Алексей Толстой - Туманный день
На площадке Прошка взялся за перила и сказал отчаянно:
- Нечего притворяться: я настоящий, а вы поддельный! Я желал быть на вашем месте, а вам не угодно ли к Фалалею за печку...
- Виноват, чем вы хотели поменяться?
- Всем, - крикнул Прошка, - у меня костюмчик оборван, а вы с ней в автомобиле разъезжаете. Вообще вы должны пропасть, я через вас учиться не могу, я жить не могу.
- Э, да вы просто сумасшедший, - сказал господин, пожав плечами, и ушел в квартиру. Прошка подпрыгнул к звонку и стал звонить, не отрываясь от кнопки. Ударил в низ двери калошей...
Так он звонил, пока снизу не пришел швейцар, взял Прошку за плечи и, толкая вниз, сказал:
- Ах ты, желтоглазый, счастье твое - дворник в участок ушел, - ткнул еще в шею и поддал сзади.
- Погоди у меня, - говорил Прошка, стоя на улице, - я тебя укараулю, я тебе выпущу красные сопли...
Балеринины освещенные окна выходили на канал, к решетке которого прислонился Прошка. Ждать ему пришлось очень долго. Проехали с грохотом ломовики; стриженый мальчишка из лавки перебежал улицу, чтобы сплюнуть в воду, и при виде Прошки пронзительно свистнул; вдалеке фонари казались звездами, упавшими в туман; Прошка, не мигая, глядел на зеленоватые их лучи и радуги, слабо очерченные в зыбком тумане, переводил взор на зеркальные окна второго этажа, и все виденное укладывалось в мозгу еще по-сабачьи, без понимания. Так простоял бы он всю ночь, дрожа от злости, то вновь теряя сознание, но ударила вдруг дверь подъезда, швейцар стал кричать извозчика, и тот господин пошел, постукивая тростью о тротуар. Прошка оторвал руки от холодной решетки и стал красться за господином по другой стороне, вдоль канала. Господин, войдя в свет фонаря у лавочки, поднялся на цыпочках и перешел на Прошкин тротуар. Теперь Прошка ясно видел холеную его спину, вихлястый зад и полоску пробора под цилиндром.
- Неужели я такой со спины? - подумал Прошка, и глаза его налились кровью.
Господин обернулся и крикнул грозно:
- Ты преследуешь меня, негодяй!..
Но не успел отскочить - Прошка охватил его поперек, прижал к решетке и стал клонить, опрокидывая в воду. Тот вскрикнул, отыскав Прошкино горло, сжал, ударил костяной рукояткой палки по лицу. Прошка ахнул и сел в грязь, а тот, поспешно удаляясь, звал городового...
"Бежать, бежать", - думал Прошка. Схватился за решетку, с трудом поднялся и побежал...
8
Сознание почти покинуло его, пока он кружил по незнакомым улицам, заворачивая на мосты. Один раз, когда стоял у ресторана, захотелось ему пить; он вошел и спросил пива, но лакей, перешептавшись с хозяином, сообщил, что пьяным спиртного не отпускают, и мигнул швейцару... Прошку взяли под руки и вывели, гости обернулись ему вслед и, побагровев, как прокаженные, громко враз захохотали...
- Обложили со всех сторон, нет выхода, теперь мне конец, - бормотал Прошка, пройдя площадь Мариинского театра, - я один и есть живой в городе, а все остальные - Фалалеево отродье... От этого и травят меня.
Поглядев на фонари театра, на черную стену извозчиков, догадался наконец Прошка, где его дом. Добрел до своей комнаты, измученный и промокший, сел на диван и запрокинул голову, не думая, не чувствуя ничего, пока сон не опутал его глаза паутиной.
Проснулся он от горячего света; печь пылала, перед ней сидел Фалалей, в желтом пиджачке, помешивая кочергою угли. "Сейчас Фалалей обернет голову, улыбнется и заговорит, - подумал Прошка. - Если сделает так значит, все, что я помню, было со мной на самом деле. А если не обернется, не заговорит - значит, я видел сон, и я только что сюда пришел снимать комнату... и здесь не жил, - все было сном..."
Фалалей не спеша обернул голову, улыбнулся и спросил:
- Ну, как себя чувствуете? Нравится вам помещение?..
Прошка ахнул негромко. Не отвечая, поднялся и пошел к выходу. Холодок бежал по телу его морозными лапками. Выйдя на туманный двор, он оглянул все пять рядов освещенных окон и, сунув руки в карманы, повернул к воротам, не зная еще, как и какой ловкостью спастись.
Но в воротах стоял дворник и вертелась омерзительная рыжая собачонка.
Прошка сейчас же повернул ко второму двору:
- Я изловчусь, не на такого напали.
На втором дворе была прикрыта дверь дровяного сарая. Прошка поднял голову, надеясь увидеть хотя бы клочок ясного неба, но солнце закатилось за городом и туман окутал его непроглядным войлоком...
Проскользнув в сарай, Прошка отрезал перочинным ножом конец веревки, протянутой для белья, связал петлю и, подставив полено, привязал веревку к деревянному гвоздю.
Все это сделал быстро и аккуратно. Наложил петлю на шею под воротничок и, затрясясь мелкой дрожью, спрыгнул с полена.
Горло рвануло, от отвращения высунул Прошка язык, стараясь пальцами оторвать веревку...
Тогда представилось ему - влетела в сарай балерина Першинская и, распахнув соболью шубку, обхватила Прошку за шею и прижалась тесно.
Острая радость напрягла Прошкино тело, и на лицо ему, не давая дышать, легла меховая муфта...
КОММЕНТАРИИ:
Т у м а н н ы й д е н ь
Впервые - журн. "Русская мысль", 1911, No 2, февраль. Авторская дата "1910 год".
В результате поездки в Самарскую и Симбирскую губернии летом 1910 года и позже тема города (Петербурга) и тоска по "родным местам" у писателя обостряются. В дневнике 1911 года имеется запись, которая, очевидно, имеет отношение и к рассказу "Туманный день": "Петербург - куда все нации, племена посылают отбросы, жуликов, сутенеров, убийц, воров, грабителей, конквистадоров. Петербург беспросветный, сырой, туманный днем, промозглый, с зеленовытым светом ночью (...)
И в Петербург посылает Россия юношество в школу, в горнило, в науку. Проезжая по Троицкому мосту, на нем и вдоль набережной фонари, от каждого в звездном небе шел узкий белый столб. Проехав, оглянулся - над всем мостом колоннады, и на набережной словно небесный свод покоится на призрачных этих колоннах луна" (Д н е в н и к, 1911).
В этой записи автору важен образ туманного дня как образ Петербурга, города-призрака, который развернут в рассказе "Туманный день", а затем и в других произведениях, особенно в "Хождении по мукам" (кн. I).
Рассказ автор включал во все собрания сочинений. В первые собрания сочинений А. Толстого "Туманный день" входил в состав тома рассказов, объединенных названием "Неверный шаг".
В дневнике 1911 года, на страницах, посвященных времени пребывания Толстого в Париже, есть фраза, очевидно, непосредственно связанная с настоящим рассказом: "Вспомнить рыжую красавицу..." В рассказе это Клара: "У огня стояла рыжая великолепная женщина в собольем палантине..."
Автор отводил этому рассказу особое место в композиции тома, сделав его идейно-художественным центром. Герой Прошка максимально приближен к автобиографическому герою. Фамилия Прошки - Черемисов, есть в записной книжке А. Толстого за 1909 год, в одной из выписок из исторических книг. Примечательно, что и в дневнике 1911 года появились своеобразные записи-воспоминания, обращенные ко времени поездки в Париж, очевидно, в 1908 году: "Апрель. Париж. Не забыть. 1) Фантастическое отражение в зеркалах кинематографа. 2) О грубости Досекина перед ушедшими годами. Об его вдруг пойманном печальном и внимательном взгляде, застенчивом и кротком... Вспомнить, как с Досекиным искали комнаты..." Мироощущение Прошки Черемисова, героя "Туманного дня", во многом идентично авторскому: "...Не успеешь ни понять ничего, ни разглядеть, словно во всем городе настоящий и есть один Прошка, а остальное - призраки. Совсем не то в деревенской, снежной теперь, степи, где понятен каждый куст, и если бежит собака - значит, чует заячьи следы".
Печатается по тексту: Н е д р а, 1.
