Мустай Карим - Деревенские адвокаты
...Но все же, когда моложе был, и его чуть-чуть бес не попутал. Но сам ли бог вмешался, собственное ли простодушие Нурислама уберегло - спасся от срама. Коли уж помянули, так надо сразу и поведать. Не то забудется.
СЛАВНОЕ ДЕЛО - СОВРАТЬ!
Была, кажется, весна двадцать девятого года, только-только полая вода сошла. Вот тогда и пропал в кооперативной лавке мешок изюма. Выследить-то вора выследили, но поймать его, руки за спину заломить не удалось.
Вор Муратша, до полусмерти избитый в Лекаревке, лежал всю зиму покалеченный, выздоравливал понемногу и крепко по своему ремеслу стосковался. Все терпение вышло, дневной сон пропал. Ночного у него и так нет. А весна пришла - вконец душа извелась, сердце изныло. Хоть собственный дом обворуй. Как раз в ту пору и завезли в кооператив три мешка изюма. Почему-то в клеть под замок не заперли, а скинули рядом, в сарайчик, где и дверей-то нет. Новость эта очень скоро докатилась до Муратши. И так ему изюму захотелось, ну прямо душа возжаждала. Удержу нет - хоть кричи, хоть так, молча, помирай. Сколько ведь месяцев в праздности провел, надо было испытать сноровку, проверить удачу. И не в наживе дело - в охоте. До этого он государственное или артельное имущество старался не трогать. Теперь же поневоле пришлось. Утолить свое вожделение на стороне еще не было сил.
В карауле у клети стоял один такой - Ахметгареем звали. Как и положено всякому охраннику, только весна - и начиналась у него "куриная слепота", а чуть за полночь - клонило ко сну. В предрассветную темь взял Муратша свою короткотулую, мохнатую темно-гиедую лошадку под уздцы и пошел на задворки муллы Мусы. Кооператив занимал остатки надворных построек муллы. Возле клети сидел на чурбаке и, посапывая, дремал сторож. Не дремал даже, а совсем уже в сон уплыл. Воровского нюха и разбойничьей хватки в Муратше достаточно. Двух минут не прошло, а мешок с изюмом уже лег на хребет гнедка. Хрустнула при этом у злодея увечная поясница, однако не переломилась. Изюм Муратша зарыл в стогу сена за соседним гумном. Но пока вернулся домой, не отпускала его тревога. Казалось, что кто-то тайно шел за ним по следу и при этом тоненько кому-то подсвистывал. Но пришел домой и понял: свистело в собственном его носу. Однако тревога не оказалась пустой. Кто-то все же приметил на задворках у муллы длинногривого битюга. Охранник Ах-метгарей тоже слышал сквозь сон: тихонько, чуть-чуть постукивали копыта. А лошадь, коли она праведными путями ходит, так осторожно, так боязливо ступать не будет.
Приехавший в тот же день из Ак-Якупа худой крючконосый милиционер Худайдатов вызвал Муратшу в контору кооператива и, как говорится, прижал к стенке:
- В Кулуше других воров нет. Так что отпираться и не пробуй, признавайся сразу! - И большой его кадык так и заходил - то вверх, то вниз.
- Так ведь... и без меня в округе воров хватает. Вон калкановские...
- Конечно, хватает. Однако здесь твоя работа. Порядочный вор ради мешка изюма за тридевять верст магазин грабить не притащится, пачкаться не будет.
- Был бы изюм... может, и запачкается, - обиделся вор. Кому понравится, когда профессию задевают?
- Ты, Муратша, меня знаешь. Я тебя насквозь, до потрохов вижу. Ты лучше не тяни, верни изюм. Вернешь - писать на тебя, бумагу изводить не буду. - И для убедительности добавил по-русски:- Черт с тобой!
Муратша не корысти ради сотворил это, а из душевного томления. Но в каждом ремесле своя премудрость есть, своя тайна, свое достоинство. Ловко украсть для вора доблесть, а со следа сбить, украденное скрыть - доблесть вдвойне. Муратша не теленок, на мякине выросший, так просто ему веревку на шею не накинешь. Если на месте схватят - пусть хоть бока обломают или на суд потащат, тогда дело другое.
- Ну, чего застыл?
- Не застыл. Так стою.
- Я тебя выследил, подлая твоя душа. И другие твои злодейства известны. Думаешь, про лекаревские похождения не знаю? Испугались они, что сдох ты, потому лишь молчат.
- По пьянке сцепились, чего меж знакумов не бывает. Сами же и уладили.
- Уладили они! Не заливай! Про корову в лаптях тоже знаем.
- Что? Корова в лаптях? В первый раз слышу! - Муратша посчитал, что тут нужно расхохотаться.
- Рот-то не дери! Ну ладно... Где прошлой ночью был?
- На рыбалке! - и сам не ожидал, как выпалил тот. Сказал бы "дома", и все.
- Свидетель есть?
- Ну, свидетель... Кто же без свидетелей ходит?
- Кто? Приведи его сюда.
- Когда?
- Сейчас же!
- А если дома нет? Время-то горячее!
- Дождись, когда вернется.
- Так сразу и отправляться?
- Отправляйся.
- Эх, товарищ Худайдатов, важные свои дела отложил, ездишь, хлопочешь, себя не жалеешь... - остановился в дверях Муратша.
- Ступай куда сказано! - ответил милиционер и даже головы не повернул.
Тот ушел. Худайдатов свернул самокрутку, закурил. "Ишь, налим! Ничего, за хвост не ухвачу, так за жабры тебя возьму, окаянный. Я тоже рыбак не из растяпистых", - подумал страж закона.
...Прежде Муратша у Нурислама даже через порог не шагнул, глотка воды не испил. Но теперь направился прямо к нему. Отделившийся от отца молодой хозяин сидел возле новой, сложенной из ольхи клети и стругал рукоять косы. Молодые на ноги встали быстро, обжились, Баллыбанат тоже оказалась хозяйственной и расторопной. За шесть лет два мальчика и одна девочка из избы во двор на четвереньках выползли... Вон старший - уже по примеру отца сидит и стругает что-то.
- Ассалямалейкум, сват Нурислам, - издалека приветствовал Муратша.
Нурислам поднял голову. Появление Муратши показалось ему странным.
- Вагалейкум-салям... Муратша-агай! Проходи, вот сюда изволь! - он показал на крыльцо клети, прислонил рукоять косы к углу сруба, но сам не сел - так и стоял перед гостем.
В том, что Муратша назвал его сватом, кое-какой смысл был. Со стороны Баллыбанат какой-то их сват тоже Му-ратше сватом приходится. Но не общались, в гости друг к другу не хаживали, так что родство-свойство их было вроде того заячьего супа из анекдота - что вкусом, что прозрачностью. Или, как русские говорят, седьмая вода на киселе. Муратша, усевшись, поднял ладони к лицу и пошептал молитву:
- Аллах акбар! Вы, молодые, веры теперь не держитесь. У нас же благочестие в крови сидит, не вытравишь, - и он провел ладонями по плоскому лицу с перебитым, расплющенным носом. Посмотреть, так этот крепкий, лет сорока мужчина - божий угодник, скромный, благонравный. Хозяин к молитве не присоединился.
- Баллыбанат! Ты дома? - крикнул он. - Ставь самовар. Гость пришел.
- Сейча-ас! - тут же откликнулась из дома.
- За радушие, за лик приветливый спасибо, Нурислам. За близкого свата почитая, за родственника, можно сказать, пришел я к тебе.
- Изволь, в дом войдем.
- Нет, сват, не за угощением я к тебе явился, а за помощью, языком своим ты мне должен подсобить. Ради аллаха, не откажи.
- Если это языку моему посильно...
- Посильно, посильно! В самый раз! Чтобы такому знатному Вралю да...
- Что же стряслось?
- Скажу. Сейчас все объясню. Милиционер этот, что из Ак-Якупа приехал, Худайдатов, спрашивает у меня: "Где, - говорит, - прошлой ночью был?"
- Зачем спросил?
- А кто его знает.
- Ну и сказал бы, коли спрашивает.
- Ну, а я возьми и скажи так просто, мол, на рыбалке был, вместе с Нурисламом. Теперь тебя в свидетели требует.
Нурислам задумался. Со всеми хозяйственными заботами он и про рыбалку забыл. Вода еще не отстоялась, должно быть, крупная клюет. Сказал бы кто вчера, может, и врямь пошел бы...
- Если уж врать, - снова заговорил Муратша, - так лучше всего про рыбалку врется. Особенно если на удочку ловишь. Тут уж сам резвишься, что рыба в воде. Ты только всю эту рыбу представь - которую поймал, которую чуть не поймал и которая клевать даже не думала, вес ее, цвет, какая она быстрая и верткая. Одна уха чего стоит, полное ведро, кипит, булькает, луковица прыгает!
Как уже сказано, был у вора Муратши дар: умел, бес, завлечь, заворожить. Говорили, когда он на свой ночной промысел ходит, на него даже собака не тявкнет. Дескать, она от воровского заклятья дуреет. Так что Муратша, чего хотел, добился. И без того готовое вспыхнуть воображение уже унесло Нурислама к излучине Демы. Рыба в воде кишмя кишит. Сомы, в размах рук длиной, выплыли со дна омута, лежат против течения, усами шевелят, быстрые щуки меж ними снуют, из воды прыгают; лениво прочерчивая рябь, плавают широкие, как лопата, жирные лещи; язи, с кожаную рукавицу величиной каждый, уткнулись носом в прибрежный ил, а уж мелочи всякой и совсем бессчетно: окуньки, плотва, подлещики, красноперки, подусты, голавли, пескари... Нурислам двумя удочками, одной и другой поочередно, со свистом вытягивает их из воды. Но крупных попадается мало, все больше середняк. Бьется, трепыхается на траве кучка живого серебра, растет, становится больше и больше. Такая удача привалила рыбаку - диву даешься. А он повторяет про себя запомнившееся с детства заклинание: "Если клюнул попадись, на кукан скорей садись!" Клюет, попадается, садится. Ни одна не сорвется. Весь омут до дна выдоил. Мальчишками они при богатом улове хвастались: до дна выдоил... Есть и ему чем похвастать. Вот еще одна рыбеха - сдается, что лещ - удилище дугой выгнула, потащила крючок на дно. Дернул Нурислам - с треском лопнула леска. И в ту же минуту оборвались его мечты.
