Лепестки Белладонны - Джулия Вольмут
Дрезден поприветствовал гостей сильным ветром, и вмиг продрогшая Мира вспомнила вопрос Джека: «Не замерзнешь?» Она жалась к Льюису, на радость папарацци, из отчаянного желания согреться. Закрывала лицо от вспышек фотокамер, игнорировала родную немецкую речь, с трудом переставляла озябшие без колготок ноги и совсем не думала о том, что прижимается к любимому. А завтра эти фото увидит весь мир.
– Замерзла, – с усмешкой констатировал факт Джек, когда они оказались в холле ресторана. Было тепло, играла живая музыка. – Накинь. – Вместо того чтобы сдать куртку в гардероб, он отдал верхнюю одежду Мире. Из-за холодной кожаной куртки она дрожала сильнее и поэтому сначала сняла кожанку, а потом накинула теплую, пропитанную парфюмом куртку Льюиса. – Так лучше? – веселился Джек.
Мира нахмурилась. Ему почти сорок, а он смеется: «Ха-ха, я умнее двадцатитрехлетней девчонки!» И все же она не заметила злорадства, Джек смеялся по-доброму, словно над непослушным ребенком, который выбежал зимой без шапки, а потом неделю валялся с ангиной.
Ресторан ошеломлял красотой и величием, но Белладонна приняла как должное богатый интерьер. Она радостно отметила, что режиссер еще не приехал, а значит, Мира и Джек могут побыть вдвоем. Почти свидание.
Официант принял их заказ и оставил в неловкой тишине. Эльмира пару минут оглядывала зал, любуясь женщинами в дорогих вечерних платьях, ловя взгляды мужчин, наблюдая за суетой официантов и наслаждаясь игрой музыкантов. Когда принесли бокал красного вина для Миры и стакан воды для Джека, она сильнее натянула куртку на плечи и произнесла:
– Я ненавидела шоу талантов. И не собиралась становиться певицей. Но слова складывались в стихи. А однажды воспитательница услышала, как я напеваю один из них. «На что-то ты годишься», – сказала она и потащила меня на вокальный конкурс. Приюту давали гранты за призовые места, поэтому талантливых воспитанников любили. Но… – Мира запнулась. Воспоминания обожгли горло. Отпив вина, Мира продолжила: – Я видела, как ломаются таланты. Мальчик-шахматист покончил с собой, а девочка, она пела, словно ангел, сбежала, и ее нашли мертвой – передозировка. Мы становились для приюта источником выгоды, машинами для добычи денег. Никаких развлечений, образования. Только конкурсы. И все же…
– Ты согласилась, – тихо подсказал Джек. – Почему?
Вино не помогло справиться с комом в горле. На глаза навернулись слезы, размывая лицо Джека. Почему? Почему она откровенничает с ним?!
– До определенного момента я ждала исхода, подобного братьям и сестрам по несчастью. А когда меня начали хвалить на сцене, говорить комплименты, дарить подарки, обещать лучшую жизнь… Я подумала, почему бы и нет. К тому моменту терять мне действительно было нечего.
Эльмира выдохнула, словно бежала марафон. Она не поняла, стало ли ей легче от рассказанного, но ей точно понравилось, как заинтересованно Джек смотрел на нее.
– Mein kleines Mäuschen! [34] – раздалось из другого конца зала. К ним бежал светловолосый мужчина лет сорока. – Du bist einfach wunderschön! [35]
Вот он какой, оказывается, Клаус Лурье: щуплый, ярко одетый немец с горбинкой на носу и пушистыми усами. Лурье сел на свободный стул и широко улыбнулся. Мира улыбнулась в ответ и кивнула в сторону Джека:
– Он не знает немецкого.
– О, мое простить! Я плохо знать английский! – воскликнул Лурье.
На что Джек махнул рукой и добродушно ответил:
– Можете продолжать на немецком, я всего лишь играю боксера.
– Мне жаль. – Мира неловко свела брови. – Тебе будет скучно…
Льюис вновь махнул ладонью:
– Здесь прекрасная живая музыка, и в первую очередь я пришел поесть. – Он кивнул в сторону официанта, который нес огромный стейк.
Клаус Лурье следил за беседой, наверняка мало понимая из услышанного, и, когда Мира вернулась к разговору с режиссером, тот не скрывал облегчения. Клаус общался с Белладонной на равных. Обсуждать работу без Франка оказалось необычно, но, к удивлению, комфортно. Мира увлеченно рассказывала, каким бы хотела видеть клип, а Джек и Клаус слушали ее. Миру не покидало ощущение, что Джек любуется ею.
Разговор о прошлом всколыхнул волну воспоминаний и снес с берега настоящего зыбкое спокойствие. Мира долго не могла уснуть, а когда провалилась в беспокойный сон, то услышала: «На твоих руках кровь».
Голос Совести рядом, опалял по-мертвецки ледяным дыханием. «Помнишь, сколько было крови?» Шепот громче крика. Играл на нервах, словно неумело перебирал гитарные струны. Совесть не заткнуть. Глаза можно закрыть – зажмуриться; уши прикрыть ладонями. Но Совесть находила иные пути: мысли. «Если бы не ты, этого бы не произошло».
Мира проснулась, но побоялась открыть глаза. Она прижала колени к груди и начала считать: один, два, три… Надеялась, Совести надоест изводить хозяйку. «Ты виновата!» Совесть не успокоилась, она разговаривала с Мирой скрипучим голосом фрау Ланге, напоминая о самом страшном моменте в жизни Эльмиры Кассиль.
– Пожалуйста, хватит…
Распахнув веки, не сразу вспомнила, где находится. Незнакомые предметы. Цветы в вазах. Светлые стены. Большое окно. Эльмира не дома. Не в Берлине. Значит, не в безопасности.
Дом – уютное место. А приют – помещение, в котором она росла. И сейчас… эти светлые стены… Она вернулась? Но страх быстро отступил. Слезы закапали на изогнутые в улыбке губы. Если она здесь, то и он – здесь.
«Его здесь нет! Ты совершила грех! Мерзкая девчонка!»
Мира вздрогнула от собственного крика. Хлопка двери. Яркого света. И голоса… Джека? Хриплый английский спросонья показался языком бога, сошедшего с небес, чтобы забрать всю ее боль.
– Белладонна! Белладонна, ты в порядке?
– Ja [36]… Да, – повторила на английском. – Плохой сон.
Вернулась в реальность, в Дрезден, в отель. В Белладонну.
Мира заморгала, привыкая к свету. Разжала кулаки – оказывается, смяла простыни, впиваясь ногтями в собственные ладони. Огляделась: она сидела на кровати, а в дверях стоял Джек. Улыбнулась, закрыла глаза.
Кровать чуть скрипнула – к ее краю прислонились. Рядом Мира почувствовала тепло чужого тела. Нет, не чужого. Джека. Открыв глаза, увидела: Джек сел на ворсистый ковер рядом с кроватью. Взъерошенный, со следом от подушки на небритой щеке, в пижамных штанах, выстиранных до светло-серого, и в белой футболке. Домашний. Дом. Он – ее дом.
– Расскажи, что приснилось?
Мира сползла на ковер. Избегала внимательного взгляда зеленых глаз, но ощущала присутствие Джека всем телом. Что сказать? Правду? Она не виновата. Так случилось. Много чего случилось. Жизнь менялась, словно в калейдоскопе. Осуществлялись мечты о музыкальной карьере, известности, нужности. Но в груди застрял осколок, заполнив чернотой душу. Если карма испорчена грехом, какой смысл быть хорошей? Мире не
