Юрий Петкевич - Бессонница
- Ладно!
- Кого встречаешь?
- Ребенка.
- Один едет? - и, не дожидаясь ответа, я нашел вторую строчку сверху в расписании: - Тебе придется встать завтра очень рано, - говорю. - Поезд прибывает в 6. 45.
- Спасибо, - поблагодарила. - Да, один едет, - добавила, - бабушка, то есть моя мама посадит сегодня вечером Павлика на поезд, а я его здесь встречу утром.
- Да, это очень важно, - говорю, - если встречаешь одного ребенка - не опоздать.
Над головой: фрр-рр-р-р... - стремительно, потом дверь стукнула, забыл придержать. Испугался и не сразу сообразил, что это птичка выпорхнула из подъезда, и я глубоко вздохнул, когда нажал на кнопку звонка.
- Ты хорошо выглядишь, - не глядя на Фросю, выдал ей комплимент.
- Просто я выспалась, - объяснила. - Проходи, - говорит, - а я немножко полежу, досплю; не могу быстро встать - будет голова кружится.
И она легла обратно в постель, накрылась одеялом, и веки ее сомкнулись. Я присел рядом. На столе лежала газета, я развернул ее и стал читать, но читать не смог. Вскоре Фрося открыла глаза; если бы она не открыла, я бы тихонечко поднялся и ушел, и все сложилось, может быть, иначе, но вижу: она просыпается, и я решил ее не подгонять. Рядом с газетой лежала ручка, я взял ее и начал обводить заголовки статей, просто черкать что-то, рисовать на фотографиях женщинам усы. Тут зазвонил телефон. Фрося нехотя поднялась и прошла в другую комнату, подняла трубку, ничего не спрашивала, а отвечала немногословно:
- Да, нет, да, нет, нет, да...
Потом направилась в ванную - слышу, как умывается; наконец вернулась в комнату - я бросил газету и поднялся:
- Извини, у меня нет сегодня времени.
Она как-то странно молчала, при этом на лице - никакого выражения. Я посмотрел на часы и еще присел, решил еще побыть с ней, совсем немножко, а она достала из тумбочки помаду, коробочку с тенями, осторожно - кисточкой по ресницам, затем будто вспомнила обо мне, подошла, взяла карандаш из моей руки и на полях газеты стала писать, написала: 17 июля умерла мама. Положила карандаш на газету и назад - к зеркалу, взяла помаду и провела ею по губам, и все же вздрогнула, когда опять по межгороду затрезвонил телефон.
Продолжаю рисовать женщинам усы и слышу снова:
- Да, нет, да, нет, нет, да...
На этот раз Фрося сразу же после разговора объявила:
- Она забыла сказать, что ее мама умерла 16 июля.
- Кто - она?
- Она.
- Твоя родственница?
- Нет, - покачала головой. - Чужой человек.
- А почему? - удивляюсь, - родные не сообщили тебе, ведь прошло уже два с половиной месяца, и если бы не чужой человек...
- Она еще сказала, что папа хочет приехать ко мне.
- Иди позвони ему, - говорю, - сейчас же.
- Там нет телефона, - разводит руками.
- Дай телеграмму, - говорю. - Напиши письмо хотя бы.
- Может, ты напишешь?
- Хорошо, я напишу, - соглашаюсь. - Только не сейчас.
- И ты такой же, как остальные, - говорит.
- Меня просто ожидают, - оправдываюсь.
- Кто? - насмешливо спрашивает.
- Она болела? - спрашиваю про ее маму. - Как она умерла?
- Нет, она совсем не болела. Она просто подошла к окну, посмотрела в него, упала и умерла. Что это ты рисуешь? - спрашивает. - Нарисовал?..
- Где?
- На газете.
- Это? - сам себе удивляюсь. - Вот труба, а это дым из трубы.
- На полгазеты, - говорит.
- Ну и что?
- Рисуешь, как маленький ребенок, - усмехается. - Дым колечками.
Решительно поднимаюсь и объявляю, что мне надо идти.
- И я с тобой, - говорит. - Я уже готова. Почти готова. Только еще на щеках румянец положить.
- Куда со мной?
- Куда угодно, - говорит. - Мне безразлично.
- А мне не безразлично.
- Я тебя не узнаю, - протянула.
- Скоро я вернусь, - обещаю. - Подожди.
- Я тебя ждала всю жизнь, - заявляет. - И я уже не могу больше ждать.
- Меня ожидает женщина, - говорю. - Если ты хочешь знать...
- Не хочу, - говорит. И добавила: - Я не верю, что тебя может ожидать женщина.
- Почему? - удивляюсь.
Она не отвечает.
- Я прошу тебя, - говорю. - Послушай меня. В моем отношении к тебе ничего не изменилось и не может перемениться, однако ты можешь помешать моему счастью, - объясняю. - Давай не будем ругаться. Останься, - говорю. А я потом ей расскажу о тебе. Это же длинная история. И так сразу нельзя. Послушай меня хоть на этот раз.
Надела белый плащ и на ноги белые туфельки.
- Как? - спрашивает. - Идет?
- Ладно, - говорю. - Пошли. Только скорее.
Закрыла квартиру. Выходим из подъезда. Но ее нет. Я туда, сюда - нигде нет. Не знаю, что подумать.
Фрося показывает:
- Смотри, какое небо.
А я смотрю в землю.
- Подыми голову, - говорит.
- Отстань, - прошу.
- Нет, посмотри, - настаивает.
Посмотрел.
- Ну и что? - спрашиваю.
- Ты не переживай, - продолжает. - Небритый, - погладила по щеке. - Ни одна женщина. Ни одна...
- Нет, - говорю.
- Поверь мне, - говорит. - Только я.
Иду, с каждым шагом быстрее. Она за мной побежала, стучит каблучками. Я повернулся.
- Может, все-таки ты осталась бы дома, - говорю.
- Какой ты жестокосердный, - говорит. - Теперь, когда я получила известие, со мной так обращаешься...
Иду очень быстро и уже не слышу каблучков за собой. На остановке обошел всех ожидающих и каждому - даже мужчинам - посмотрел в лицо. Не могу стоять, тогда отправился пешком. Прошел две остановки, и - когда шагал у другой догоняет автобус, из него выходит Фрося.
- Ну что? - спрашивает.
Я пожал плечами.
- Ты думаешь, она у тебя дома, - говорит. - Чего ей там делать?
Подхожу к подъезду.
- Я подожду тебя здесь, - говорит.
Поднимаюсь по ступенькам. Навстречу сосед с третьего этажа.
- Нашей соседке с четвертого, - докладывает, - муж поставил "бланш".
- Что это такое? - спрашиваю.
- Показать?
- Не надо, - говорю. - Вроде он не пил вчера.
- Она пила, - ухмыляется.
С замиранием поднимаюсь на лестничную площадку. Впрочем, ключа у нее нет. Зачем ей стоять под дверью? Может, оставила записку? Никакой записки. Зачем я пришел сюда, не знаю. Что делать? Ну, не поворачивать же так сразу назад. Вынул из кармана ключ, открыл дверь и вошел в квартиру. Постель так и осталась не прибрана, на трельяже она забыла заколку для волос, потом я обнаружил на полу бланк телеграммы. Я поднял ее, на ней отпечатан узкий след туфельки.
Вернулись, когда стемнело.
- Душно, - сказала Фрося, - не хватает воздуха, - и одно за другим распахнула все окна в квартире.
- Что ты делаешь? - изумляюсь. - Сейчас налетят комары, хотя бы следует выключить электричество.
- Пускай летят, - говорит. - А то умру - в этой квартире не хватает воздуха.
Нажал на выключатель; тут же она включила:
- На том свете будет темно, а пока на этом...
- Делай, что хочешь, - говорю.
Звонят в квартиру.
- Открой, - просит. - Я переодеваюсь.
Открываю.
- Я - как мог - вытер, - шамкает беззубым ртом старик. - Снял с себя рубашку и вытер. Но все равно течет. А если я крепко засну? - приподымает большие мохнатые брови. Весь сам маленький, по пояс мне, и - детские ножки в выцветших дырявых штанах "трико", еще маленькие небесной голубизны глаза, как у ребенка, а вот брови разрослись на пол лица. - Я плохо слышу, поэтому не буду закрывать на ночь дверь; если потечет - вы сможете подняться и разбудить меня, а я не спать не могу. Я тоже, - говорит, - человек. И так, - говорит, - сколько раз приходилось вскакивать посреди ночи. Спишь, как на иголочках!
- Что такое? - спрашивает Фрося, когда я закрыл дверь.
- Сосед сверху.
- Понятно, - усмехается она, стучит окном и задергивает штору.Действительно, - говорит, - налетели.
Я поднимаю голову: комары вьются перед глазами, как в лесу. Фрося выкатывает пылесос. Включила, ловит длинной трубой комара на потолке.
- А что, если их сюда засасывает, а оттуда они вылетают, - показываю на дыру в пылесосе - из нее по ногам горячий воздух.
- Я заткнула.
- Чем?
Посмотрела, говорит:
- Затычка выпала, найди ее и заткни.
- Твоя затычка, ты и ищи, - говорю. - Откуда я знаю: какая она?
- Тряпочка; нет, - говорит, - просто скомканная газета, поищи на полу.
Смотрю, как она на цыпочках опять тянется к потолку, забрал у нее шланг с трубой от пылесоса.
- Иди приготовь ужин.
Алюминиевой трубой к бумажному абажуру - белый светящийся шар этот летит надо мной, ко мне, выше, комары вспархивают с него, и я через рев пылесоса слышу, как они звенят вокруг, успеваю отвести руку, а то абажур присосало бы к жерлу и свистящим потоком воздуха могло разорвать бумагу, и так на шару дыры: одна, две, три, четыре, - из которых лампочка бьет по глазам. Шар раскачивается, еще долго будет раскачиваться, а я придумал занятие: считаю пойманных комаров. Через рев пылесоса слышу во дворе чей-то голос - как труба. Слышал за окном, а Фросю не услышал, пока она - в ухо. Выключил пылесос, и опять за окнами - труба, но слов не разобрать.
- Я подогрела тебе суп, - повторяет Фрося.
- Супа на ночь не хочу.
- Ты же сам попросил, - посмотрела на меня с удивлением, и тут же еще спросила, чуть ли не по слогам: - Ты мне ска-зал: вы-ключить хо-ло-диль-ник.
