Сны золотые - Сергей Темирбулатович Баймухаметов
Они выстреливаются специальной пушкой. Желатин растворяется, жидкость вытекает, обволакивает растения - ведь конопля ранней весной всего лишь низенькая-низенькая
травка - и затормаживает процесс фотосинтеза. Одним залпом накрывается площадь в
четыре гектара, один залп обходится в восемьсот долларов. То есть только для обработки
гербицидами на Чуйскую долину необходимо от восьмисот миллионов до одного миллиарда
долларов. Как минимум. Не считая всех остальных прямых и побочных, сопутствующих
расходов.
Так что пока остаемся реальной силой в основном мы, милиция. Но силы наши...
несопоставимы с территорией, которую надо контролировать. Раньше, пока Советский Союз
не распался, было легче: мощное МВД Союза всегда помогало, хотя бы теми же вертолетами.
Чтобы представить масштаб, приведу такой пример... В конце июня, в июле и августе, когда в
Чуйскую долину устремляются гонцы, группы, банды со всей страны, мы здесь проводили
чуть ли не войсковые операции, полки выходили на оцепление... И все равно не справлялись: по только им известным тропкам, ложбинам, тайным дорогам заготовители утекали, просачивались, как вода между пальцев. Мы перехватывали лишь малую часть...
А сейчас вся тяжесть легла на плечи двух республик, да вот международная ассоциация по
борьбе с незаконным оборотом наркотиков материально поддерживает. Так что Чуйская
долина - это джунгли… И хищники здесь всех родов - от самых мелких до самых крупных.
Например, однажды проследили мы гастролеров, которые за крупные деньги прямо с
конвейера автосборочного завода сняли восемь грузовиков, загрузили в машины кирпич, цемент, доски, а между ними, в мешках, упрятали две тонны марихуаны и уже готовы были
вывезти все за пределы республики. Две тонны!..
А помимо них кружатся над Чуйской долиной птицы калибром помельче, зато количеством
несметным. Как воронье!
В этой связи я хочу сказать вот о чем: о несовершенствах нашего уголовного
законодательства, судопроизводства, и вообще - об отношении общества, общественного
сознания к наркомании в целом и к наркобизнесу в частности. Мне мои американские
коллеги рассказывают: суд присяжных там все может принять во внимание, с самым
матерым, закоренелым преступником, с убийцей разбираются. Где убил, как убил, какой была
его жизнь, несчастное детство, бедность, гетто, родители-пьяницы, личная месть... - все
принимают во внимание и все обсуждают. Но как только речь заходит о наркотиках, о
торговле наркотиками - тут суд присяжных абсолютно беспощаден. Что, продавал детям
кокаин? Покушался и подрывал мозг, интеллект, генофонд, будущее нации? Все.
Максимальный срок. Если девяносто лет - он просидит в тюрьме все девяносто лет. Если
пожизненно, то - до конца дней... И никаких условно-досрочных освобождений, как в стране
победившего пролетариата, а затем победившего его капитализма. У нас же к дельцам
наркобизнеса все еще относятся как к незначительным преступникам, витает в нашем
обществе некое не то благодушие, не то, простите меня, элементарное непонимание и
глупость: продавал, мол, и продавал, а ты не покупай...
И что еще очень печально и тревожно: перемена в настроениях местных жителей. Раньше они
нам помогали, поддерживали. Ведь заготовщики и им не давали покоя: угоняли машины, мотоциклы, скотину угоняли, посевы травили... С начала девяностых годов начался перелом.
Понятно, что он связан с кризисом в экономике, с распадом государственных предприятий, колхозов и совхозов. Десятки тысяч людей оказались без работы и без денег. В общем, местные занялись заготовкой. Приезжаешь на чабанскую точку, а там неподалеку стоит
стожок скошенной конопли. Подходишь к чабану: аксакал, почему не сожгли? А он отвечает: у меня бензина нет! Приезжай и сам жги! Так и получается: он выжидает, кто первым
приедет. Если мы, то сожжем. Если гонцы, то они возьмут уже готовый, высушенный товар...
Да чабаны-то еще на виду. А как быть с тысячами и тысячами просто людей, для которых
заготовка марихуаны стала чем-то вродеработы на приусадебном или дачном участке? И
будем смотреть правде в глаза: когда в наркоторговле участвует уже население, когда
начинается борьба с населением, власть проиграет в любом случае…
СОН ВТОРОЙ
Игорь Дацко, 18 лет, учащийся ПТУ, Минеральные Воды
У меня друг был, мы с ним с детства, с детского сада вместе. Всю жизнь. Это даже не брат, это
больше брата, как второй «я» - вот он кем был для меня. И вот он умер, 15 февраля, месяца
не дожил до восемнадцати лет. Передозняк, как у нас говорят. То есть передозировка. Ну и
остановилось сердце.
Мы с ним и курить вместе начали, с девяти лет. В смысле - анашу курить, травку. У нас все
курят. А первый раз я укололся в четырнадцать лет, четыре года назад, и было это, как сейчас
помню, 13 апреля. Перед этим к нам с другом приехали знакомые ребята и стали говорить, что
у них начинаются ломки, а денег нет, чтобы соломы, то есть маковой соломки купить. Стали у
нас просить. А у нас деньги были: мы ребята кавказские, уже тогда зарабатывали разными
способами, имели... Мы им дали. Они предложили нам уколоться. Мы, конечно, отказались.
На следующий день - то же самое, деньги просят. И на третий день - тоже. И как-то у нас
одновременно с другом мысль появилась: вроде деньги мы даем, а получать ничего не
получаем, как в яму. Мы ж понимали, что деньги даются без возврата, какой там возврат. Как
бы жалко, что ли, мол, хоть что-то да получить бы... И решили попробовать.
Мне это до сих пор странно. Я с детства очень сильно боялся уколов, а тут сам, по своей воле.
Ну, первый раз мне нехорошо было, никакого кайфа, второй раз - тоже. А они говорят: попробуй, это только вначале нехорошо, потом кайф будет.
С того дня и началось. И ничего особенного, вроде так и надо. Я вообще мальчонка
общительный, знакомых у меня много. И половина из них - колется. Обычное дело.
Но я лично никого не уколол, никого не соблазнял, не уговаривал. Не хочу, чтобы потом
человек считал меня своим врагом, проклинал, как я тех пацанов, которые меня уговорили.
Это самое гнилое дело. Хотя нет: самое гнилое - это барыги, которые сами не колются, а
только продают, деньги делают.
А я сам - жулик. Никогда не воровал, не фарцевал, не барыжничал и презираю это дело.
Даже когда мы в Москву переехали жить и я здесь стал как бы новенький, то и здесь не
потерялся. Говорю же: я мальчонка общительный. Сразу вычислил, где и как
