Душа - Алиса Селезнёва
Когда умерла мама, папе было за сорок, но он не стал устраивать личную жизнь, посвятив себя целиком и полностью мне. Ромке не исполнилось и двадцати. Через какое-то время он придёт в себя и перестанет походить на сонного зомби. Боль в его сердце утихнет, скорбь превратится в светлую грусть, и тогда он может увлечься другой девушкой. Не просто увлечься, а жениться и завести детей.
Не знаю, дышала ли я после того, как дышать мне больше не требовалось. Если и дышала, то, скорее всего, по привычке. Вряд ли бы со мной что-то случилось, если бы я оказалась в комнате без кислорода. Вряд ли бы я умерла во второй раз… Но сейчас при мысли о новой, возможной жене Ромки мне вдруг стало не по себе. Словно забрали весь воздух из лёгких, словно отобрали что-то важное…
– Не буду мешать. Потом не буду, – пообещала я самой себе шёпотом, словно боялась, что кто-нибудь услышит, а может, потому что у могилы принято говорить тихо. – Но не на моих же похоронах его клеить!
Я отвернулась, Ромка опять застыл в позе истукана, смотря на небо и ничего не замечая, папа, сглотнув слёзы, громко задышал в платок, Лена Бурунова вышла вперёд и затянула долгую речь о том, каким замечательным человеком я была. Я удивилась, а она, смахнув слёзы, начала рассказывать про нашу школьную жизнь. Вспомнила, как я помогала ей с алгеброй и английским. Стало стыдно, и я мысленно перед ней извинилась. Папа обнял её и попросил всех бывать у меня почаще.
В столовую мы доехали быстро. Утренние пробки закончились, дороги стояли пустыми. Оксана Леонидовна специально попросила водителя не проезжать по улице Братьев Райт.
– Любым, только не этим маршрутом, – сказала она, поглядев на Ромку. – Лучше не напоминать лишний раз.
Водитель кивнул, большинство пришедших на кладбище расселись по машинам, кое-кто отправился к автобусной остановке. В столовую поехало около двадцати человек. Самых близких друзей и родственников.
Я опустилась на свободный стул. Оксана Леонидовна заказала на две порции больше, чем требовалось.
– Оставим Роме и Николаю Андреевичу, – осторожно сказала она, обращаясь к официантке. – В крайнем случае, в контейнеры. Они плохо ели в последнее время.
Сама она села между ними, видимо, для того, чтобы заставить обоих пообедать и проконтролировать количество выпитого спиртного.
Когда принесли кутью, завязались тихие разговоры. Соседка, тётя Катя из третьей квартиры, которая иногда помогала отцу забирать меня из садика, через стол выговаривала Оксане Леонидовне своё мнение насчёт ушедших:
– Совсем охамели. Даже на поминки не пошли.
– Работа, – вступилась за них свекровь. – Не всех могут отпустить на целый день. В церкви и на кладбище было многу народу.
Тётя Катя насупилась и налила себе водки.
– А ты, молодец! – сказала она, смачно облизав губы. – Хорошо всё организовала. И Андреевич неплохо держится.
Оксана Леонидовна на всякий случай улыбнулась и поблагодарила её за участие.
На заднем конце стола разговоры стали громче. Наша с Ромкой классная руководительница, Татьяна Сергеевна, с трудом поднялась на ноги, откашлялась и заговорила. Я опустила голову и закрыла рукой глаза. Голос у Татьяны Сергеевны дрожал, она останавливалась после каждого предложения, делала вдох, собиралась с мыслями и продолжала снова. Речь её была путанной, но слова шли от сердца:
– Наташа росла доброй и ласковой девочкой. Внимательной, заботливой, умной. Сейчас мало таких. Любила книги. Любила животных и своего отца. Такая светлая, ранимая… Совсем юная. Всего девятнадцать лет, совсем недавно вышла замуж и… Несправедливо, что её жизнь оборвалась так рано. Так не должно быть. Не должно быть… Этот мальчишка, он…
Чья-то полная кутьи тарелка упала на пол и со звоном раскололась на мелкие осколки. Последние слова Татьяны Сергеевны потонули в ругательствах и причитаниях. Опустившись на стул, она густо покраснела. Рис и изюм рассыпались по полу возле Ромкиных ног.
– Сейчас скажу, чтобы убрали, – Оксана Леонидовна засуетилась, подзывая официантку, которая уже несла салаты.
Я бросила взгляд на стол рядом с Ромкой. Кутьи рядом не оказалось. Оксана Леонидовна побледнела. Ладони Ромки до падения тарелки лежали на коленях, а теперь плавно переместились на стол, сжавшись в кулаки.
– А что вообще с этим уродом? – спросил неожиданно Костя, лучший друг моего мужа.
– Я читала, – робко ответила Юля, – что он отсидел в СИЗО сорок восемь часов, а потом его отпустили.
– Не в СИЗО, а ИВС, – поправила мою подругу девушка Кости, – в изоляторе временного содержания. Сейчас он под домашним арестом. Извинился хоть?
Оксана Леонидовна приложила руку к щеке. Она изо всех сил старалась не показывать нервного напряжения, но барабанящие по столу пальцы выдавали её с головой.
– У них богатая семья, – подключился к разговору кто-то из моих однокурсников. – Магазин, автомойка, квартиры сдают. Небось уже деньги Николаю Андреевичу предлагали?
– Деньги мне никто не предлагал! – Голос отца зазвучал как гром среди ясного неба. Я и забыла, что он умеет так разговаривать.
– Давайте о Наташе поговорим, – Оксана Леонидовна почти умоляла собравшихся, – всё это потом. – Моя невестка была удивительной. Так любила детей и…
Я не слушала, впервые задумавшись о парне, сбившем меня. Кто он и что из себя представляет? Я даже имени его не знаю. Только возраст да марку машины. Не видела, как его увозила полиция, потому что «скорая» приехала раньше. Не видела, как полицейские разговаривали с моими родными. И разговаривали ли они вообще? Я словно потерялась во времени и пространстве. Помнила только карету скорой помощи, седоволосого мужчину, водителя, череду железных стульев да бесконечные улицы, по которым я плыла вслед за Ромкой.
– На видеозапись ДТП наверняка не попало, – никак не хотел угомониться Костя. – Единственная камера, установленная на светофоре, смотрит в другую сторону. Но ведь маршрут этого урода могли зафиксировать другие камеры, на проспекте Гоголя, например. А вообще можно через интернет очевидцев событий поискать. Может, кто на авторегистратор что заснял. А ещё мужик этот, который звонил. В общем, свидетелей много.
– Суп такой вкусный, – не сдавалась Оксана Леонидовна. – Попробуйте. Николай Андреевич, съешьте хоть ложку за Наташу.
– Наташе это уже не поможет, – Ромка впервые поднял глаза на мать и сжал рюмку в кулаке. Голос у него
