Я – спящая дверь - Сьон Сигурдссон
Генетик вздыхает, гадая, как всё это объяснить: школа, учитель Скýмур Áускельссон, печальная судьба мальчика с «правильным» северным выговором – всё слишком сложно, и он решает сменить тему:
– Кровь… Я часто думаю о крови…
Он резко замолкает. Размышления об уроках исландского языка в школе неожиданно сделали его произношение настолько жестким, что слово «кровь», или по-исландски «блóуд», прозвучало почти как «плóуд». Для проверки он беззвучно произносит слово «блоуд», прислушиваясь, «п» там у него или «б», но как только раздвигает губы, чтобы произнести гласную «о», его настигает ощущение табачно-желтых пальцев учителя у себя во рту. Он помнит, нет, он чувствует, как Скумур, крепко ухватившись за его влажный язык, шарит под ним в поисках ужасной жвачки, тычет толстым пальцем между зубами так, что волосатые костяшки трутся у самой глотки, больно натыкается ногтем на язычок мягкого нёба и напоследок оставляет после себя кислый привкус никотина.
К горлу генетика подкатывает позыв на рвоту, но он успевает с ним справиться и тихо повторяет – на этот раз со звонким, мягким «б»:
– Блоуд!
Молчание. Энтони ерзает на стуле. Затем:
– Я не удивлен. Это совсем не странно. Человек твоей профессии…
И продолжает:
– Я знаю, кто ты такой, хотя ты меня и не знаешь. Я живу тут неподалеку. Уже полных шесть десятков и еще пять лет – как раз по сей день. Да, приятель, кто бы мог подумать, что бедный мальчишка из Нигертауна проведет свою жизнь в качестве домашнего негра теологического факультета исландского университета?
– А я тоже знаю, кто вы. С мальчишеских лет видел вас на прогулках тут, у озера, и в березовом лесу. Вы живете на старой даче теологов. Мой отец иногда говорил о вас. Помню, как он однажды сказал моей матери, что во всей Исландии лишь еще у одного мужчины есть твидовый костюм, равный вашему. Нетрудно догадаться, кого он имел в виду. Мы, дети, вас до чертиков боялись. А задумывались ли вы об одной вещи? Если полностью осушить озеро Тингватлаватн, в котором 2 миллиарда 856 миллионов кубических метров воды, а затем извлечь кровь из всех людей на земле (в одном человеке в среднем около 0,005 кубометра крови, просто умножьте это на 7,1 миллиарда) и вылить ее в пустой котлован озера, она заполнит лишь одну восьмидесятую его часть. Одну восьмидесятую! И это всего лишь одно несчастное озеро!
Генетик явно начинает приходить в себя после того, как вырубился на берегу. Он пока не в состоянии произвести точные расчеты кубометров воды и крови, но всё же ему удалось это сделать более-менее без искажений. Он шарит по столу в поисках стакана. Тот пуст. Пузырь виски лежит на боку, в плечике виднеется немного влаги. Схватив бутылку и откинувшись назад, генетик переворачивает ее вверх дном и ожидает, пока последняя капля, скатившись вниз, упадет на его жаждущий язык. Но к тому времени, когда жидкость, наконец, перетекает из прозрачного горлышка в его собственное, он забывает, чем собирался завершить свои разглагольствования о крови. Чтобы подвести хоть какой-то итог, он машет зажатой в кулаке бутылкой в сторону воды и выдает:
– Да, всё человечество не больше крошечной части этого озера…
Энтони Теофрастос Афаниус Браун:
– Бррр, меня всегда пробирает дрожь, когда представители нордической расы начинают рассуждать о крови…
Молчание.
Наконец пришелец, похлопав в ладоши, чтобы согреть их, произносит:
– А я несколько раз разговаривал с твоей женой, когда она проходила мимо моей дачи. Надеюсь, ты не против.
Старик подмигивает генетику:
– Мы просто разговаривали.
– Мои жены сами себе хозяйки. Это была Анна?
– Нет, мы представились друг другу. Ее звали не Анна. В этом я уверен.
– Бри́ндис? Она высокая? Когда это было?
– По-моему, ее имя начиналось с «си». Я тогда еще подумал, что не так уж много исландцев с именем, которое начинается с этой буквы[43].
– Тогда это Кáра Мьётль.
– Она немного моложе тебя, блондинка. Это было лет пять назад.
– Да, подходит. Так, значит, вы еще не знакомы с Дорой?
– Пока нет, но Кара… Кара Мьётль… Она интересовалась вопросами из моей области.
– Фитнесом?
– Вуду.
«Будь творцом своей жизни!» – такой девиз отец генетика прививал своим сыновьям. Он постоянно повторял его – буквально по каждому поводу. Не то чтобы он только и талдычил об этой своей жизненной философии, нет, его нельзя было обвинить в однобокости, он был эрудитом старой закалки, одинаково хорошо читал природу, людей и книги, но ему удавалось свернуть в это русло любой разговор. Неважно, затрагивала его беседа с сыновьями обыденные вопросы, такие, например, как стоимость грампластинок или запланированный правительством переход с левостороннего движения на правостороннее, или же они обсуждали животрепещущие темы, такие как атомная угроза, война в Индокитае или создание союза северных стран, вывод был неизменным: равенство и братство великого социализма никогда не будет достигнуто, если каждый борец с несправедливостью у себя на родине, где бы она ни находилась, не сможет распоряжаться своей собственной жизнью. Чтобы менять ход истории, они должны для начала иметь полный контроль над собственным положением. Больше всего на свете мировые капиталисты и их жалкие исландские подражатели боятся именно таких людей. Ибо, когда эти люди сталкиваются с превосходящей силой врага, с необузданным насилием капиталистического монстра, в их арсенале имеется то, что можно назвать бедняцким оружием массового уничтожения их противника: самопожертвование.
В отцовских лекциях слова «эти люди» означали «вы, братья», и с этим иногда было трудно согласиться, особенно если разговор, к примеру, касался просьбы о деньгах на школьную дискотеку.
Позже младший сын Мáгнуса Áугустссона – журналиста, депутата парламента,
