеличение» Антониони. На сцене, где главный герой в упор расстреливает из фотоаппарата полуобнаженную Верушку, Антон уснул. Лена в растерянности позвонила Эжену и отрапортовала:
– Короче, уже две недели я живу с одним парнем. У нас отличный секс. Мы ни разу не поссорились. И он печет гречневые блины.
– Он точно человек?
– Ну, нимба я не заметила.
– Судя по голосу, ты опять чем-то недовольна.
– Мы вообще друг другу не подходим.
– Не понял. Секс же отличный?
– Он не знает, кто такой Лев Додин.
Ничего умнее Лена придумать не успела.
– Вот ты душнила. Еще скажи, что вам с ним не о чем трахаться.
– Эжен, это серьезно. Мы из разных вселенных. Он ни разу не был на выборах. Мне кажется, ему вообще все равно, что в стране творится. Вот Лёша…
– Что – Лёша?
– У нас была такая близость. Помнишь, когда все вышли против Димона и его уточек? Мы стояли в толпе, рядом народ хватали, кто-то кричал. А он просто держал меня за руку, и было спокойно. Мне не хотелось бежать. Я знала, что мы чувствуем одно и то же.
– Очень мило.
– Он вообще митинги не пропускает. Это круто.
– Зато легко пропускает твои дни рождения. В позапрошлом году, когда ты на даче справляла. Забыла, что ли?
Лена растянула паузу, намекая, что обиделась.
– Мать, ну не дуйся. Выключи голову. Хоть на время.
– Легко сказать.
– Ну я же слышу, как у тебя эндорфины скачут. Отпусти их на волю.
Эжен сделал все, что Лена от него ждала. Он блестяще справился с ролью человека, который стреляет из стартового пистолета. Оставалось только сделать глубокий вдох
