Василий Логинов - Шаговая улица
Быстрой походкой мимо приятелей прошел Игорь-Егор Тимохин, деловой человек.
И только один Дезидерий видел, что в руках прохожий бережно нес цветы. Большой букет голландских чайных роз...
Часть 1.
БЕЛЫЙ МЕЛ ЛИНКОЛЬНА
1
Раннее осеннее утро было необычно тем, что ветреной ночью выпал снег. Снег припорошил и обдал солью сухую пепельную дворовую грязь, закрыл редкими веерными щепотками многочисленные, бессистемно подсохшие щупальца пережившей лето травы и сгруппировался неровными, нервозными узлами на притаившихся вблизи забора чугунных канализационных люках, сходных, если не с вулканическими лавовыми лепешками, геометрически ровно потрескавшимися от времени, то почти наверняка с расквадраченными покатыми панцирями древних гигантских черепах или пластинчатыми спинами других сухопутных рептилий.
Еще это утро было необычно появлением двух длинных и сверхчетких цепочек птичьих, тревожных своей откровенной трехпалостью следов, пересекавших насквозь редкое снеговое кашне по четырем выпуклым крупноячеистым крышкам колодцев и вдруг материализовавшихся бурлящим темно-сизо-серым перьевым комом на пятой недочерепашке-крышке, последней в ряду люков и плоской. Бело-красная, сыпучими кристаллами брызгая вразлет, неровным нитяным пунктиром летела из центра того кома субстанция, несущая влажные и верткие иглы, высекаемые невидимыми кресалами, скрытыми туманом частых перьевых взвихрений. Когда неожиданно кресала открылись взору, то оказались массивными, подлакированными свежей кровью, даже горбатыми от своей мощи, клювами двух взлохмаченных, ошлемованных и окантованных вокруг серого черным ворон, при скрипе открываемой двери вздрогнувших и воровато отпрянувших, чем совершенно разняли перьевой конгломерат. От распавшегося кома остался лишь порывистыми кругами, без толку топчущийся голубь-сизарь с клювом, подобным гнутому сапожному гвоздю без шляпки, торчащим без малого вертикально, спереди от заполненного суховатой кристаллической бело-красной массой зияющего аккуратного жерла, бывшего совсем недавно его головой. И перья растопыренного левого крыла раненой птицы, переливаясь нефтяной сизостью, чертили замкнутые судорожные граффити на последнем чугунном постаменте, микшируя еще не стаявший снег и сухую, помороженную грязь в перечно-солевой коктейль. С недолгим, эаржавленным "карром" вороны сыто взлетели и сразу присели на верхушки треснутых досок забора, скосив черносмородиновые глаза на открывающуюся в доме дверь.
Едко-терпкий дым ароматизированной сигареты наполнил рот, потом, запитав каждую клеточку рта и, обвязав своими горьковатыми бинтами корень языка, проник в гортань, нежно пощипал своды горла и, миновав плотину на уровне кадыка, резким толчком заполнил грудь. Первая утренняя затяжка растеклась по тридцатидвухлетнему телу, оттолкнулась от конечностей и зашумела в голове. Игорь-Егор затянулся еще и еще, тщетно пытаясь опять вызвать то терпко-сладкое чувство, которое первый табак дает заядлому курильщику после утреннего кофе, и отодвинул ногу в лакированном ботинке от двери. Дверь, вырываясь в долгожданную недолгую свободу, быстро увеличивая темп, запела то ли краской, то ли грязью забрызганными нижними пружинами и на излете самого высокого своего тона вдруг тупо хлопнула местами полысевшей дерматиновой обивкой о потеками потемневший косяк.
"Сегодня самый тот день. Сегодня - первое сентября..." - Игорь-Егор стоял на трехступенчатом бесперильном крыльце и утро, также как и табачный дурман изнутри, снаружи, минуя преграды одежды, обволокло его вязким коконом тишины. Так резко, бездарно и безнадежно на его памяти лето еще никогда не проваливалось в осень.
Беззвучно было все полуживое, живое и неживое: как бы недоремонтированная культя голубя, все еще бесцельными затухающими кругами затиравшая следы кровавой встречи на редко крупчатом снегу, успевшие пригладиться и приаккуратиться в цвет двору серо-пепельные вороны с толстыми лакированными заточками клювов, нацеленными наперевес в сторону неожиданно появившегося человека, ветхий, пунктирно сгнивший забор, на котором они сидели крыло к крылу, сам двор, убранный ранним сухопарым снегом и приукрашенный орденами канализационных люков с планками, орнаментированными птичьими следами, сам дом с заголенными темнеющими окнами-входами в квадратные артерии, гулкие и пока пустые, ведущие к мифическому сердцу уюта, - все, что могло стать источником, способным звуком нарушить затянувшуюся паузу, молчало в тот миг.
"Да-да, сегодня первое сентября. Сегодня у меня Аида", - Игорь-Егор затянулся еще раз, опять напрасно тщась повторить то первородное, сладкое ощущение первой затяжки, и выкинул окурок в полсигареты по направлению к калитке, венчавшей своим дырчато-решетчатым телом продолговатый двор. От резкого движения полы его широкого светло-бежевого плаща побежали полосами морщин, а вороны, все еще сидевшие на заборе, взбрыкнули по-лошадиному, но крыльями, и не улетели, лишь сильней и явственней напряглись слежением за человеком.
А человек направился к металлической калитке, повернул оранжевеющий язвами коррозии вечный ключ в замке, присосавшимся разнокалиберными проушинами к крайней плоти забора, и под пронзительный звуковой стриптиз петель вышел со двора.
На улице, окаймленной кривовато-волосатой травой, шизоидной своими поворотами тропинкой, полуобросшими обрубками тополей и разносклоняемыми нестругаными досками соседских заборов, среди по-сентябрски редких кучек опавшей листвы, воплощением кое-где еще не лишившегося своей девственности ночного снега, стоял белоснежный автомобиль представительского класса марки "линкольн". Он был длинен своей красотой в профиль, очень длинен, почти так же длинен, как бесконечная лента Мебиуса, если бы не резко обрубленная сзади крыша, полукружья полускрытых турецких башмаков-колес, двойных сзади, и размашистый фломастерный пунктир серии затемненных боковых окон, вносивших приятную для глаза законченность в, казалось бы, пролонгированную вечностью бездну красоты белой машины. Стоящий рядом с этим автошедевром шофер в темно-красном пиджаке, при темно-синем галстуке, окантованным пространством голубой сорочки до пиджачных бортов, в широких мешкообразных черных брюках, аккуратно коротко стриженный и в тонкой золотой оправы очках, сверкнув белоснежными идеальными зубами, баритоном поздоровался с Игорем-Егором, хозяином.
- Паша, привет! Сегодня первое, давай на Шаговую улицу, в тридцать девятую, - не стремясь к затягиванию начала движения, однако и не упуская возможности, лишний раз медленным погружением насладиться почти женским теплом и зовущими прелестями автомобиля, Игорь-Егор, быстрым движением обеих рук сзади вперед захлестнув полами плаща колени, экономно быстро разместился в коврами белокуром чреве чуда американского автомобилестроения.
Шофер Паша повернул инкрустированный перламутром ключ, и, возрожденным конвульсивным движением избавляясь от временной смерти, ожили блестящие зубья шестерен в глубине двигателя, в масляной ванне дрогнули основаниями и мерно задвигались матовые поршни, над их гладкой верхней поверхностью забились синеватые электрические искры зажигания, побежали юркие сигналы от датчиков к процессору, мощный мотор глубоко вдохнул первую порцию топлива, и, презирая дорогу, как собственно бесконечной красотой линкольна, так и гордо-горячительным чувством обладания им, люди в самодвижущемся футляре различных ценных материалов мягко тронулись с места и поехали, а две вороны, все еще сидевшие на заборе в дозоре и следившие за людьми на обе стороны, вздрогнули черными бурунчиками своих неприглаженных хвостиков и нырнули в сокрытое строем старых досок чрево двора довершать капитальный ремонт голубиного механизма.
2
Аида Николаевна Ведищева не любила этот день из года в год, вот уже пятнадцать лет... Господи, да неужели! Сегодня круглая дата... Вот уже пятнадцать лет, да-да, она учительствовала в первых классах, хотя всю жизнь мечтала стать археологом и ездить в экспедиции, днем раскапывать материальные остатки древних, почти досконально изученных по многочисленным описательным книгам, мертвых цивилизаций, регулярно пользоваться лопаткой и набором мягких разнокалиберных кистей для ниспровержения или подтверждения чего-то очень умного из тех книг, и радоваться редким находкам, а по вечерам, когда незнакомые нам здесь, в этом вечно пасмурном городе, раритетные зодиакальные созвездия зажигаются над греко-крито-ассиро-египетскими руинами, перебирая набирающим силу светом шероховатые и теплые черепки, просто сидеть у саксауло-пальмового костра и, впитывая густеющий запах южной ночи, наслаждаться гармонией вселенского и земного времен, воплотившейся в становящихся все ярче низких звездах и под ними контрастирующим все сильней ландшафте раскопок. Но болезнь и последующая инвалидность мамы, потом быстрое замужество, два осложненных самопроизвольных выкидыша за пять лет, сложные отношения с мужем, вечно пропадающим на своих стройках, прогрессирующая близорукость, сначала все это не дало Аиде Николаевне воплотить свою мечту в жизнь, а потом в дело вмешалась привычка, и она на долгие годы задержалась учительницей младших классов в школе номер тридцать девять по Шаговой улице.
