Пастыри - Петер Себерг

Он встал и распрощался, и, когда он выходил, Белински поднял руку — далекое, архаическое приветствие, не требующее ответа.

С утренними трудами было покончено, и он продолжил лечение зуба у Розы, перед тем как отправиться в контору, где он продиктовал отчет о Белински, который надлежало представить на собрании отдела с тем, чтоб в дальнейшем такого рода дела велись с большей гибкостью. Затем он покупал с Маргаритой машину. Затем Маргарита позвонила, что уезжает на новой машине отдохнуть. У нее осталось от отпуска несколько дней, и фирма просила ее тотчас их использовать. Он сказал, что время для этого самое идиотское, но что поделаешь, он желает ей удачи. Впрочем, ему лучше бы помалкивать. Она зарабатывала больше него и изо всех сил старалась доказать, что она сама себе хозяйка, в том числе и в сердечных вопросах.

Вечер он провел у Розы и Конни, который вел себя вполне по-людски, хотя за последнее время пережил несколько приступов мании преследования. Отец Розы тоже был. Конни после обеда ушел по делам, отец посидел еще, и наконец он остался один на диванчике и клевал носом над журналом со смелой, статьей о будущем, в которой людям предлагалось устраивать друг для друга сплошное всеобщее игрище. Вряд ли оно будет неопасно и не сопряжено с риском.

Роза провожала его домой, с самого начала терзаясь, что бросила дочь, но совершенно преобразилась, когда выяснилось, что он забыл ключ, и ей пришлось влезать в выбитое окно, и она опрокинула полку со стиральным порошком и овсянкой. Она от души веселилась. А ушла только под утро, многие часы просидев в запертой ванной, потому что он сказал ей, что она ему как сестра.

Ну а наутро он отправился в Таубен по сырости и непогоде, а теперь возвращался назад.

Лео Грей не слишком любил своих коллег — чересчур уж рьяно относились они к службе, всю жизнь посвящали одной идее и продолжали ломиться в запертую дверь, когда эта идея оказывалась несостоятельной. Методы рекламы и военного администрирования начали завоевывать лучшие умы, отданные социальному обеспечению. Доброта была товаром и нуждалась в эффектной упаковке. Возмущение было тем добрым знаком живого интереса, который он любил в других и не находил в себе. Поездка радовала его, собственно, только близкой встречей с Эрной. Вот он обвел глазами ряды, но ее не нашел. Он сел в самом дальнем ряду, и тогда, чуть запоздавшая, она обдала его веснушчатой улыбкой, пробегая к первым рядам, где всегда садилась, чтобы удобней выступать.

В утреннем докладе содержались странные предложения, и Эрна грозила докладчику легкой взбучкой, но все обратилось в шутку и разрешилось обеденным перерывом. Он поджидал Эрну у выхода, она, радостная, подошла к нему, потрепала, как ребенка, за уши и спросила:

— Привет, мрачная личность, тебе сразу все выкладывать?

Они сели за столик. Он положил руку ей на руку, она накрыла ее другой рукой, он шлепком достроил пагоду и сказал:

— Эрна.

Она высвободила левую руку, чтоб налить пива.

— Знаешь новую игру?

— Да, Лео, знаю.

— Плохо, Эрна. Я понятия о ней не имею. Ты уже с кем-то играла?

— Да, — сказала она. Он раскрыл левую ладонь и протянул к ней. Она ударила по ней кулачком.

По окончании вечерней программы они забросили портфели в машины и пошли бродить по городу. Стемнело, фонари маслянисто отражались в тротуарах и улицах, навстречу шли люди в духе и не в духе и не смотрели на них. Они проходили мимо, сходились, расходились, подавались вправо, влево и отмечали в уме десятки подробностей, которые помогут им не заблудиться.

— Повезло нам с тобой, Лео, — сказала Эрна и загнула его левую руку ему за спину.

— Всем везет, Эрна. Поймала синичку в руку, ну и ладно.

— Нет, не ладно, — сказала она.

— Пусть, — сказал он. — Но нет смысла чего-то требовать. Вот.

— О да, — сказала она.

Они ужинали вместе, танцевали вместе, вместе бродили по городу и вместе отправились в гостиницу.

— Это становится дурной привычкой, — сказала Эрна и потрепала его волосы. — Два раза в год.

— Этого, в сущности, не может быть, Эрна, — сказал он и снова обрадовался тому, какая у нее кожа, гладкая и терпкая, — это против мирового порядка.

— Нет, Лео, просто ты ничего не понял.

Спасавшаяся бегством страсть оставляла им в наследство тепло и нежность, заклиная бережливо с ними обращаться. Они слышали шорох дальних крыл, они видели свет, они словно обрели власть осязать, трогать голоса друг друга.

Эрна уронила слезу, когда утром он собрался ехать. Они не знали, когда теперь увидятся, они не уславливались.

— Позавтракаем вместе, — попросила она. Но для него это было слишком. Он уже решил ехать. И вот он на обратном пути.

Фары чутко щупали дорогу и время от времени бегло читали вывески, стоявшие у самого шоссе, там, где шло дорожное строительство, дальние же большие рекламы слишком поздно выныривали из темноты и потому исчезали в ней неопознанными.

На оставшихся сорока километрах пути ему, в который уже раз, следовало разрешить вопрос о своем месте в общей модели мира, которая ему представлялась неуравновешенной системой неисчислимых и не всегда взаимных усилий помочь. Достаточно быть самим собой, чтоб уметь помогать впопад, но в таком случае и само понятие помощи обречено на вырождение: если каждый научится помогать другим, он и себе сумеет помочь, а кому же тогда нужна посторонняя помощь? Внутренняя свобода прячется за фактической зависимостью, всех нас опутавшей, пусть не одинаково крепко, но все равно по рукам и ногам. Важны лишь помощь и беспомощность, прочее не в счет. И этого не изменить. Ну, а он поставил себя в такое положение, когда ему не обойтись без нравственных жертв, в бессмысленности которых он заранее убежден. Он подумал, что надо быть дружелюбней с Маргаритой, надо бы быть нежней. Они не женаты, он ничем ей не обязан, ни о чем таком у них не было договора, но как-никак, если ты прожил с человеком двенадцать лет, лучше выказывать ему больше тепла. Момент для этого, правда, выбран самый неудачный. Чего он добьется? Маргарита отправилась своей дорогой и — кто знает, — может быть, близится сейчас к их общей судьбе кружным путем, на котором ей повстречается другой, и чем меньше он, Лео, выкажет ей участия, тем ей же будет легче. Он бы и сам давно отправился своей дорогой, если б не так боялся угодить в группку женщин и мужчин, обедающих всегда вместе, всегда