Максим Горький - Достигаев и другие
Г у б и н. Идём, я хочу речь сказать. Я им скажу, болванам...
(Увидал Нестрашного, смотрит на него молча. Тот стоит, спрятав руки с палкой за спину, прислонясь спиною к стене. Несколько секунд все молчат, и слышен глухой голос в зале: "Могучие, нетронутые, почвенные силы сословия, которое...")
Г у б и н (как бы отрезвев). А-а-а... Порфирий? Давно не встречались! Что, брат? Вышиб меня из градских голов, а теперь и тебя вышибли? Да и кто вышиб, а?
М е л а н и я. Лексей Матвеич, время ли старые обиды вспоминать?
Г у б и н. Молчи, тётка! Что, пёс, смотришь на меня? Боишься?
Н е с т р а ш н ы й. Я дураков не боюсь, а на разбойников сила найдётся...
Г у б и н. Не боишься? Врёшь!.. Помнишь, как Егор Булычов по морде тебя...
Н е с т р а ш н ы й. Поди прочь, пьяница... (Замахнулся палкой.)
М е л а н и я. Одумайтесь...
Г у б и н (орёт). Ну, ладно! Давай мириться, Перфишка! Сукин сын ты... ну, всё равно! Давай руку. (Вырвал палку у Нестрашного.)
(Выскочил Мокроусов. Из двери буфета выглядывают люди, из зала вышел какой-то человек и строго: "Господа, тише!" Троеруков, сидя у стола, самозабвенно любуется портретом. Нестрашный хотел уйти в зал, - Губин схватил его за ворот.)
Г у б и н. Не хочешь мириться? Почему, а? Что я - хуже тебя? Я, Лексей Губин, мужик самой чистой крови-плоти, настоящая Россия...
Н е с т р а ш н ы й. Пусти, собака...
Г у б и н. Я тебе башку причешу!
М о к р о у с о в (хватая Губина за руку). Позвольте... Что же вы делаете!
М е л а н и я (людям в дверях буфета). Разнимите их, не видите, что ли?
Г у б и н (оттолкнув Мокроусова). Куда лезешь? На кого руку поднимаешь, а?
(Нестрашный пробует вырваться из руки Губина - безуспешно. На шум из зала, из буфета выходят люди, в их числе - Достигаев с какими-то бумагами в руке. Из зала поспешно проходит Бетлинг под руку с Жанной, она испугана.)
Е л и з а в е т а (как всегда, весёлая, подбежала к мужу, спрашивает). Неужели дерутся?
(Он машет на неё бумагами. Мокроусов ударил кастетом Губина снизу по локтевому сгибу.)
Г у б и н (охнув, выпустил Нестрашного, орёт). Это - кто меня? Кто, дьяволы? Губина? Бить? (Его хватают за руки, окружают, ведут в буфет, он рычит.) Подожгу... Жить не дам...
(Из зала сквозь толпу появляется Ольга Чугунова, древняя старуха, в тёмных очках, её ведут под руки сын Софрон, лет за 50, и другой, Константин, приблизительно такого же возраста. Оба в длинных, ниже колен, сюртуках, в нагольных сапогах. На публику эти мрачные фигуры действуют подавляюще.)
М е л а н и я. Здравствуй, Ольга Николаевна!
Ч у г у н о в а. А? Кто это? Мелания, кажись? Стойте, дети! Куда пошёл, Софрон?
С о ф р о н. Кресло вам, маменька.
Ч у г у н о в а. Константин подаст, я тебе не приказывала. Что, мать Мелания, а? Делается-то - что? Гляди-ко ты: нотарусы да адвокаты купечеству смирненько служили, а теперь даже и не в ровни лезут, а командовать хотят нашим-то сословием, а? Воеводами себя объявляют... Что молчишь? Ты у нас бойкая была, ты - умная, хозяйственная... Не чужая нам плоть-кость...
М е л а н и я (хрипло). Что я скажу?
Е л и з а в е т а(мужу). Какая противная старушка-то...
М е л а н и я (очень громко). Говорила я, говорю...
Д о с т и г а е в. Её, старушку эту, весь город боится.
Ч у г у н о в а. Кричи! Криком кричи! В колокола ударить надо. Крестный ход вокруг города надо...
Е л и з а в е т а. Глупости какие! Идём?
Д о с т и г а е в (берёт её под руку). Пошли... Ох, Лизок! Взглядов нет, взглядов!
Ч у г у н о в а. Всё кричите... Всем миром надо кричать.
М-е л а н и я. А где он - мир? Нет - мира...
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
В доме Булычова. Поздний вечер. Столовая. На столе - самовар. Глафира шьёт рубаху. Т а и с ь я перелистывает комплект "Нивы" в переплёте.
Т а и с ь я. Это в сам-деле есть такой город Александрия, или только картинка придумана?
Г л а ф и р а. Город есть.
Т а и с ь я. Столица?
Г л а ф и р а. Не знаю.
Т а и с ь я. А у нас - две столицы-то?
Г л а ф и р а. Две.
Т а и с ь я. Богатые мы. (Вздохнув.) А - какие сволочи!
Г л а ф и р а (усмехаясь). Сердитая ты девица...
Т а и с ь я. Я-то? Я - такая... ух! Я бы всех людей спугала, перепутала сплетнями да выдумками так, чтоб все они изгрызли, истерзали друг друга.
Г л а ф и р а. Это зачем же надо?
Таись я. Так уж... Надо!.. Картинки-то вот выдумывают хорошие, а живут, как псы собачьи.
Г л а ф и р а. Не все люди - одинаковы, не все на твою игуменью похожи.
Т а и с ь я. Для меня - одинаковы.
Г л а ф и р а. Тебе, Таисья, учиться надо, надо книги читать.
Т а и с ь я. Не люблю я читать.
Г л а ф и р а. Есть книжки очень хорошие, про хозяев, про рабочих.
Т а и с ь я. Я - не рабочая, да и хозяйкой не буду, - кто меня замуж возьмёт? А девицы - не хозяйствуют. Читать меня - боем учили. И розгами секли, и по щекам, и за волосы драли. Начиталась. Псалтырь, часослов, жития... Евангелье - интересно, только я в чудеса не верю. И Христос не нравится, нагляделась я на блаженных, надоели! (Пауза.) Ты что скупо говоришь со мной? Боишься, что я твои речи игуменье перенесу?
Г л а ф и р а. Я не боязлива. Я - мало знаю, оттого и молчу. Ты бы вот с Донатом поговорила.
Т а и с ь я. Какой интерес, со стариком-то...
Д о н а т (с топором в руке, с ящиком плотничьих инструментов подмышкой). Ну, починил. А на чердаке - что?
Г л а ф и р а. Дверь скрипит. Звонцовым спать мешает.
Д о н а т. Фонарь давай. В кухне Пропотей торчит, чего он?
Г л а ф и р а. Игуменью ждёт.
Д о н а т. Ты бы угостила его чаем, поесть дала бы, голодный, поди-ка...
Г л а ф и р а. Видеть его дикую рожу не могу.
Д о н а т. Ты не гляди на рожу-то, а поесть - дай. Ты - послушай меня, не зря прошу! Позову его, ладно?
Г л а ф и р а. Твоё дело.
(Донат ушёл.)
Т а и с ь я. Вот, говоришь, Донат - хороший, а он - с обманщиком водится, с жуликом.
Г л а ф и р а (режет хлеб). Донату от этого плохо не будет.
Т я т и н (одет солдатом, голова гладко острижена, на плечах старенькая шинель). Шура - дома?
Г л а ф и р а. У себя. Калмыкова там...
Т я т и н (берёт кусок хлеба). Картинки смотришь, Тая?
Т а и с ь я (смущённо улыбается, но говорит грубо, задорно). Чего только нет в книге этой, а, поди-ка, выдумано всё для забавы?
Т я т и н. А вот горы, Альпы, тоже, по-твоему, выдуманы?
Т а и с ь я. Ну, уж горы-то, сразу видно - придуманы. Вон - снег показан на них, значит - зима, а внизу - деревья в цвету, да и люди по-летнему одеты. Это - дурачок делал.
Т я т и н. Дурачка этого зовут- природа, а вы, церковники, дали ему имя - бог. (Глафире.) Яков придёт, так ты, тётя Глаша, пошли его ко мне, на чердак.
Т а и с ь я (глядя вслед ему, вздохнув). С виду - тихий, а на словах озорник. Бога дураком назвал - даже страшно слушать!
Г л а ф и р а. Нравится он тебе?
Т а и с ь я. Ничего. Хороший. С волосами-то красивее был. Хороший и без волос. И говорит обо всём очень понятно. (Вздохнула.) Только всё не так говорит.
Г л а ф и р а. Разговаривай с ним почаще, он тебя добру научит.
Т а и с ь я. Ну, я не дура, знаю, чему парни девок учат. У нас, в прошлом году, две послушницы научились - забеременели.
Г л а ф и р а. И тебе, девушка, этого не миновать. Любовь людям в корень дана.
Т а и с ь я. Про любовь-то в песнях вон как горько плачут. Побаловал да убежал, это не любовь, а собачья забава.
Г л а ф и р а. Характерец у тебя есть, ума бы немножко.
Т а и с ь я. Ума с меня хватит.
(Донат и Пропотей - в деревенской сермяге, в лаптях, подстригся, неотличим от простого мужика, угрюмо озирается.)
Д о н а т. Садись.
Т а и с ь я. Преобразился как! Фокусник.
П р о п о т е й. При девке этой не стану говорить, она игуменье наушница.
Т а и с ь я (озлилась). Я - не девка, жулик! И - не уйду! Выслушаю всё и скажу игуменье, скажу! Она тебе задаст...
Д о н а т. Ты, девушка, будь умницей,- уйди! И ты, Глаха...
Г л а ф и р а (строго). Идём, Таисья.
Т а и с ь я. А я - не хочу. Мне велено за всеми присматривать, всё слушать. Выгоните меня, - я ей скажу: выгнали, значит - секреты были против неё.
Д о н а т (ласково). Милая! Чихать нам на твою игуменью. Ты сообрази: люди - царя прогнали, не побоялись, а ты их игуменьей стращаешь, дурочка! Иди-ко...
Г л а ф и р а. Не дури. Ты - что? Для игуменьи живёшь?
Т а и с ь я. А - для кого? Ну, скажи? Вот и сама не знаешь.
(Лаптев в дверях.)
П р о п о т е й. Мала змея, а - ядовита.
Д о н а т. А вот и Яша! Ну - попал в свою минуту! Вот, человек этот...
Л а п т е в. Как будто я его знаю...
П р о п о т е й. Знать меня - не диво. Я, как пёс бездомный, семнадцать лет у людей под ногами верчусь...
Д о н а т. Это - Пропотей...
Л а п т е в. Блаженный? Та-ак... Ловко, дядя, ты ерунду сочиняешь!..
П р о п о т е й. Это - не я. Это - один попик из пригорода, пьяница. Осипом звать. Гусевод - знаменитый...
Л а п т е в. Ну, наверно, и сам сочинял?..
П р о п о т е й. Сначала - сам, да не больно грамотен я. С голоса учился... стихам-то. В ночлежках, в монастырях...
Д о н а т. А чем раньше занимался, до блаженства?
Л а п т е в. До дурачества?
П р о п о т е й. Коновалом был. И отец у меня - коновал. Его во втором году харьковский губернатор засёк... выпороть велел, у отца на пятый день после того - жила в кишках лопнула, кровью истек. Я-то ещё раньше, года за три, во святые приспособился. Вот что... не знаю, как вас назвать?
