Борис Казанов - Осень на Шантарских островах
-- Ты что задумал? -- спрашивал Бульбутенко.
Счастливчик, не ответив ему, запахнул ватник на голой груди -- он был без рубашки, а на ватнике у него не было ни одной пуговицы, -- поднялся и, посвистывая, прыгнул на льдину.
-- Стой! -- вскинулся Бульбутенко. -- Ты куда?
-- Здесь я, -- ответил Счастливчик, останавливаясь.
-- Ты куда? Ты что, погубить нас захотел?
Счастливчик ничего не ответил, а я удивленно уставился на Бульбутенко -- он прямо дрожал от злости, я никогда не видел его таким. Я смотрел на Бульбутенко во все глаза: или я оттого не понимал ни черта, что был дурак дураком, или они сами ненормальные...
-- Судно рядом, -- сказал Счастливчик. Он стоял перед нами, опустив голову. -- Чую, как пирожки пекут на камбузе...
-- Судно далеко, а на ужин сегодня не пирожки, а пельмени, -- не согласился Бульбутенко.
-- Точно тебе говорю!
И тут мы услышали стук двигателя. Бульбутенко выпустил аварийную ракету. Это была наша "Тройка", ребята возвращались с промысла. Они подошли к нам, и рулевой с "Тройки" выключил двигатель и зацепился за нас абгалтером.
-- Бульбутенко дело знает, -- сказал рулевой. -- Вон сколько зверя взяли! Теперь план ваш, это как в воду плюнуть.
-- Чего там, -- отмахнулся Бульбутенко. -- А у вас почему так мало?
-- Жинке везу половик, -- сказал рулевой.
-- Медведя подстрелили?
-- Медведицу. Медвежонок ее сосал...
-- Тоже взяли?
-- Убежал...
-- Все равно сдохнет без матери, -- сказал Бульбутенко. -- Желчный пузырь мне, ладно? -- попросил он.
-- Зачем тебе?
-- Дочке надо желудок лечить.
-- А дочка у тебя ничего?
-- Ничего, -- ответил Бульбутенко, -- на меня похожа.
-- Тогда точно красотка! -- засмеялись на "Тройке". -- А что у вас случилось?
-- Подшипники полетели.
-- Отсюда до шхуны можно пешком дойти...
-- Неужели капитан переход сделал? -- встрепенулся Бульбутенко.
-- Ты разве на капчас не выходил?
-- Не до этого было, когда зверь пошел... А где судно?
-- У самой кромки стоит. Распоряжение пришло -- срочно идти в Магадан за рыболовным снаряжением. Так что конец промыслу.
-- Твоя взяла, Счастливчик, -- сказал Бульбутенко. -- Признаю...
-- Ты, старпом, видно, в рубашке родился, если этот Счастливчик не утопил вас, -- сказал рулевой.
Счастливчик молчал.
-- Ты Счастливчика не трогай, -- обратился старшина "Тройки" к своему рулевому. -- У него дружок погиб, научник, а Счастливчик живой остался...
Счастливчик словно воды в рот набрал.
-- Ладно, -- миролюбиво сказал Бульбутенко. -- Поехали "Гусарскую балладу" крутить...
Минут через десять мы уже были на судне. Счастливчик остался в боте -он начал разбирать редуктор, а я взял ведро, перелил в него из бачка оставшуюся солярку и направился в машинное отделение. Когда я открыл дверь надстройки, то сразу ощутил запах мясных пирожков, который доносился из камбуза... Счастливчик правду сказал, ну и нюх у него!
Я вернулся на палубу и бросил в бот пустое ведро. Мне даже не хотелось идти отдыхать: промысел окончился, план мы взяли, завтра будем на берегу, -все пело в моей душе.
-- Чего это они все на тебя? -- спросил я у Счастливчика.
Счастливчик усмехнулся и ничего не ответил.
-- Свитерок тебе отдать?
Счастливчик молча копался в редукторе.
-- Свитерок у тебя важнецкий, -- заметил я. -- Я бы взял, бутылку поставлю на берегу...
Счастливчик посмотрел на меня.
-- Пошел отсюда, сволочь... -- В глазах у него лед плавал.
"Свитерок я тебе не отдам, раз такое оскорбление, -- решил я. -- Пойду Шурке и ребятишкам радиограмму отклепаю..."
4
В порт Нагаева мы пришли под утро следующего дня. По дороге на нас обрушился ливень с грозой. Я впервые наблюдал грозу в высоких широтах, в период сильных магнитных бурь -- зрелище такое, что захватывает дух. А когда мы вошли в порт, небо было чистое, все суда сверкали, как после покраски, даже унылые лесовозы, которые грузили на рейде, не портили общего вида.
В бухте стояли тунцеловные суда со звездочками за ударную работу -- они пришли с западного полушария, ледокол "Сибирь" и несколько незнакомых мне торговых пароходов. Мы пришвартовались к лихтеру немецкой постройки, и портовые грузчики, изголодавшись по работе, сразу стали кидать нам на палубу кошельковые невода, бухты поводов, кухтыли, сететряски, посолочные агрегаты -- в общем, всю немудреную рыболовецкую технику. Эту технику мы должны были развезти по судам, которые находились на промысле. Скоро должна была пойти селедка, и нас бросали на транспортные работы. Мы селедку не ловили, а только должны были возить ее с места промысла на плавбазы. Плавбаза "Днепр" стояла недалеко от нас -- ржавая, с громадной трубой, из которой валил дым. На. палубе завтракала бригада девушек-сезонниц -- они стояли у борта, удерживая в руках дымящиеся тарелки. Много новоприбывших девушек было на пассажирском пароходе "Сергей Лазо", который отдавал якорь на противоположной стороне бухты.
Погрузку мы закончили после обеда, и нас сразу же отогнали на рейд. Я замешкался со сборами, и теперь мне пришлось добираться к берегу на рейдовом катере. Этот катерок носил громкое название: "Писатель Валерий Брюсов", работали на нем два матроса и старшина -- волосатый мужик в выгоревшей рубахе, с кровоподтеком под глазом. Все они были в годах, хотя здесь возраст трудно определить, если человеку живется хорошо. А работа у них была, как говорят, "на ш(ру": двое суток они работали, а трое отдыхали. Они, конечно, не отдыхали, они еще на трех работах вкалывали. И вечно ходили с протянутой рукой: краску им давай, кисти, гвозди... Я их деловой характер знал по Владивостоку -- там таких хватало с избытком. Я сам как-то пробовал устроиться на такую работу, что немыслимо было. Мне сказали: возьмем, если умрет кто-нибудь... Но умирать из них никто не собирался -- здоровые были мужики...
В городе я первым делом пустился по магазинам. Я хотел купить себе кожанку, но их уже расхватали моряки других судов. Тогда я купил Шурке бюстгальтер. Шурка написала мне, что во Владивостоке нет бюстгальтеров ее размера, а старый порвался, и ей на пляж выйти не в чем. Ей нужен был восьмой размер, я везде искал такой и нашел только в Магадане. А еще я купил Витькиным детишкам барахла на костюмчики и все это вместе отправил домой посылкой. Я даже успел попариться в бане, а время еще оставалось, и тогда я решил посмотреть кино. В ожидании сеанса я устроился на скамейке перед кинотеатром "Горняк" и неторопливо тянул пиво из бутылки, разглядывая городской пейзаж, который особенно ясно воспринимаешь после парилки, на голодный желудок.
Я в Магадане был несколько раз, но почти не помнил его в хорошую погоду. Город был такой, словно его вымыли к празднику, не тронутый ни пылью, ни копотью, чувствовался сильный запах освеженных морским воздухом деревьев, и вкус пива придавал всему этому неповторимое ощущение. Все мне здесь сегодня было в новинку, но больше всего я глазел на северных девушек -- они были в ярких летних одеждах, оттенявших белизну шеи и рук, едва тронутых скупым солнцем, а в глазах девушек, в их походке, во взглядах сквозило нетерпеливое ожидание любви, которая -- что ни говори -по-настоящему приходит только один раз и имеет свой сезон, свое время...
Пока я пил пиво, сеанс начался, я вошел в зрительный зал с небольшим опозданием. Фильм был индийский, цветной, целых две серии, и пока я добрался в темноте до своего места, все женщины в зале уже плакали -- чувствительная была картина. А женщин было много, у меня прямо глаза разбежались -- я их давно не видел столько вместе. У меня от всего этого даже в горле пересохло, и я решил зайти в пельменную еще выпить пива -- только на экран пару раз глянул да еще на плачущих женщин и вышел.
Пельменная находилась недалеко, двумя домами ниже по улице, но я не узнал ее теперь. За это время в городе появилось много разных перемен. Сейчас, к примеру, все столовые превращали вечером в рестораны, и цены были ресторанные, а в парикмахерских в основном работали культурные женщины, а раньше мужики работали, настоящие разбойники, -- того и гляди волосы оторвут вместе со шкурой! А еще, как я заметил, везде на туалетах появились шикарные портреты мужчины и женщины -- женская головка под буквой "ж" и мужская голова под буквой "м", и разные другие перемены.
В пельменной сидело много народа, но из наших никого не было, кроме Счастливчика. Он сидел за одним столом с двумя девушками, а одно место оставалось свободным, и я занял его.
На Счастливчике был новенький костюм, однобортный, в широкую клетку -влетел он ему, видно, в копеечку. Счастливчик был холостяком, я знал, что он деньги ни во что не ставит, но не осуждал его сегодня: он был такой представительный, прямо красивый в этом костюме... И девушки были под стать ему, особенно одна -- лет восемнадцать на вид, голубоглазая, с загорелой кожей, с венком из одуванчиков в волосах. Вторая была темноволосая, пухлая, в платье с таким глубоким вырезом на груди, что боязно было смотреть. Девушки вели пустяковый разговор, но я чувствовал, что между ними уже вовсю шло невидимое соревнование, как то бывает, когда обеим хочется понравиться одному человеку. И разговор, и загар, и одежда выдавали в них не местных, скорее всего, они были с запада и приехали сюда на селедочную путину.
