Черный торт - Шармейн Уилкерсон
Пока начальник не подошел к ней слишком близко.
Пока он не попытался поцеловать ее.
Пока не распустил руки.
Пока последствия случившегося не заставили Элинор проглотить язык.
Невероятное
Бенни встает, качая головой из стороны в сторону.
– Нет, не могу, – говорит она и выходит из комнаты.
Байрон наклоняется вперед и прижимает ладонь ко лбу. У него такой вид, будто он сейчас заплачет.
Мистер Митч наклоняет голову. Если бы только Элинор раньше рассказала об этом своим родным… До тех пор, пока одни люди могли безнаказанно притеснять других, женщины подвергались подобному насилию. Пора им перестать стыдиться этого.
Бенни проходит по коридору в комнату родителей. Она берет в руки маленькое фото в рамке, стоящее на тумбочке с маминой стороны кровати. Фотография матери и отца, снятая «поляроидом» у муниципалитета в день их свадьбы. Бенни большим пальцем смахивает со стекла пыль. Это мог быть снимок, сделанный по любому особому случаю. Два улыбающихся лица, светлое платье-шифт, коричневый костюм, небольшой букет пионов.
Бенни рассматривает лицо матери. В какой-то момент своей жизни ее мать встретила отца. Она вновь влюбилась. И была счастлива, верно? Можно испытать счастье даже после таких переживаний, какие выпали на долю ее мамы, так ведь? Бенни необходимо в это поверить. Нет, ей необходимо знать наверняка. Бенни ставит фотографию на место, выходит в коридор и возвращается в гостиную. Не глядя на Байрона и на мистера Митча, Бенни садится и прижимает к животу диванную подушку.
Миссис Беннет
Б и Б, мне жаль, что вам придется это услышать, но вы должны понять, что произошло. Должность в эдинбургской торговой компании дала мне прибежище, место, где я могла отдохнуть и вновь начать мечтать. Так что можете себе представить, как я чувствовала себя на следующий год, оказавшись в безвыходном положении. Когда оказалось, что я снова вынуждена бежать.
Я привыкла считать, что, сталкиваясь со злом, нельзя сидеть сложа руки, – надо бороться или спасаться бегством. Я уже доказала себе, что способна на это. Но на сей раз я словно вся одеревенела. Я действительно не знала, что делать. И не было никого, кому бы я доверяла настолько, чтобы обратиться за помощью.
На следующий день я пошла на службу, думая, что должна что-то сказать или что-то сделать, но мой начальник вел себя так, будто ничего не случилось. Но я-то знала, что это не так, – с того дня он почти не выходил из кабинета, редко показываясь в общей комнате; не оставлял меня после работы для занятий бухгалтерией и больше не заговаривал со мной, а обращался ко всей группе клерков сразу. Меня, наверное, должно было сильно задеть подобное охлаждение, но, по правде говоря, я почувствовала облегчение. Я тоже старалась не придавать значения случившемуся. Я продолжала ездить на работу, возвращалась домой, а на ночь загораживала входную дверь комодом, до утра лежа в кровати почти без сна.
Однажды во время выдачи жалованья я сказала своему работодателю, что возвращаюсь в Англию. Он сразу обещал написать мне отличную рекомендацию. Разумеется, он не просил меня остаться. И не поинтересовался, почему я уезжаю. Потому что осознавал содеянное. Разговаривая, он не смотрел мне в глаза. Листая стопку платежных чеков на своем столе, он не сводил с нее взгляда, потом протянул мне конверт.
«Следующий», – произнес он, кивнув стоящей за моей спиной служащей.
И хотя он отпустил меня, я до сих пор не могу подобрать слов, чтобы описать свои чувства. Не то чтобы это был гнев, не то чтобы страх, а какая-то сосущая тоска. И, только ощутив, как во мне толкается и шевелится ребенок, я сумела сосредоточиться на своей беде. Почувствовав это шевеление в своем чреве, я поняла две вещи. Во-первых, у меня будет девочка, а во-вторых, она никогда не узнает, какие обстоятельства сопутствовали ее появлению на свет.
Разлука
В 1970 году Элинор вновь оказалась в Лондоне с несколькими шиллингами в кармане и рекламной листовкой, которую кто-то сунул ей в руку. Крупным шрифтом на листе бумаги было напечатано: «Ты не одинока». Сначала она подумала, что речь идет о Боге. В те дни некоторые церкви делали себе рекламу, как универмаги. Потом до нее дошло, что в листовке говорится не о религиозном культе, а о женщинах вроде нее. Незамужних и беременных. В тексте, оттиснутом синими чернилами на копировальной машине, об этом не было сказано прямо, но фраза «молодые женщины в беде» бросилась Элинор в глаза как тайный код.
В конце концов, именно такого рода помощь была ей по-настоящему нужна. В торговой компании Элинор заработала достаточно денег, чтобы хватило на поездку в Лондон. В поезде она тряслась всю дорогу, пытаясь отогнать воспоминания о страшном происшествии, случившемся не так уж давно.
Об Элли.
Она отправилась в Лондон, потому что не знала, куда еще ехать. Но, ступив на перрон, поняла, что не может вернуться в знакомые места, прийти к знакомым людям. Нельзя допустить случайной встречи с кем-то знавшим ее или настоящую Элинор. И ей нельзя будет здесь оставаться, когда под платьем-трапецией станет заметен ее округлившийся живот.
Но вероятно, это уже стало очевидным, поскольку, пока она стояла на автобусной остановке, какая-то женщина средних лет сунула ей в руку эту листовку. Элинор доехала на автобусе по указанному адресу и очутилась перед невысоким кирпичным зданием в той части города, где раньше не бывала. Она вошла туда, и ей сразу дали еду и место для ночлега, сообщив, что она правильно поступила. Какое облегчение – оказаться в окружении других женщин, пусть даже и в большой общей спальне, где слышны вздохи, храп и плач.
Монахини сказали ей, что ребенку с такой матерью, как она, не видать достойного будущего. Но она не сделала ничего плохого, пыталась объяснить Элинор. Ее взяли силой. Это не важно, ответили они. Имеет значение лишь то, каким ей видится будущее ребенка. Надо же понимать, что Элинор не сможет найти хорошую работу, а для выживания чем только не побрезгуешь. И ее ребенок вырастет с клеймом на всю жизнь. Словом, важно лишь то, что невинный младенец заслуживает лучшего.
Монахини имели в виду, что ее ребенок заслуживает чего-то лучшего, чем могла дать ему Элинор. Другими словами, новорожденная нуждалась в заботе
