Городошники - Татьяна Нелюбина
– А из горла не хочешь? – заинтересовался Славка. И мы, заржав, выбежали на волю.
Я пришел на кафедру пораньше, хотел устроить свое рабочее место. Я начал с гвоздя. Я вбил в стенку гвоздь, повесил на него календарь, как вдруг с той стороны стены раздался жуткий грохот, и послышались вопли ужаса. Я выбежал в коридор. Дверь соседней комнаты распахнулась, и мне навстречу вылетела старушка.
– Что вы натворили?! У меня упали часы!
Я метнулся на кафедру, схватил молоток, ворвался к старушке с гвоздем потолще, вбил его, повесил часы. И ходики, к нашей вящей радости, снова затикали.
Старушка, ни жива, ни мертва, перекрестилась, засмеялась, усадила меня пить чай, печеньем попотчевала.
Когда я вернулся, Владимир Григорьевич проверял клаузуры.
– Ну, Герман Иванович, каковы ваши первые впечатления? – он сел, и стул затрещал под его тяжестью.
Я не стал признаваться, что хотел бы вернуться в свой Гипромез, что разочарован, что ожидал большего… Чего, собственно, я ожидал? Кипения, бурления, всплесков, идей, среди которых нужно выбрать самую-самую.
– Мне кажется, Владимир Григорьевич, большинство даже не понимает, что от них требуется в этом проекте.
– Как вы думаете, почему?
– Может, невнимательно слушали ваши лекции. Может, начинать нужно с домика, например, тогда легче себе поселок представить.
– А вы в свое время были лучше подготовлены?
– Мне кажется, да.
– И чем это объяснить?
– Трудно сказать… У нас отбор был жестче. Нас было только двадцать пять архитекторов на стройфаке. А тут сто двадцать пять.
– Ну-ну, время архитекторов-одиночек миновало, стране нужны грамотные специалисты и много.
Мы побеседовали на эту тему, проверили клаузуры и пошли в аудиторию.
Там было десять человек.
– А остальные где? – спросил Владимир Григорьевич.
– Они еще подойдут.
– Еще подойдут? Утром вы меня уверяете, что сломался автобус, трамвай сошел с рельсов, плитка перегорела. На дневные занятия опаздываете, потому что…
Вбежал Слава.
– Почему опаздываете?
– Плитка перегорела… Пришлось в кафетерий заскочить, – он переминался с ноги на ногу, не понимая, почему все засмеялись.
Владимир Григорьевич, довольный, что угадал причину, предупредил:
– В следующий раз не приму никаких оправданий.
Дверь распахнулась, влетела Кислова. «Здрасте!» – бросила нам, вытряхнула из сумки на стол книжки, линейки, тетрадки.
– У вас тоже, наверное, уважительная причина, – сказал Владимир Григорьевич утвердительно. – Изложите ее в деканате.
Кислова побледнела. Покусывая губы, вышла. За дверью еще кто-то притих.
– Все опоздавшие отправляются в деканат за разрешением, – распорядился Владимир Григорьевич.
Он раскрыл журнал, провел «перекличку».
Мы начали разбор клаузур.
Ворвалась Кислова с отрядом опоздавших и с разрешением из деканата.
Мы закончили разбор клаузур. Владимир Григорьевич спросил, есть ли вопросы.
– Есть! – вскочила Кислова. – Вот мне влепили трояк, а почему? Потому что я сделала по-своему, не послушалась Германа Ивановича? Значит, оценивается не самостоятельная работа, а по подсказке?
– Для начала выясним, что вы хотите обсудить, оценку или вашу работу? Первое обсуждению не подлежит, значит – второе, – Владимир Григорьевич устроился поудобнее. – Как, по-вашему, для чего мы здесь? – он показал на себя и на меня. – За дисциплиной следить да оценки вам выставлять? Мне сорок три года, и я все учусь, а вам зазорно? – он помолчал. – Кстати, впредь мы будем оценивать нашу совместную работу, которая ведется здесь, у нас на глазах. То, что у вас практиковалось раньше, на кафедре основ: на занятия не ходить, работать неизвестно где, а потом приносить готовые проекты, неизвестно кем выполненные, этого больше не будет.
Он оглядел группу.
– Итак, кто еще недоволен своей клаузурой? Давыдова? Вам мы влепили тройку с тремя минусами.
Давыдова потерянно ковыряла краску на столе и улыбалась, поглядывая на Владимира Григорьевича.
– Что равнозначно единице с плюсом. Я хочу вас предупредить. Или вы начнете наконец работать, или в институте вам делать нечего.
Давыдова, покраснев и продолжая улыбаться, чуть ли не сползла со стула под стол и, спрятавшись за сумку, все так же поглядывала из своего укрытия на Владимира Григорьевича.
На кафедре я спросил, зачем же он с ней так сурово.
– Вы о Давыдовой? – поинтересовалась Роза Устиновна. – Она у нас замочек с секретом!
Роза Устиновна читала лекции по озеленению, была кандидатом сельскохозяйственных наук, доцентом нашей кафедры и женщиной неопределенного возраста.
– Способная девочка, никто не спорит, – сказала она, – но характерец!..
– Талантливая, – уточнил Владимир Григорьевич. – Только не подозревает об этом.
– Но характерец!..
– Без характерца она пропадет. В нашей стране не любят талантливых – они нестандартно мыслят.
– Поэтому, – тонко улыбнулась Роза Устиновна, – Давыдова у нас на особых правах… Мы опекаем ее, готовим к суровой жизни. Хотя, по-моему, она прекрасно умеет постоять за себя.
– В этом пункте, уважаемая Роза Устиновна, наши мнения расходятся.
– Что вы, что вы, уважаемый Владимир Григорьевич, вам виднее, вы – заведующий кафедрой, вы оцениваете ее исключительно оригинальные проекты! У нее, – пояснила мне Роза Устиновна, улыбаясь, – исключительно «отлично» или «тройка с тремя минусами». Среднего не дано.
Перемена закончилась, и мы пошли в аудиторию.
Мы дружно зашуршали кальками, прикрывая ими конспекты по философии. На третьем курсе у нас началась философия. Мы благополучно разделались с историей партии (первый курс), с научным коммунизмом и политэкономией (второй курс) и теперь готовились к предстоящему семинару по философии, делая вид, что раздумываем над поселком.
Славка не раздумывал, а что-то лепил из пластилина. Я смотрела. У него получались три гладенькие холма. Между ними протекала бумажная речка. Я ждала, что будет дальше, но на этом Славкин пыл и угас.
Он шепнул мне уныло, что поселок все равно рано или поздно появится. Может, даже в самые последние дни перед сдачей. Так уже часто бывало.
Тут мы обнаружили, что занятия проходят не как обычно. Обычно нас вызывали по одному к преподавательскому столу, и мы там, тихо шепча, отдувались. А сейчас нам придется отдуваться на месте – преподаватели подходили к нашим столам, и все, что мы могли сказать в свою защиту, оборачивалось обороной каждого против всех, ведь теперь все слушали.
Мы приписали это новшество новенькому и гудели как потревоженный улей.
Я решила, что сдамся сразу, без всякой обороны, мне нечего было защищать.
Очередь постепенно доходила до нас. Мы попрятали конспекты в столы. Новенький, как завороженный, приблизился к Славке. Сел, разглядывая Славкины горки. Встал, подвинул горки к себе, осторожно обошел стол, снова сел, и, вот ей-богу не вру, раздалось довольное мурлыканье.
– Мрр, замечательно, мрр!
Славка вытянул шею, порозовел, не понимая, что же такого замечательного нашел в его горках новенький. Владимир Григорьевич кивнул одобрительно, напомнил о СНИПах
