Василий Логинов - Шаговая улица
Чистый морозный воздух прозрачными пластами свежести придал сверхчеткость всей картине: Аида Николаевна, нет, тогда просто - Аидушка, оказалась на трамплине в Бакуриани. Ровнехонько посередине ветхой длиннющей лестницы, тянущейся неровной нитью по левому краю полотна разгона.
Друзья, сопровождавшие ее, уже ушли далеко наверх, а она осталась здесь, она одна так высоко, и перед ее глазами две занозистые дощечки на ступеньке, чуть прикрывающие дыру в железной раме, ветер свистит вокруг, жадно сжирая прямо с потрескавшихся губ ее полуродившийся крик, и поза ее странна до смешного - полусогнутые руки и ноги и оттопыренный зад по-обезьяньи изогнутого тела, да-да, именно та самая обезьянка: в детстве была у нее заводная игрушка - рыжая облезлая обезьянка на лакированной местами лесенке, заведешь, перевернешь фигуркой вверх, и она сразу же начинает торопливо спускаться по перекладинкам, простой кувырок через голову, пауза, опять кувырок, но, уже смешно раскидывая в стороны длинные мохнатые ручки-варежки, и при этом забавно стрекотала шестеренками в своем жестком тельце. Но не было дня, чтобы подаренная на пятую годовщину рождения игрушка не ломалась, и тогда в полуразмахе плюшевый полумеханический зверек прочно застывал где-то посередине спуска-подъема, в ожидании ремонтера обратив беспомощные нарисованные глазки на ближайшую перекладинку... И теперь она совсем как та ломаная обезьянка: где-то глубоко внутри вхолостую бурчат сработавшиеся шестереночки, а ноги в кедах прилипли к ступеньке, всего лишь через три проема, уже на уровне ее глаз, эти шершавые полусгнившие дощечки между побелевшими в суставах руками с оцарапанными ладонями, плотно схваченными невидимым раствором, намертво спаявшим в единое целое также плоть пальцев и лед металла лестницы, и этот клей-бетон-раствор в такт редкому жалостливо-тоскливому повизгиванию всего сооружения постепенно входит через конечности в ее тело и там застывает, морозными цепкими петлями затормаживая нутряные циркуляции соков... все, все, все - тело ее застыло в этой нелепой позе, сломался заводной механизм, нельзя передвинуть руки, чтобы двинуться вперед, нельзя переместить на ступеньке ногу, чтобы спуститься вниз, - все, все... нет, нет - почти все онемело, окаменев. А это "почти" всего лишь мысли - разговор души... Зачем я поднималась сюда? Ведь всегда боялась высоты. Погналась, дура, за ребятами после угощения, бутылки "Алазанской долины". Им хоть бы хны, вон они уже как далеко, и все шпарят и шпарят наверх, а я прилипла, как корявая муха на липучке. Теперь я здесь останусь навсегда. Вот и сердце уже заиндевело, и его прихватывает частыми иглами медленный наркоз отупения. Тупая, тупая, я буду вся и всегда тупая. Посередине, между небом и землей. На этой дурной, качающейся лестнице...
Две серые расщепленные дощечки на полпути к вершине бесполезного трамплина, два серых глаза Игоря-Егора на четвертой парте в правом ряду.
5
"Перст мыслительный - мягкое синтетическое покрытие обеспечивает нежность прикосновения. Антистатическая обработка. Мультифункциональное применение. В комплект входят специальные насадки для интенсификации различных мыслительных процессов: философские, а-ля-Цицерон, классические риторо-демагогические, ускорительные для персон с нижесредней скоростью мысли, специализированные политико-экономические. Богатый ассортимент специальных насадок позволяет рекомендовать наш "перст мыслительный" представителям практически всех слоев населения и профессий".
- Почему стоим? - отделенный от салона противоударным пластиком, краснопиджачный шофер вздрогнул от голоса Игоря-Егора, раздавшегося из скрытого динамика. Потом взял с панели микрофон и ответил.
- Опять пробка, шеф. Въехали в город. Ничего не могу сделать: мы блокированы со всех сторон.
- Что, нельзя было сразу занять левый ряд? Вечно ты не дотумкаешь, скоро все оставшиеся мозги своей игрой выбьешь. Только и думаешь о записях и перезаписях. Наверное, вчера опять с каким-нибудь корреспондентом допоздна перед микрофоном выкаблучивался, а теперь засыпаешь на ходу. Тоже мне рекордсмен. Работать надо нормально! - Игорь-Егор резко перевел тумблер переговорного устройства в выключенное положение.
Досадная остановка. Теперь он может опоздать к окончанию первого урока. Игорь-Егор взглянул на лежащий рядом на боковом раскладном столике пышный букет чайных роз, каждая из которых была размером со средний мужской кулак.
Голландские розы были куплены по его просьбе шофером Пашей заранее.
"Все-таки он парень ничего", - малая горечь, вызванная непредвиденной остановкой, ушла, и к Игорю-Егору воспоминанием о поисках водителя для новенького линкольна вернулось минувшее лето.
Несмотря на изнуряющую июльскую жару и отпускное время, Ник, его первый заместитель по фирме, по своим каналам сумел найти, и порекомендовал шефу шестерых бывших таксистов.
В течение недели Игорь-Егор познакомился с четырьмя из них. Первый был кос на один глаз, что создавало мучительное выражение перманентной непосильной работы на его лице, работы зрачка по поиску затерявшейся в морщинах бульдожьих щек, редко оволосенной левой ноздри; другой при разговоре постоянно втягивал воздух сквозь густо ослюненные, плотно сомкнутые губы, казалось, что этот претендент тщетно пытается выдуть внутри себя большой пузырь из жевательной резинки; третий и четвертый дополняли друг друга: один из них изъяснялся с привлечением большого количества "блинов", а второй через полслова вставлял "да, точно, хренова мать".
До шестого претендента дело не дошло, поскольку пятым был Паша Котляков.
Паша зарабатывал на жизнь регулировкой жигулевских клапанов в частных гаражах. Когда Игорь-Егор приехал для первого знакомства, то он как раз закончил размонтирование двигателя шестерки странного цвета, бывшего когда-то так называемым "мокрым асфальтом", но теперь, по причине старости, приобретшего сизые голубиные оттенки. Паша стоял над разверстым чревом автомобиля, перечно-солевой оттенок клапанной крышки которого контрастно подчеркивали белые петли пластиковых труб, красные обезглавленные обрывки проводов, коричнево-черные шпильки и болты, а также кучкующиеся множества покрытых пороховыми оспинками маслянистой грязи гаек и шайб, и играл на зубах марш из оперы Верди "Аида". Матовые полукруглые пластинки его ногтей расходились веером, чуть прикоснувшись к тверди зубов, и опять сходились, группировались, чтобы в новом порыве, найдя поддержку в синхронных вибрациях языка, модуляциях мягкого неба и щек, дать толчок чуть глуховатым звукам. Музыка вставной духовой секции, только ради которой и была, как всегда казалось Игорю-Егору, написана Верди эта опера, преобразилась, утратила казенную традиционность и отчужденную металлическую строгость, стала теплой и понятной.
Подойдя ближе к самозабвенно играющему мастеру, Игорь-Егор сначала удивился, что Пашины пальцы, лихо выбивающие хорошо знакомый мотив попеременно на верхних и нижних зубах, чисты и белы, несмотря на недавнюю грязную работу, но потом разглядел, что рядом, на крыше машины, лежат две пары перчаток: резиновые, чистые и гладкие, и трикотажные, слегка запачканные.
- Послушай, а что-нибудь из классики рока можешь?
- Без проблем, - и смодулированные щеками трубы Верди, подчиняясь Пашиному зубному искусству, органично перешли в фуз-гитару "Железного человека" из старого репертуара английской группы "Блэк Сэббаз".
"Аз есмь железочеловек, у него большой железный шлем, - глядя на подпрыгивающие на переносице мастера очки в массивной черной оправе, про себя проговаривал собственный вольный перевод хорошо знакомого текста Игорь-Егор, надо будет заказать ему нормальные легкие очки, чтобы не мешали игре. Да и за рулем моего новенького линкольна он должен выглядеть достойно. И обязательно стильный прикид".
6
После того наставнического урока Аида Николаевна пришла домой и сразу легла, накрывшись стареньким клетчатым пледом.
Мышцы рук и ног прошивала мелкая рябь мурашек, все кости тела приобрели странную объемность, и, казалось, ожили, стали самостоятельными настырными существами, стремящимися вырваться наружу сквозь истонченную пленку плоти.
"Что это было? - в голове тукали бессмысленные слова, - почему я провалилась в прошлое никуда?"
Отдельные быстрые волны холодящих мурашек собирались в полки, полки объединялись в дивизии, дивизии в армии, и по-армейски четко и эффективно озноб овладел всем ее телом. Она свернулась калачиком, подтянула со всех сторон под себя плед, закрыла глаза и увидела множество спутанных светящихся пружинок, выстраивавших какую-то сложную конструкцию. Постепенно конструкция приобрела познаваемую осмысленность, сложился трехкамерный узор, оформился трехламповый медицинский светильник, и Аида Николаевна оказалась в операционной.
