Виктор Шкловский - Письма внуку
Она - это жизнь.
Одесса большая. Она давно не брилась и улицы заросли зеленой бородой.
Пляжи намывные. Ходят большие катера. Персики зреют, ни о чем не думая.
Мне скоро 77. Это много. Ну еще пять лет. Это будет еще больше. Я еще умею думать, но не сведу концы с концами. Много пропущено. Жизнь прошумела как дождь. И зонтик от дождя уже высох.
Люби людей, мальчик. Ничего не повторится. Надо быть жадным на хорошее.
Поцелуй свою бабушку Люсю. Скажи ей, что я больше всего благодарен ей за тебя.
Будем собирать твою библиотеку вместе, книгу к книге. Будем ждать пока займем пустоты - разрывы.
Всё хорошо. Жарко. Тихо. Зреет виноград. Ходят добрые собаки. Есть и такие.
Целую тебя, студентик мой. Мы-то носили синие фуражки. Спорили в коридорах и всё время проектировали время, хотя и не знали даже размера вселенной.
Целую всех. Я печален. Надо в книге идти на уступки.
Ну покрутимся и внезапно ...... новое.
Витя - дед.
1 Никита поступил на медико-биологический факультет 2-го Мединститута.
20
18.11.1969
Дорогой мальчик.
Единственный друг мой!
Вот живу: сегодня пойду хоронить Халтурина1. Он девять месяцев лежал в больнице - говорить не мог.
Мало имен в телефонной книге. Надо быть мужественным. Мне что остается?
Работать. Земля всё же вертится.
Итак, работаю над сценарием. Мешает лишний соавтор и непонимание режиссера2. Он не глуп, но уже не молод (37 лет) и хочет всё наверстать.
Надо работать сильно, но не напрягая себя желанием себя превозмочь. Всё получается само - как дыхание. Важничать не надо. Книга моя в типографии. Верстка будет в декабре (в конце). Книга может выйти в первом квартале.
Послал предисловие в Мадрид к книге "Повести о прозе". Три раза переделывал. Может быть, получилось сложновато. Пишу статьи. В декабре сяду кончать книгу об Эйзенштейне. Единственный способ написать - это писать. Упорно, день за днем.
Много ли зим отмеряно мне, или это последняя, которая не хочет начинаться3. Всё равно работать. Я больше уже ничего не умею. Бывает счастье это вдохновение. Оно приходит не сразу, но почти обязательно.
Но бывают и бессонные ночи.
Не знаю когда выйдет в свет Толстой.
В Италии дело сложное. Всё идет к новой ихней револю
ции.
Вчера был у меня кубинец. Завтра придет венгр.
Милый друг, учись читать Горация. Учись работать. Барахтаешься и вдруг научаешься.
В твои годы я был уже мужем твоей бабушки. Был счастлив и несчастлив. Был беден. Самоуверен. Писал хорошие вещи. Поверь мне: воздух держит, если махать крыльями. Они у тебя должны быть.
Не пропусти любовь, милый. Не сердись на жизнь. Жить всегда было трудно.
Буду писать. Пишу ежедневно и честно встречаю то, что Гоголь называл "грозной вьюгой вдохновения". Но и она то подымает тебя, то бросает. Жить в этой вьюге труднее, чем ходить под парусом.
С деньгами у меня трудно. Я прожил заработанное, ждал собрания сочинений, обстоятельства помешали: слишком много претендентов с локтями. Ничего, я видел и худшие времена. Картина снимается, книга печатается, книга пишется, только сердце уже не молодое.
Поцелуй бабушку. Скажи маме, чтобы она верила в себя. В себя надо очень верить - это первое требование.
Скажи Коле чтобы он не сердился на жизнь. Работы, черной работы, было много у Хлебникова. Сам видел. У Пушкина. Если не плыть, то не доплывешь. Надо заводить себя как часы. Работать как в лаборатории и не пропустить высокой удачи.
Целую тебя, мой мальчик. Я с остатком жизни справлюсь. У тебя, значит, есть друг.
Твой дед Виктор Шкловский.
25 января 1970 года мне будет 77.
1 Иван Х а л т у р и н - писатель.
2 В. Б. делал сценарий по "Демону" Лермонтова для С. Параджанова.
3 Парафраз из Горация: "Много ли зим мне отмеряно или это последняя, что разбивает волны о противолежащие скалы" ("Cовет эпикурейцу").
21
07.04.1970
Ялта.
Дорогой Никитеночек!
Уважаемый студент биофака!
Вероятно, сегодня 7 апреля. Я почти выспался. Скоро начну писать.
Уже всё хорошо. Сплю крепко без снотворного, но устаю легко, и вдруг потолстел. Надо начинать гулять.
Уже читаю. Был в чудном ресторане. Он называется "Шелаш" и находится у автостанции. Всё очень вкусно. Дичи много. Мясо жарят на решетке большими кусками. Но не дают ножей. Только вилки. Рвите зубами. Конечно, ножи есть, но вдруг их украдут?
Огромная презрительная подавальщица посильно занимается ухудшением быта. Потом дала один нож на четверых.
В комнатах хорошо. Часто солнечно. С утра прилетают щеглы, потом вороны. Соловьи еще задержались в дороге, и пароходов мало.
Чесался у пристани большой белый пароход "Петр Первый": с него сбивали краску. Прочесали пол бока. И поехал он чесаться дальше к Кавказу.
В горах (был один раз) уже солнечно. Белку видал.
Море хорошее. У него сидят, но не купаются.
Провизии здесь много и без очередей. Плохо одно: почти взаимное недоброжелательство. Не поддавайся ему. Любить людей, не отчеркиваться от них, не отделяться, не отругиваться ни от старших ни от младших трудно. И есть еще творчество. Оно и постоянно и отрывисто как искра. Секунда в степени "-10", а живешь им или воспоминанием о нем, или надеждами. Оно должно прийти к тебе, жди. Например, в 1972 году, ведь для этого надо подучиться. У котят и у тех не сразу открываются глазки. Целую тебя, дорогой.
Целую всех.
Да здравствует добрая удача.
Твой дедушка с палочкой, Витя Шкловский.
22
16.08.1970
Репино.
Дорогой Никиточка.
Я в Репино. Ничего не делаю, но мокну под дождем. Знакомое море скучно и ветрено. Позавчера была буря (небольшая). На берег выбросило длинную железную баржу. Четыре парохода издали тянули её тросами, через сутки вытянули. Знакомых мало. Лес влажен, но красив. Первые две недели на чистом синем небе плыли остроносые белые тучи.
Двадцатого поедем в Москву. Там должна быть уже книга1. Как выпущена не знаю. Писали мне сюда мало. Звали в ГДР. Там издают книги. Куда-нибудь поеду.
Занимаюсь по утрам гимнастикой. Рука болит только ночью. Вернее не болит, а ощущается.
Надо ехать и дописывать сложную книгу о Сергее Эйзенштейне. Пиши мне на Ленинград.
Всё что было, прошло, здесь оно поросло не быльём, а лесом. Очень люблю тебя. Мой руки с мылом и слушай музыку. Читай, не боясь разбросаться. Новые мысли растут не из книг, а на пространстве между книгами.
Поцелуй всех своих. Бабушку отдельно.
Твой дед Виктор Шкловский.
Москва, Петровка 26, кв. 126.
Н. Е. Шкловскому.
Утешение моей старости.
Я гуляю здесь. Земля после того как я сломал руку кажется мне опасной. Попробовал носить палку. Палка мешает. Начинаю волочить ноги. Помогает только время. Но времени не так много. Остается только одно - писать книги.
Никиточка, интереснее всего после того, как все написал, начинаешь вписывать. Мысли созревают тогда, когда всё написано. Они растут между грядками.
Сегодня уже 16. Чудный теплый день с холодным ветром. Вчера был у Ольги Борисовны2. Странный дом. Ведро без дна. Они совсем не умеют жить. Ну ладно, и я не умею.
Ну целую тебя, а ты целуй других.
Мой руки. Это последний сегодняшний девиз.
1 "Тетива".
2 Ольга Борисовна Э й х е н б а у м - дочь Бориса Михайлови
ча Эйхенбаума, литературоведа, ближайшего друга и соратника
В. Б. Ольга Борисовна жила в Ленинграде с дочкой Лизой и, может быть, уже с зятем Олегом Далем.
23
10.10.1970
Ялта.
Дорогой Никиточка.
Я жив и здоров. У нас здесь было три дня бури, но волна бежала не на берег, а с берега. Море было черное, с белыми полосками вдали. Было холодно. Сейчас 15. Ветер стих. В саду доцветают розы, которые нельзя срезать и не надо.
Меня смотрел доктор: у меня нормальное давление, нет перебоев сердца, но я старый.
Это ясно даже при вскрытии паспорта.
Надо гулять, а я скоро устаю. Это уже не паспорт.
Больше всего мне хочется писать книги. Я это люблю (как тебя) и умею.
Ты скоро полюбишь работу, как только она даст хотя бы иллюзию открытия.
Сегодня 10 октября газеты не радуют.
Читай стихи, ходи на выставки, слушай музыку и занимайся наукой, если сейчас не собираешь картошку.
Дед Виктор.
Поцелуй маму. Ей надо принимать столовую ложку самоуверенности в день.
Поцелуй бабушку. Твой дядя Никита говорил: "наша ма
ма - лучший человек в мире".
24
23.10.1970
Ялта.
Твоё письмо, Никиточка, я получил.
Оно хорошее. Ты вошел в большое дело, в великий лес. Легкомысленно было бы сразу понять, что видишь. Работа осознается на подступах. Иногда, оглянувшись, не понимаешь, почему не всё сразу понял. Работа осознается в работе, в сопротивлениях. Она открывается, когда проходишь сквозь ущелье. Открывается в сопоставлениях.
Из 400 страниц книги1, вероятно, я уже написал 350 или 370. Сейчас она только начинает отчетливо открываться в дальних сопоставлениях. Они крепче, долговечней её и неожиданней.
Сейчас здесь тепло. Днем больше 20-ти. Леса редеют, расцвечиваясь, их новое разнообразие закрывает то, что они раздеваются на зимнюю ночь. Небо синё. Выступают краски стволов.
