За гранью. Записки из сумасшедшего дома - Андрей Викторович Белов
Ему снилось бушующее море и корабли, тщетно пытавшиеся прибиться к берегу.
Он проснулся глубокой ночью и продолжал лежать с закрытыми глазами, как вдруг ощутил, что кто-то смотрит на него. Штора на окне была задернута – свет уличных фонарей и реклам магазинов, расположенных на другой стороне улицы, не мог проникнуть внутрь. Он весь напрягся, осторожно протянул руку к ночнику и включил его. Слабый свет чуть осветил комнату. Оглядевшись справа от себя и ничего необычного не заметив, он повернул голову налево и чуть не вскрикнул: слева от него на кровати лежала женщина и смотрела, не мигая, прямо ему глаза.
Лоб и спина у Василия Трофимовича мгновенно покрылись испариной, он не мог выговорить ни слова: взгляд женщины парализовал его, заставляя смотреть и смотреть неотрывно в ее глаза.
Казалось, прошла вечность, пока он начал понемногу овладевать собой. Зажмурив и открыв глаза, он снова увидел ее, выключил и включил ночник – снова она перед ним.
С трудом шевеля губами, шепотом спросил:
– Ты… то есть вы… вы кто?
Молчание.
– Вы… как… почему… здесь?
«Так…» – послышалось ему, хотя губы женщины оставались неподвижны. Василий Трофимович, так и не поняв, сказала она что-то или нет, стал оглядывать ее. Она вся была накрыта одеялом, кроме головы, нога ее была согнута в колене, и в этом месте одеяло было чуть приподнято, возможно, немного приоткрывая ее тело, но в сумерках ничего было не разглядеть. Он слегка дотронулся до женщины ладонью: нет, все было наяву! Неожиданно одеяло сползло с ее колена, и стала видна нога в черном чулке.
Он смотрел и смотрел в ее глаза, боясь отвернуться, оставив ее у себя за спиной. «Больше всего в жизни бойся собак и женщин. Никогда не знаешь, что от них ждать, и не поймешь, укусит или нет», – вспомнились ему слова матери.
На мгновение он сел на кровати спиной к незнакомке и тут же быстро обернулся и снова увидел ту же картину: нога в черном чулке, и глаза, внимательно смотревшие на него. Одеяло было тонкое, и, еще раз проведя взглядом вдоль нее, он не мог не отметить, что по изгибам тела фигура женщины была красивой и необычайно привлекательной.
Он встал, походил по комнате, не отворачивая головы; ее глаза неотрывно следили за ним, но голова оставалась неподвижной, и ни одного движения ее тела он так и не увидел.
«Какой взгляд!» – подумал он, стоя посредине комнаты, и машинально пригладил свои редкие волосы.
Наконец он произнес:
– Сейчас сварю кофе, – и по-прежнему не смог даже шелохнуться.
Неожиданно на кухне загремела посуда, и он метнулся туда в надежде, что, может быть, именно сейчас все разъяснится. Там он увидел кота, гонявшего пустую миску по полу. «Проголодался, – подумал Василий Трофимович, – хотя такого еще не было, чтобы кот просил кушать среди ночи».
Быстро сварив кофе и почти бегом, чуть не споткнувшись о порог кухни, но все-таки удержав равновесие, вбежал в комнату с кофейником и двумя чашками. Пора было решительно разобраться в сложившейся ситуации. Но… в комнате никого не было, хотя вся двуспальная кровать была смята, а одеяло лежало на полу.
Василий вернулся на кухню, налил себе кофе и стал вспоминать вчерашний вечер: «Ничего особенного вчера не было: посидели в кафе с сослуживцами, как и каждую пятницу, попили кофе, съели по паре пирожных и разошлись. Никакого алкоголя, никаких женщин. Затем сидел в порту. Путь до дома не помню, хотя тоже вроде без каких-либо событий. Дома лег спать – и все!»
«Померещится же такое! Ну как наяву! А женщина красивая, – подумал он. – И вроде я уже видел эти глаза».
Он стал вспоминать всех своих знакомых женщин: с кем работал, учился, командировки, поездки в отпуск, но никого похожего не было. «Может, галлюцинации? Надо выбросить все это из головы и больше об этом не думать, а то действительно свихнешься», – подумал он и на этом успокоился, отметив про себя, что шерсть на коте стояла дыбом и что мяукал тот как-то уж очень недружелюбно, да и кот, скорее, не играл с миской, а раздраженно швырял ее по кухне.
Опять вспомнилось детство, мама. Отца он не помнил.
Когда врачи сообщили, что мальчик родился с отклонениями и, скорее всего, они будут прогрессировать и дальше, отец стал убеждать маму оставить ребенка в роддоме. Мама наотрез отказалась расстаться с новорожденным сыном, и отец ушел из семьи. Позже, через несколько лет, когда он, так и оставшись одиноким, начал пить, он хотел вернуться в семью, но мать даже слушать его не стала. Она считала его уход предательством и простить этого не смогла. Опасения врачей оказались чересчур пессимистичными, и мальчик вырос вполне нормальным человеком, хотя и не без странностей. «А у кого их нет?» – думала мать. Он был чудаковат, доверчив и прост. Ни разу не был женат: отношения с женщинами как-то не складывались, все искал какого-то идеала – идеала не внешности, а души, – может, оттого, что всех он сравнивал с мамой, которая была для него идеалом, а никто не был даже близко похож на нее.
Наконец, немного придя в себя, помыл чашки и кофейник, в комнате отодвинул штору на окне, чтобы не было очень темно, лег в кровать и снова уснул.
Рассвело. Солнце заглянуло в окно комнаты, и Василий Трофимович проснулся. Оглядевшись по сторонам и ничего особенного не заметив, обнюхал кровать и вторую подушку: никакого запаха косметики и женского тела не почувствовал. Решил, что все-таки это действительно был только сон, а не какие-то галлюцинации и ничего мистического этой ночью не было, да и не могло быть.
Уже полностью успокоившись, он заправил кровать, умылся, выпил чашку кофе и сначала решил подмести и вымыть пол. На сегодня у него еще были запланированы стирка и поход в магазин за продуктами на неделю. Он уже давно привык все делать по дому сам и не испытывал неудобств от отсутствия женщины в доме.
Каково же было его удивление, когда он вымел из-под кровати… клипсу. Поднял и, сев на кровать, долго смотрел на нее.
Наконец решительно сказал себе: «Сон! Все! Проехали! Надо делами заниматься», – и положил клипсу в один из ящиков комода.
Следующая неделя прошла без каких-либо событий; о ночном случае он ни разу не вспомнил.
В пятницу, идя как обычно из порта домой, он в какой-то
