Иван Мележ - Люди на болоте (Полесская хроника - 1)
Василь шел, будто хотел выпить воды. Мать, повязав платок по-девичьи, словно косынку, - комары уже не надоедали, стало жарко, - сгребала траву, охапками на граблях переносила на сухое место. С травы текла вода, и мать старалась держать сено и грабли перед собой. На сухой части луга уже было разостлано немного травы.
Кинув траву, она взглянула на него, и Василь заметил, что на лице ее появилась жалость. Хмурая, отряхнула мокрый подол.
- Передохни!.. Полежи вон там, в теньку... Управимся, никуда не денется... трава эта.
Когда он упал в траву возле телеги, наклонилась, нежно погладила по голове.
3
Под вечер старый Чернушка и Василева мать собрались в деревню. Матери нужно было ехать, чтобы накормить Володьку, подоить корову, посмотреть хозяйство. У Чернушки же дома была больная жена.
Хведька и Ганна оставались ночевать на лугу. Оставались тут и бочоночек с водой, и коса, и латаная свитка - зачем возить все это туда-сюда без нужды!
- Держись возле Василя, - приказал Чернушка дочери, усевшись на телегу. - И ты, Василь, присматривай за ними... Девка, она - девка. И малый...
Мать, довольная тем, что Чернушка взялся подвезти ее, охотно поддержала:
- Живите дружненько!
Василь промолчал. Но когда телега скрылась в лесу, он почувствовал, что ничего худшего, чем остаться тут наедине с Ганной, нельзя было и придумать. Лучше бы и он уехал домой, чем валандаться тут с ней!
Василь намеренно делал вид, что быть с ней - одно наказание. Ганна скромно молчала, но он видел, что девушка тоже не рада такому товариществу. Стоять молчать с нею было как ни с кем другим неловко. Василь не выдержал: стараясь показать, что у него полно забот, он вдруг направился к Гузу, стоявшему возле орешника.
Парень сводил коня к озерцу, почти сплошь заросшему осокой, напоил. До озерца было с версту, и, пока он возвратится, на болото легли первые сумерки. Повеяло сыростью, стало холодновато. Неподалеку, в лозняках, начал собираться туман.
"Живите дружненько!" - вспомнил Василь слова матери, увидев Ганну, которая что-то говорила брату. - "Дружненько"! И скажет же, ей-богу!.." Он подумал, что останется возле своей подводы и туда, к Чернушкам, больше не пойдет.
Но прибежал Хведька:
- Дядечко, идем к нам!
- Чего это? - Василь неприветливо отвернулся.
- Огонек разведем!
Василь постоял, делая вид, что занят, - развязал торбочку, стал возиться в ней, будто что-то искал. Надеялся, что малыш не станет ждать, но тот не отходил, следил за каждым его движением.
Что с ним сделаешь! Василь сердито пожевал корку, завязал торбочку. Набросил на плечи свитку.
- У нас есть спичка, - радостно сообщил Хведька, забегая вперед Василя.
Ганна уже разводила костер сама. Слабый огонек, перед которым она присела на корточки, еле-еле теплился. Он был такой немощный, что не мог зажечь даже горсть сухого сена, которую держала над ним девушка. Почти припав лицом к огоньку - будто в поклоне, Ганна старалась вдохнуть в него жизнь, дула, поддерживала, а он не разгорался. Девушка была в отчаянии.
- Дай я!
Василь встал на коленки рядом с ней. Она только слегка отодвинулась. Так они несколько минут и были рядом, плечом к плечу, стараясь оживить огонек, который почти угас. Щеку Василя щекотала прядь ее волос, необычайно близкая, но он не отклонялся. У него была одна забота, одно беспокойство.
Огонек потух. Ганна вздохнула, поднялась. Стало слышно, как гудят комары.
- Ничего. Я пойду одолжу уголек... - утешая их, сказал Василь.
Вокруг в разных местах в темноте светились огоньки. Он выбрал самый близкий и скорым шагом прямиком направился к нему. Возле огня полукругом сидели старый Глушак Халимон, прозванный по-уличному Корчом, сухонький, небритый, форсистый Корчов сын Евхим и их батрак - молодой рябоватый парень из-за Припяти. Они ужинали.
Василь поздоровался.
- Что скажешь, человече? - добродушно, сипловатым голосом спросил старик.
- Уголек одолжите...
Евхим встал, плюнул в ладонь, пригладил чуб. Форсун, он и тут был в городском пиджаке, в сапогах.
- Свой надо иметь!
- А вам жалко?
- Жалко не жалко, а надо иметь! Теперь же власть больше для таких старается!..
- Евхим! - строго, даже грозно отозвался отец, поперхнувшись кулешом. Старый Глушак доброжелательно взглянул на Василя. - Бери, человече!.. Он шутит...
- Нет, я - серьезно. Об этом написано в "Бедноте"...
- Евхим! - повысил голос старый Корч.
После паузы спросил строго: - Ты куда?
- К Авдотье-солдатке. Или, как ее, красноармейке?
Батрак засмеялся.
- Как ты разговариваешь с отцом! - покраснел Глушак..
- Ну, куда? - Евхим повел плечами, - Пойду поищу более веселой кумпании!..
- Смотри, недалеко. Чтоб на бандитов не нарваться! Слышал я, в Мокути вчера были...
- Не нарвусь!
Нес уголек Василь голыми руками - перекидывал из ладони в ладонь, будто играл им. Красный глазок весело прыгал в темноте.
Порой Василь останавливался и дул на уголек, чтобы не погас. Когда прибежал к Чернушкам, там сразу захлопотали. Ганна быстро подала ему горсть сухого сена, склонилась вместе с ним, и вновь ее прядь щекотала его щеку, но теперь это не только не мешало, а было даже удивительно приятно.
Они вместе дули на уголек, на сено, и это тоже доставляло ему удовольствие
Еще более приятно стало, когда сено вспыхнуло и заиграл живой огонек. Хведька, бегавший возле них, сразу же попробовал сунуть в огонь ветку.
- Куда ты такую! Глупый, ну и глупый же ты! - Ганна оттолкнула ветку и почему-то засмеялась.
4
Ничего особенного не случилось в этот вечер, но память о нем согревала и тревожила их потом многие годы.
Ганна помыла в ближней ямке картошку, насыпала в котелок и хотела поставить его на огонь, но Василь перебил:
- Давай я ралцы сделаю!
Он, стараясь не терять степенности, по-мужски солидно покопался в ветвях, лежавших возле костра, выбрал две дубовые ветки, вырезал из них вилки и воткнул в землю. Сделав перекладину, попробовал ее прочность руками, взял у Ганны котелок и повесил над огнем.
- Так лучше, - молвил Василь под конец.
Ганна не сказала ни слова, но в ее молчании он почувствовал одобрение. Василя это утешило. Они сидели друг против друга, смотрели на воду, которая закипала, затягивалась белой молочной пленкой, и, хотя не говорили ни слова, понимали, слышали один другого. Между ними возникла необыкновенная приязнь, доброе согласие. Не договариваясь, каждый нашел себе дело: Ганна снимала пену с воды, следила за котелком, Василь подкладывал ветки, чтобы огонь не спадал. Пока варилась картошка, он с Хведькой несколько раз сходил в лес, принес сухих веток и, только сделав хороший запас их, снова сел у костра.
Когда Ганна, сливая воду, пригласила его ужинать, Василь, по обычаю, которого придерживались почти все в Куренях, хотел отказаться:
- Я поел уже.
- Когда ты там ел! - словно хозяйка, возразила она. - Садись. Нехорошо без горячего!..
Василь послушался, но неохотно. Он принес со своего воза полкаравая хлеба, брусок сала и горсть зеленого лука, положил на разостланный перед Ганной платок.
Ужинали молчаливые и настороженные, непривычные к такой, будто семейной, близости. Снимая липкую кожуру с картофелин, Василь хмурил лоб и всем своим видом показывал, что он совсем не стесняется, что ему известно, как надлежит в таком случае держаться мужчине, но глаз на
Ганну не подымал и мысленно злился на свои особенно непослушные пальцы.
Только один Хведька, видно, не обращал внимания ни на что: давясь горячей картошкой, закусывая салом и луком, выбирал из котелка картофелину за картофелиной. Он первый отодвинулся от котелка.
Вслед за ним вытер руки о штаны и Василь.
- Ешь еще, - сказала Ганна. - Ты же не наелся.
- Нет, хватит...
- Невкусная, может, картошка?
- Картошка как картошка...
Он действительно не заметил, вкусная или невкусная эта картошка, - не до того было. Он даже радовался, что этот странный ужин окончился. Подумал, что сказал, видно, нехорошо, что надо было похвалить. Но хвалить картошку - это значило хвалить и Ганну, а он никогда в жизни никого не хвалил, тем более девчат Этого никто из мужчин не делал.
Сдержанно, как и подобает мужчине, Василь поблагодарил.
- Не за что, - ответила Ганна.
Василь встал, посмотрел на синеватое, глубокое, звездами вышитое небо.
- Погода должна быть!..
Он хотел было уже идти к своему возу, но Хведька попросил; - Дядечко, вы с нами останьтесь!
Василь нерешительно остановился. Ганна поправляла платок, молчала. Василь бросил на нее настороженный взгляд.
- За Гузом присматривать надо...
Ганна отозвалась:
- Он и отсюда виден...
- Отсюда не так.
Он двинулся было, но Ганна вскинула на него глаза, тихо, испуганно сказала:
- Я боюсь...
- Чего это?
- Бандиты вдруг объявятся...
Ее искренние слова, просьба поразили его, сразу смягчили гордое мужское сердце. Такой просьбе он не мог не уступить. Сказал, что останется. Только прошел к коню, посмотрел, хорошо ли стреножен, взял с воза свитку и вернулся к костру.
