Зеленая гелевая ручка - Элой Морено
Мы вошли, и за нами проследовали родственники.
Тишина.
Мы вошли вчетвером – или все-таки впятером – в окружении людей, занявших первые ряды в церкви, чтобы поставить гроб на специальный постамент.
Я снова попытался найти взглядом Реби. Она сидела в последнем ряду, издалека глядя на меня, прямо в глаза. По проходу сбоку я подошел к ней и сел рядом. Упреков не было.
Тишина.
Священник встал перед аналоем, медленно поднял голову, оглядел присутствующих и перешел сразу к делу:
– В очередной раз смерть родственника и друга собрала нас всех вместе, чтобы помолиться и сказать ему последнее «прости». Потеря любимого человека – это тяжелый удар, который наносит нам жизнь. Нам не хотелось бы расставаться с ним, поэтому данное прощание столь печально и болезненно. Для нас, верующих, пред лицом смерти всегда светит луч надежды и утешения. Это происходит потому, что мы верим в Бога, который страдал и умер, но прежде всего, мы верим в Бога, который воскрес и теперь живет рядом с нами.
Речь продолжалась еще несколько минут, пока слова «помолимся же, братья и сестры» не заставили Реби, родителей Реби, пожилую сеньору, страдающую от жуткого артроза, верующих, неверующих, старика с тростью и одного из тех мужчин, что надорвал себе спину под тяжестью гроба, встать, чтобы затем снова сесть и слушать дальше.
Священник продолжил:
– Господь не дает нам объяснений о таинстве смерти, мы почти ничего не знаем об этом. Но знаем, сколько сделал он для нас при жизни. Он сам хотел умереть, как умираем мы… И это лучший урок, который он мог преподать нам, чтобы развеять наши страхи перед печальной реальностью смерти…
Он говорил и говорил, и я, как и большинство присутствующих – за исключением Реби, в чем была главная проблема – давно абстрагировался от происходящего.
Я занялся рассматриванием чужих голов и тел, думая о своем и лишь изредка обращая внимание на монолог.
– Свет проведет вас по пути надежды… Христианин – это паломник, идущий к определенной цели… Тот, кто хочет спасти свою жизнь, потеряет ее, но тот, кто потеряет свою жизнь ради меня, обретет ее…
После бесконечных приседаний вверх и вниз, от которых еще больше начали хрустеть кости всех присутствующих, после всех прослушанных, но неуслышанных слов проповеди, которые повторялись и повторялись, как заезженная пластинка, меня вдруг разбудило ворчание. Я встрепенулся, предчувствуя бурю. Я взял ее за руку, и она отдернула ее, я посмотрел ей в глаза и увидел в них бушевавший огонь. Мне стало страшно.
Я не виню ее. Виноваты были целиком и полностью они: он и Он, оба. Один – потому что считал, будто знает, что думает Он. Другой – потому что никогда не был рядом, никогда ничего не говорил, никогда даже не приходил посмотреть, как тут всем живется. Виноваты были они, а не Реби. Они были безответственными. Реби – просто расстроенной.
Священник углубился в христианские обобщения, не понимая, не зная, не поинтересовавшись о том, кто лежал перед ним в гробу. После прочтения нескольких цитат из Евангелия пришла череда фраз, которые привели к катастрофе.
– …он умер и воскрес за нас, мы уповаем на Тебя, Господи… на Иисуса Христа, Господа нашего. Не бойся, Рохелио, Христос умер за тебя, и в Его Воскресении ты был спасен. Господь защищал тебя при жизни, вот почему… Молимся… Тебе, Отче, мы вверяем душу брата нашего Рохелио с твердой надеждой на то… Мы благодарим тебя за все дары, которыми Ты одарил его на протяжении жизни… Но Господь не сказал последнего слова. Наоборот, его последними словами были не «умер», а «живи, живи вечно!» Смерть – это всего лишь прощание с бренной жизнью. Он ждет нашего брата Рохелио с распростертыми объятиями, чтобы он продолжил там, в Раю, счастливую жизнь вместе со своей семьей, женой и друзьями.
– Нет, только не вместе с его женой!
Вся церковь погрузилась в тяжелое молчание. Все вокруг смолкло. Смолкли церковные лавки, деревянные статуи ангелов, золотые украшения. Смолкли цветные витражи только для того, чтобы услышать Реби, вскочившую с места и начавшую, как вулкан, выплескивать наружу все, что так долго копилось внутри:
– Этот человек, о котором вы тут говорите, был не более чем уродом, жестоко избивавшим мою тетю! Моя тетя умерла и была похоронена с одним глазом только потому, что второй он выбил ей пряжкой от своего ремня! Этот человек потратил всю свою жизнь на алкоголь, сигареты и шлюх, после которых он возвращался домой и начинал издеваться над своей женой. Вы знали об этом? – она остановилась, и голос ее раскатистым эхом сотряс стены церкви: – «Вы знали об этом? Вы знали об этом? Вы знали?..»
Несколько секунд, которые мне хотелось растянуть как можно дольше, никто ничего не говорил: дети перестали плакать, старики не осмеливались кашлять, мне даже показалось, что статуя Христа смущенно опустила голову…
Все уставились на нас, кроме, пожалуй, священника, который стоял и смотрел в пол, желая провалиться под него.
– Это его там ваш Бог примет с распростертыми объятиями? – угрожающе спросила она священника. – Ну тогда передайте им, чтобы ни один, ни второй не приближались к моей тете!
На этом она успокоилась, и все закончилось.
Она опустила голову, схватила меня за руку, и мы направились в сторону выхода.
Последние слова все еще звучали под сводами церкви, пока мы выходили на улицу.
Мы вырвались из оков одного из самых темных молчаний в нашей жизни, оставив после себя церковь, переполненную ошеломленными людьми, священника, не знавшего, что сказать, и целую деревню, которой теперь было о чем поговорить.
Мы сели в машину и поехали домой. Едва мы выехали за пределы деревни, Реби взорвалась – она рыдала так сильно, как я никогда еще не видел. Дрожа от нервов, как девочка, она цеплялась за собственную печаль. Из ее глаз хлынули тысячи слез – слез победы, печали, ярости и отчаяния, которые вместе с тем душили ее.
Я остановил машину на обочине объездной дороги.
Она подняла голову, посмотрела на меня утопающими в слезах глазами, а потом обняла так, как редко когда обнимала. Там, в моих объятиях, она снова превратилась в девочку, с которой я познакомился много лет назад. Я гладил ее волосы, целовал ее шею, мы крепко сжимали друг друга. Я ощутил ее тело в своих объятиях, я почувствовал ее руки
