Екатерина Краснова - Живое привидение
— Скажите вы мне, наконец, любит он Варю или нет?
— Почему же вы это у меня спрашиваете, Марья Николаевна? Спросите у него самого.
— С какой стати! Не стану же я навязывать ему свою дочь. Но ведь это так невозможно оставить. Как это я не замечала до сих пор!? Ведь он от неё не отходит!
— Не отходит.
— Ну, что же?.. Как вы думаете? — Марья Николаевна вдруг оробела.
Волкову стало её жаль.
— Марья Николаевна, я буду говорить с вами откровенно, хотя это и не моё дело, — сказал он. — По моему, он влюблён в Варвару Михайловну и даже очень сильно.
— Так отчего же он не объяснится?
— Он не уверен в её ответе. Ему кажется, что он ей не нравится.
— Неправда! Очень нравится. Разве я не вижу?
Марье Николаевне до сих пор это и в голову не приходило. Но в эту минуту она была уверена, что уж давно заметила, что её дочь неравнодушна к молодому человеку.
— Да наконец, — сказала она, — ведь как же узнать, нравится он ей или нет, если он не объяснится? Ведь не воображает же он, что она первая признается ему в любви?
— Вот я ему то же говорю. Самолюбив он ужасно, вот в чём беда!
Марья Николаевна заволновалась.
— Это ужасно! — повторяла она. — И ещё эти сплетни! Это ужасно, Александр Иванович!
— Успокойтесь. Ничего. Всё кончится благополучно, уверяю вас.
— Вы думаете?
— Я в этом уверен. Разумеется, если вы не будете препятствовать.
— Я? Боже меня сохрани. Всё, что угодно, только бы Варя была счастлива.
XI
Между тем, Бартенев всюду искал своего друга с только что полученной телеграммой. В поисках он подошёл к Вариной мастерской и заглянул в окошко.
— Волков, ты здесь? — закричал он.
Ответа не было. Мастерская была пуста. Но если там не было никого, зато было нечто, что сразу приковало его внимание. Он взглянул и слегка вскрикнул от изумления…
Перескочить через ветхий плетень, через крапиву и лопухи, взбежать на расшатанное крылечко, отворить дверь и войти — было для него делом одной минуты.
Он не ошибся: на мольберте стоял его портрет. При ярком освещении заходящего солнца он не мог не узнать себя, хотя не мог не сознаться, что портрет преувеличивал красоту оригинала. Однако, он был очень похож и почти кончен. Молодой человек не знал, что ему думать? Сердце его страшно забилось… «Не есть ли это доказательство, что она»…
Он не докончил своей мысли. Дверь отворилась, и сама художница показалась на пороге.
— Как вы смели сюда войти!? — закричала она, вся вспыхнув.
Он повернулся к ней с таким взглядом, что она ещё больше покраснела. Портрет, стоявший на мольберте среди живописного беспорядка мастерской, и гневное смущение молодой девушки наводили его на такие мысли, что он готов был без всяких размышлений… расцеловать её или броситься к её ногам… И это ярко выражалось во взгляде его красивых, смелых глаз…
Сердце Вари забилось с необыкновенной силой; грудь её заволновалась. Она сделала над собой страшное усилие и проговорила небрежно:
— А, вы рассматриваете своё изображение! Этюд для моей картины «Нарцисс, или влюблённый в себя».
И она звонко расхохоталась.
Бартенев вспыхнул и сейчас же овладел собой.
— Вы не знаете, где Волков? Я заглянул сюда, думая, что он здесь.
— Я не знаю, где Волков, и нахожу, что вы ни в каком случае не имели права входить сюда без моего позволения, — сказала молодая девушка резко.
— Виноват, я сейчас уйду, — проговорил он сухим, церемонным тоном, поклонился и вышел.
Едва затворилась за ним дверь, как Варя бросилась в кресло и залилась горючими слезами.
Затем она вскочила и подбежала к окну.
— Ушёл! Боже мой, Боже мой, как я несчастна! — воскликнула она, обнаруживая таким образом величайшую непоследовательность. — Если он меня не любит, я умру, непременно умру!
— И прекрасно сделаете! — раздалось под окном.
Она вздрогнула и отшатнулась, но однако посмотрела на дорогу.
Там стоял Волков.
— Александр Иванович, идите сюда! — закричала она в порыве внезапной решимости. — Мне вас надо!
XII
— Я получил телеграмму и ничего не понимаю. Ясно одно, что необходимо сейчас же ехать в Петербург.
— И поезжай с Богом, если нужно.
— Я вернусь как можно скорее.
— Зачем?
— Как зачем!?. Что ты, точно ты не знаешь!
— Ничего я не знаю.
— Ты не знаешь, что я люблю Варю Колосову?
— Да будто ты её любишь?
— Какое же в этом может быть сомнение!? Ужасно не хочется ехать.
— Поезжай себе. Это прекрасно, что ты уедешь на некоторое время. По крайней мере, сплетни утихнут.
— Какие сплетни?
— А ты не знал? Как же. И очень даже сильно сплетничают.
— Да кто, о чём?
— Все. Поповны, какой-то там фельдшер, в деревне… мало ли кто. Все толкуют про твою свадьбу с Варварой Михайловной.
— Это чёрт знает что такое! Да ты почему знаешь?
— Мне Марья Николаевна говорила. Её это даже очень тревожит.
— Ещё бы! Но что же она мне-то ничего не говорила?
— Ей неловко, согласись сам. Наконец что ж такое? Сплетни везде есть.
— Это очень неприятно. Надо будет это всё прекратить. Однако, теперь не до того. Завтра я уеду чем свет; надо пойти с ними проститься.
— Поздно.
— Варя поздно ложится, я знаю; да и Марья Николаевна тоже. Ты идёшь?
— Мне-то зачем? Я, слава Богу, никуда не уезжаю.
Бартенев вернулся из Колосово в очень скверном расположении духа и прямо пошёл спать.
На другое утро, уезжая, он сказал другу:
— А ведь я не видал её вчера!
— Что так?
— Не вышла. Больна. Ты мне напишешь?..
— Что мне тебе писать?
— Если что-нибудь случится.
— Что же такое может случиться! Конечно, ничего.
И друзья расстались.
XIII
«Разумеется, ничего не случилось, — думал Бартенев, подъезжая к своему дому после двухнедельного отсутствия. — Что же могло случиться?»
Но с первого взгляда он заметил по лицу встретившего его друга, что что-то неладно.
— Что? — спросил он поспешно. — Я вижу, что что-то есть.
Волков отвернулся.
— Говори скорее!
— Она больна, — сказал он сурово. — Очень больна.
— Давно ты её видел?
— Давно. Вот уже неделя, как к ней никого не пускают.
— Никого не пускают! Ты меня пугаешь… Что с ней такое?
— Горячка, кажется. Положение очень опасно.
Бартенев побледнел как полотно.
— Что ж ты мне не написал?
— К чему? Ты всё равно не мог раньше приехать. Да и зачем? К ней тебя не пустят; ведь ты ей не брат, не муж, не жених…
— Не всё ли это равно. Если я её люблю! — и он устремился к двери.
— Куда ты? Я только что оттуда. Марья Николаевна в ужасном состоянии и, конечно, не выйдет к тебе. Вечером можно будет сходить ещё раз.
Бартенев остался, но проволновался весь день. Под вечер принесли записку от Марьи Николаевны. Она писала, что Варе лучше, и что сама она собирается отдохнуть после стольких бессонных ночей и рано ляжет, а потому просит добрейшего Александра Ивановича отложить свой визит до завтрашнего утра.
— Я непременно пойду с тобой — уж как ты хочешь!
— Пойдём! Завтра утром отчего же не пойти.
Но до завтрашнего утра оставался ещё целый вечер и целая ночь. Приятели выпили свой чай в молчании и разошлись в разные стороны. Надо было как-нибудь убить время.
Волков взял шляпу и ушёл гулять.
XIV
Бартенев взял какую-то книгу и уселся в комнате, носившей название угловой гостиной и выходившей в сад, куда вела большая стеклянная дверь, раскрытая настежь в эту тёплую июльскую ночь.
Ночной воздух был до такой степени тих, что пламя свечи, стоявшей на столе, даже не колыхалось. В глубокой тишине слышалось только трепетание крыльев ночной бабочки, что билась об оконную раму, да издали доносился едва заметный шелест сада.
Молодой человек бросил книгу на стол, сел на низкое бамбуковое кресло и рассеянно оглядел знакомую обстановку уютной комнаты. Прямо перед нам мерцало огромное зеркало, наполнявшее простенок между окном и угловой балконной дверью; по стенам блестело золото на тиснёных старинных обоях, на рамах картин. Сад таинственно чернел сквозь открытую дверь, посылая свои ночные звуки и ароматы в комнату.
Бартенев задумался. Его мысли и мечты, какие-то неуловимые и смутные, смешались и спутались под влиянием усталости. Недаром он провёл бессонную ночь в вагоне. Головы его клонилась сама собой; несколько раз он поднимал отяжелевшие веки, стараясь для чего-то осилить овладевшую им дремоту. Потом совсем закрыл глаза и заснул…
Когда он проснулся, он явственно слышал, как старинные часы в столовой пробили полночь. Проснулся же он от странного ощущения чего-то свежего, даже влажного, что коснулось его горячего лба. Ощущение это было так живо, что он машинально протянул руку, чтобы схватить то, что дотронулось до него точно налету. Но тут он открыл глаза и заметил, что в комнате совсем темно или почти темно, потому что луна ярко светила в окно. Свеча, оставленная им на столе час тому назад, потухла. Он встал, чтобы отыскать спички при свете луны, и в эту минуту взгляд его случайно упал на зеркало напротив.
