Мистер Вечный Канун. Город Полуночи - Владимир Торин
Незваный гость снял с шеи пожелтевшую от времени бечевку, на которой висел обломок ключа, выточенный трещинка к трещинке к первому. После чего заступил Джине Кэндл за спину и осторожно прикоснулся к ее затылку. Та, разумеется, никак не отреагировала, и старик кончиками пальцев нащупал под волосами небольшое отверстие. Замочная скважина! Он близко! Он так близко!
Мистер Биггль убрал в сторону мешающие ему пряди Джины Кэндл и, затаив дыхание, засунул обломок ключа ей в затылок. В тот же миг откуда-то изнутри старухи раздался едва слышный металлический звон.
Половинка ключа в пальцах мистера Биггля чиркнула по половинке, застрявшей в голове женщины. Незваный гость немного поводил ключом, пытаясь на ощупь составить обломки двух половинок, и в какой-то миг ему это удалось. Выступы вошли в пазы, и половинка ключа, принадлежавшая Бигглю, обильно смазанная сильным магнитным зельем, вцепилась в застрявший обломок, словно бешеная собака — в горло человека.
Мистер Биггль возликовал. Пальцы его вздрогнули. Ключ был цел!
— А вот поворачивать его не нужно… — раздался шелестящий, словно шипение змеи, голос за спиной ключника.
Мистер Биггль от неожиданности резко вытащил ключ из затылка старухи, и тот тут же рассыпался металлическим крошевом. Джина Кэндл едва заметно дернула головой, отчего с ее лица посыпалась пудра.
С непониманием глядя то на обломки бесценного ключа, то на вздрогнувшую старуху, мистер Биггль вдруг ощутил, что веки его начинают наливаться тяжестью. Он понял, что попался.
— Ловушка, — только и успел прошептать Стюарт Биггль, после чего его сознание вдруг превратилось в грязную жидкость, бултыхающуюся на дне мутной бутылки. Он утратил себя, теперь был скован его собственный разум.
— Это твой роковой замок, — прошептал кто-то. — А вот это — твои инструкции.
В карман старого потертого пальто опустился коричневый конверт. Мистер Биггль машинально хлопнул себя по карману и поднял взгляд. Перед ним стояла женщина в фиолетовом платье и кокетливой шляпке на голове. Ведьма Кэндл. Старик никак не отреагировал.
— Ты сейчас уйдешь из этого дома, — сказала ведьма. — И не станешь оглядываться. Остальное узнаешь из конверта. Все понял?
— Да, мэм.
— Вот и славненько. — Рэммора Кэндл усмехнулась и едва слышно злорадно добавила: — Что, Корделия, съела?
— Простите, мэм, но я не знаю, — с отсутствующим видом сказал мистер Биггль, не уловив риторики.
— Чего ты не знаешь? — удивилась ведьма.
— Что съела Корделия, — механически ответил ключник. — Я не имел возможности присутствовать за обеденным столом.
— Пошел вон, — рявкнула Рэммора Кэндл.
— Откланиваюсь, мэм.
Стюарт Биггль словно во сне покинул комнату.
Дождавшись, когда дверь за ним закроется, Рэммора подошла к находящейся в прострации матери и прошептала ей на ухо:
— Почти-почти, верно? — Она коснулась подвитых седин у мочки уха старухи краем своей злой самодовольной улыбки. — Но не в этот раз.
Рэммора развернулась и направилась к двери. Надежно заперев ее за собой, она оставила мать в одиночестве. Старуха, как и до этого, стояла у окна и просто глядела на дождь. Но кое-что все же изменилось. Рэммора ошиблась. Очень ошиблась. Это был именно этот раз.
В глазах Джины Кэндл зажглись огоньки осознания.
Глава 3. Кое-что о Мэри
Мистер Грин, напевая свою любимую песенку «Каменистая дорога в Дублин», то притопывал короткими ножками, то картинно вышагивал по коридору третьего этажа, направляясь к выделенной ему хозяевами комнате. Порой он замирал на месте и подбрасывал к потолку ключ, после чего, проявляя недюжинные чудеса ловкости (как ему казалось), ловил его и продолжал путь.
В месяце июне славном дом покинул отчий я,
Пусть все девушки Туама будут помнить про меня!
А я руку отцу тиснул, мать родную приобнял.
Пинту пива выпил с верхом и тоску свою прогнал.
Я отправился по полю, прочь оттуда, где я жил,
Прут колючий — мой защитник от лихих и темных сил;
Пара башмаков грохочут при моею в них ходьбе,
По дороге в славный Дублин я шагаю налегке.
Заяц — ловок! Вот мерзавец! Так и не достался мне!
По дороге в славный Дублин я шагаю налегке.
Уэк-фо-лоллиа…
У мистера Грина было прекрасное настроение, чего с ним под этой крышей еще не случалось. В Крик-Холле ему не нравилось буквально все: темные узкие коридоры, лестница, на которой всегда спотыкаешься, закопченные плафоны светильников, а еще сквозняки. Мистер Грин был ипохондриком и опасался любого дуновения ветерка. Но сейчас даже вид кажущегося бесконечным узкого, как труба, прохода с двумя дюжинами дверей и едва теплящимися лампами между ними не мог испортить ему настроение.
Раз добрался в славный Дублин, ни о чем не сожалей!
Нет задорней здешних песен и приветливей людей.
По окрестностям гулял я с узелком лишь за спиной,
Оглянулся — что такое? Больше нет его со мной!
На красоток зазевался — мое сердце дало крен.
«Ладно, хоть живой остался», — рассмеялся полисмен.
Обещал поймать воришку, но не верил я лжецу.
Узелочек мой достался из Коннаута хитрецу.
Вор стащил мою поклажу, но ничуть не грустно мне,
По дороге в славный Дублин я шагаю налегке.
Уэк-фо-лоллиа…
Мистер Грин хотел пуститься в пляс, но даже сейчас не мог себе этого позволить: ведь он не какой-то болван, бесцельно блуждающий по радуге вверх-вниз, он — почтенный джентльмен, в его ведении целый банк. Он должен держать марку. И все же почему бы и не выкинуть несколько коленец, пока никто не видит…
А ведь еще этим утром мистер Грин с тоской думал, как все ужасно и что ему вообще уже не стоит рассчитывать на обхождение, которого он заслуживает. Неотесанные портье, никакого почтения, а тот грубый тип и вовсе пытался заставить его искать вход самому. Ну и к тому же его почему-то вынуждали слишком долго ожидать ужин — без объяснения причин! Пусть даже не надеются на чаевые!
Помимо прочего, и компания подобралась не слишком почтенная. Да, он
