Георгий Венус - Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами)
Мы тихо положили поручика Ягал-Богдановского в канаву, прикрыли крапивой и побежали по подводам.
- ...И молчать! Ясно? - Поручик Пестряков тер обожженные крапивой руки.- Отпускай вас на свою голову шляться!.. Будете сидеть, как приказано. Погибнешь с поблажками, черт! Молчать, значит! А там вывернемся! Как-нибудь!.. Бои ведь будут...
Весь следующий день нестерпимо палило солнце. Деревни и хутора бежали к Днепру. Но, окружив себя камышами, Днепр спокойно огибал испещренные хатами холмики и, только изредка подпуская нас к своим берегам, вновь уходил куда-то в сторону, оставляя степному жаркому ветру и деревни, и дорогу, и наш бесконечный обоз.
К вечеру, кажется второго дня, мы наконец подошли к нему вплотную. Слева от нас, за осенними золотыми садами, белели хутора. К северу, уже по другую сторону Днепра, виднелся Никополь. Над Никополем взлетали легкие дымки разрывов.
- Бабиев?
- Думаю,- Бабиев! - ответил поручик Пестряков, подымая к глазам бинокль.
Днепр перед нами качал упавшие в него тучи. Два буксира тянули ряд привязанных друг к другу барж.
Баржи относило в сторону, и они шли к нашему берегу, выгнувшись бумерангом.
- Кажется, раненые...- Поручик Пестряков медленно наклонил бинокль и, засопев, долгое время наставлял его на баржи.- Да... Раненые! Вот, подождите, расспросим.
- По па-а-двода-а-ам! - опять поплыла над ротами долгая команда.
- Расспросишь! Кувыркались чайки.
И опять Днепр упал за холмы, оставив нас все еще знойному вечернему солнцу.
Кружились стрижи...
За нами бежала пыль.
- Куда мы?..
А к вечеру кто-то принес известие, что идем мы на Каховку, в которой, несмотря на переброску нашей конницы на правый берег Днепра, все еще держались красные, пользуясь ею как базой для набегов и прогулок по нашим глубоким тылам.
- Ложись!..
- Не расползаться, приказано! Ложись рядом!..
- Винтовок не составлять!.. Клади около!..
- Дневальный!
- Поручик Зайчевский!..
За опушкой черного леса молчала ночная степь. В степи бродила красная конница, кажется, 2-й Конной армии.
Два дня, отбиваясь от конных налетов, кружил по степям наш полк. И только теперь, ночью на второй день мы наконец остановились.
- Не понимаю, - удивлялся подпоручик Тяглов,- ведь правый берег нами уже занят. И откуда они?.. Ведь не мы окружены, они ведь...
- Кольцо в кольце, понимаете?
- Какое там кольцо!.. А Каховка?
- Господа, не теряйте времени! Господа, ложитесь!
Но есть хотелось больше, чем спать. Кухонь с нами не было. Хлеба едва хватало. В этот вечер не выдали вовсе. Офицеры ворчали.
- Ложись! - упрямо приказывал поручик Пестряков.- Во сне пообедаешь!
- Да подвинься!
- А не толкайся, говорю! Слышь?..
- Господа, не грызитесь!
В темноте бродили дневальные. Где-то очень далеко шел артиллерийский бой. Кажется, к северо-западу. Это дрались с красными генералы Драпенко и Бабаев.
Я лежал, слушая отрывки отдельных разговоров. Наконец повернулся лицом к орешнику.
- ...А стена камеры, вся как есть, была исчерчена,- кому-то за орешником рассказывал поручик Зайчевский - "Здесь сидели юнкера Владимирского военного училища такие-то и такие-то..." "Да здравствует Учредительное Собрание!" Я подошел к следующей надписи: "Долой Керенского! Вся власть Советам! Рабочие Путиловского завода Петров Иван и Петр Малинин". Кажется, в этом роде что-то. Не помню... Рядом была еще одна надпись: "генерал-майор" - не помню какой,- "Зинченко", кажется. А внизу: "Боже, царя храни!" - очень четко... Я взял карандаш и написал: "Прапорщик Зайчевский". "А лозунг?" - подошел ко мне какой-то сидящий со мной капитан. Лозунга у меня не оказалось... Ну и вот...
Меня все более клонило ко сну.
Передо мной, прорастая сквозь сон круглыми желтками, медленно вздувалась малороссийская яичница. На сале. И с помидорами...
"Вот бы ее ножом! - думал я.- Напополам, и еще раз напополам!.. Крест-накрест... Потом на вилку и в рот".
И я уже потянулся за вилкой, как вдруг шепот надо мной стал тревожнее.
Я быстро сел. Но сон, как извозчика на козлах, тихо меня раскачивал. Чтобы овладеть собой, я подтянул под себя ноги и прислонился к стволу убегающей в темноту ели.
Вокруг подпоручика Тяглова, только что пришедшего из штаба полка, толпились черные фигуры.
- Убили?
- Кого?.. Кого убили?..- услышал я тревожные вопросы.
- Туркула?..
- Но где?.. Когда?..
Недалеко от нас пасущиеся лошади мирно жевали траву. Кто-то ласково хлопал одну из них ладонью.
- Устала, бедняжка?.. Заморили?.. Ну, ничего, ничего... Выбьемся!..
- Да не Туркула вовсе!.. Господа, и не стыдно!.. Что за паника!.. Убили Бабиева...- рассказывал мичман Дегтярев.- Но вот, говорят (это, господа, хужее), вся наша конница с правого берега сбита... Вся... Никополь опять сдан... Говорят, наши части отступали в панике...
- И рубили их, говорят, рубили!..
- Подожди, и мы порубаем!.. Вот дорвется до них Туркул!..
А поручик Аксаев все так же ласково беседовал за кустами с какой-то лошадью:
- Отдыхай, Машка!.. Э-эх, отдыхай, милая!.. Это тебе, Машка, не навоз возить!.. Это тебе...
Я опять качнулся и, потеряв за спиною ствол ели, тихо опустился на траву...
- Вставай! Вставай! - прикладом в бок толкал меня подпоручик Морозов.
Рота построилась и, сдвоив ряды, молча пошла в лес.
Из леса в степь бежала узкая полянка. За ней, далеко через дорогу, уползали куда-то наши солдатские роты, уже рассыпанные в цепь.
Мы остановились в лесу,- поперек дороги,- развернутым строем в степь.
В лесу кричала иволга. "Дождь будет!.." - думал я.
На пне, сейчас же за нашей ротой, стоял генерал Туркул. Туркул смотрел в бинокль.
- Второй и первый, ваше превосходительство! - докладывал Туркулу оперативный адъютант.- Третий батальон еще в резерве.
- И пусть остается! Если нужно, двинем офицерскую. Пробьем цепь и смажем их к чертовой...
Но вдруг он соскочил с пня и, выбежав вперед, остановился перед строем.
- Третий!.. Третий, куда прете?
Сквозь лес, ныряя в кустах, шли роты 3-го батальона.
- Батальонного сюда!.. Полко-о...
Но 3-й батальон переменил вдруг направление и бросился на нас.
На солнце, широким потоком падающем на орешник, сверкнули ручные гранаты.
- Сдавайсь! - кричал, размахивая кольтом, бегущий перед красноармейцами комиссар в погонах и с белой повязкой вкруг фуражки.Сдавайсь!..
И в тот же момент, под глухой треск разрывающихся гранат, левый фланг нашей роты повалился, и над ним, прямо на нас, метнулась пыль и звонкие осколки.
Мы побежали.
- Назад!..
В лесу, сейчас же за первыми кустами, Туркул нас обогнал. Обогнав, обернулся и сбил кулаком двух бегущих передо мной офицеров.
- Назад! Ура!
Когда, со штыками наперевес, мы вновь выбежали на полянку, красные уже кружились на земле под огнем пулеметов наших разведчиков, стоящих на соседней с нами поляне.
- Ура! - кричала офицерская рота. За ней, тоже с криком, бросилась команда разведчиков. Пулеметная стрельба сразу оборвалась.
Передо мной, прыгая через раненых, бежал подпоручик Морозов. Офицеры вокруг нас уже работали винтовками. Я помню, как взлетали кверху приклады и как острой молнией летели штыки к земле.
Не задержавшись на поляне, подпоручик Морозов зачем-то сбежал в степь и, пересекши дорогу, бросился туда, где цепи солдатских рот широким фронтом отбивали атаки красных цепей.
Я и еще несколько офицеров побежали вслед за ним. А на поляне за нами трещали быстрые выстрелы и уже носился хриплый и дикий хохот.
Было далеко за полдень.
Отдыхая после боя, 8-я рота лежала в степи. К лесу ее почему-то не оттягивали.
- Можете теперь идти,- сказал нам командир 8-й роты.- Скажите полковнику Лапкову, что замещали у меня раненых взводных... Счастливо!
...Сухая, как сено, трава лежала на земле примятая. В траве блестели обоймы и медные гильзы из-под патронов. Около леса стояли пулеметные двуколки. Слева из леса выходили санитары. Санитары несли носилки.
Я все более ускорял шаг, пытаясь нагнать подпоручика Морозова, идущего впереди меня и почему-то все более и более подающегося вправо. На ходу он то и дело наклонялся. Немного нагнав его, я заметил, что наклоняется он над ранеными. У некоторых он что-то отбирал и пускал потом по ветру какие-то мелко изорванные бумажки.
- Това-а... Товарищи!.. Пи-ить! - услыхал я вдруг чей-то голос. Я остановился. В нескольких шагах от меня лежал раненый красноармеец. За его головой торчала его винтовка, штыком в землю воткнутая подпоручиком Морозовым.
Подойдя к раненому, я наклонился и протянул ему флягу.
Зацепившись за траву, в ногах красноармейца тоже валялись какие-то клочки изорванной бумаги. Я поднял несколько и расправил. Это были изорванные листы его красноармейской книги.
"...бернии Новгороде" - прочел я на одном клочке. На другом: "...полка, 5-й роты", на третьем: "...волец, комму..."
Только тогда я понял, отчего подпоручик Морозов рвал красноармейские книги некоторых раненых.
