Александр Ржешевский - Тайна расстрелянного генерала
Но вот он ускакал дальше, а Отто Лемминг все еще боялся оторвать голову от земли. Удар саблей по каске оглушил его, голова раскалывалась, мыслям о карьере в ней уже не было места. Полегший под ударами конницы батальон вызвал тревогу у высокого начальства. Генерал Клюге, видевший этот позорный разгром, плохо отозвался о потомке знатного рода и вызвал авиацию.
* * *Не везде у русских плохо складывалось. Южнее Ломжи конная дивизия стойко выдержала танковый удар. Черные "панцеры" с крестами шли вначале почти беспрепятственно, расстреливая редкие орудийные расчеты, стоявшие на пути. Но когда двинулась немецкая пехота, то парни с закатанными рукавами наткнулись на сопротивление. Заняв оборону согласно уставу, они стали методично обстреливать передний край русских. И тут из леса выскочила конница. Привыкшие к танкам немцы испугались вспененных лошадиных морд. Они открыли огонь по живым мишеням, но их количество только росло. Будто вместо одной убитой лошади возникали две.
И пехота дрогнула. Первые ряды побежали. За ними поднялись остальные. Вот тут всадники на бешеных конях не дали пощады. Так же как перед этим немцы.
* * *Эту атаку видели с наблюдательного пункта командарм Голубев и заместитель командующего фронтом Болдин.
"Даешь!!!" — неслась бешеная лава, и Болдину казалось, что он слышит это легендарное слово. "Наконец-то! — шептал он, наблюдая за боем в бинокль. — Наконец! Вот и перелом! Как в гражданскую… Чапаев… Ах, молодцы! Ах, герои!" — проговорил он, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
Черные вражеские фигурки стали откатываться назад. Болдин ловил биноклем искривленные рты, искаженные страхом лица. "Пришли! Думали маршировать?… Пожары, стоны и слезы? Получай!"
После всего виденного ненависть переполняла душу. "Так! Так! Вот вам, гады! Вот!" — твердил он.
Часть конницы грамотно пошла в обход. В окуляры бинокля Болдин поймал медную грудь бешено рвущегося жеребца. И глаза всадника — яростные, уверенные. "Да… что значит русский бой удалый, наш рукопашный бой…"
Оторвал от глаз бинокль, чтобы вытереть слезы, не стыдясь.
Что случилось потом?
Гул моторов за спиной не дал ему сообразить, что это могут быть вражеские самолеты. Они заходили с востока и обрушились на победоносную конницу внезапно. Лошадь в окоп не спрячешь. Несколько минут, показавшихся часами, "мессершмитты" били изо всех пулеметов и пушек по мечущимся лошадям и всадникам. Там, где оказалась бессильной немецкая пехота, безнаказанно управились авиаторы. Огромное поле было устлано разорванными трупами лошадей и всадников. За несколько минут конная дивизия была, по существу, уничтожена. Насладившись содеянным, "мессершмитты" покрутились в небе и скользнули за горизонт. Болдин испытал еще большее потрясение, чем от налета на станцию, где впервые увидел горящие составы с людьми и нефтью.
В грохоте и вое перед Голубевым возник дежурный в порванной, прожженной гимнастерке:
— Товарищ командующий, нам удалось наладить связь. Вас вызывает Минск.
Голубев взял трубку.
— Говорит Павлов, — донесся слабый голос. — Доложи обстановку.
Голубев стряхнул с бровей кусочки земли:
— Докладываю: три вражеских армейских корпуса при поддержке танков и авиации атаковали на рассвете двадцать второго левофланговый 5-й стрелковый корпус. Дивизии в первые же часы боя понесли большие потери. Особенно пострадала 113-я. Чтобы предотвратить охват армии с юга, я развернул на реке Куреп 13-й механизированный корпус. Но танков там мало. Да и что можно требовать от "Т-26"? По воробьям стрелять?
Командарм вынужден был кричать, и голос его становился все тоньше и тоньше. Болдин подумал, что этому генералу никогда не быть Наполеоном. Он храбр и знающ, богатырской силы, участвовал в двух войнах. Всем хорош — а искры нет.
— Но 6-й мехкорпус укомплектован новыми танками, — донесся ослабленный расстоянием голос Павлова. — "КВ" и "тридцатьчетверки". Где они?
— Действуют! — отозвался Голубев. — В центре против 1-го стрелкового корпуса в направлении на Белосток наступает 42-й армейский корпус немцев. Чтобы укрепить здесь оборону, я поставил 6-й мехкорпус на рубеж по восточному берегу реки Нарев, в полосе Крушево — Суражи.
— Что вы делаете, генерал?! — Голос командующего фронтом стал громче. — Ведь вам известно, что корпус предназначен для контратак по наступающему противнику, а не для того, чтобы затыкать прорехи в обороне!
Голубев вздохнул, он ничуть не оробел от начальственного окрика.
— Это справедливо. Но с чем воевать? Потом, вся наша авиация и зенитная артиллерия разбиты. Боеприпасов мало. На исходе горючее для танков. Шестая кавдивизия сперва погнала немцев, а потом была расстреляна самолетами. У нас же воздушного прикрытия нет. Как защищаться от самолета? Клинком его не перешибешь. Вот они и шагают…
— Думаю, долго так идти не будут. Болдин у тебя?
— Тут…
— Дай-ка его.
Голубев протянул трубку Болдину.
— Говорит Павлов. Ознакомился с обстановкой?
— Ознакомился. Положение 10-й армии очень тяжелое.
— Слушай приказ. Вам надлежит организовать ударную группу в составе корпуса генерала Хацкилевича, 36-й кавалерийской дивизии, частей Мостовенко. И контратаковать наступающего противника в направлении Белосток — южнее Гродно. С задачей уничтожить вражеские части на левом берегу Немана и не допустить выхода немцев в районе Волковыска. После этого вся группа перейдет в подчинение генерала Кузнецова. Это ваша ближайшая задача, и за ее решение отвечаешь лично ты. Голубеву передай, чтобы он занял Осовец, Бобр, Визну, Сокулку, Бельск. И далее шел на Клещело. Все это осуществить за сегодняшнюю ночь, причем организованно и быстрыми темпами.
— Как же Голубев выполнит ваше приказание? — закричал Болдин. — Когда его соединения понесли потери и с трудом сдерживают натиск врага? Все части втянуты в ожесточенные бои! Снимать их — значит ослаблять оборону! И я не могу…
Какое-то время Павлов не отвечал. Потом жестко произнес:
— У меня все. Приступайте к выполнению задачи.
38
Командующему 10-й армией,
в копии — командующему 3-й.
В связи с наступлением ударной группы Болдина на Гродно вам надлежит удерживать рубеж Забеля — Осовец — Визна — Капицы — р. Нарев до линии Сураж — Бельск — Гайновка. 6-й кавдивизии 24.06 сосредоточиться в районе М. Свислочи в готовности 25.06 вести решительное наступление в направлении на Кружаны.
Павлов,
Фоминых,
Климовских.
* * *Вместо облаков на западе по чистому небу плыли дымы. Начиная с утра стали слышны разрывы. Беженцы, спавшие вдоль дороги, зашевелились, стали подниматься, как бы собираясь жить заново, без обстрелов с воздуха, взрывов и смертей. Дети, забыв про вчерашний ужас, затеяли игру. Для этого им хватило мокрых цветов, старых тряпок и местечка между тележными колесами.
Вторые сутки Надежда добиралась до Синева, надеясь отыскать тетку и вместе пробиваться на восток. Расстояние, которое она промчалась в машине за несколько часов, превратилось на обратном пути в безмерное пространство, наполненное жарой, холодом, пылью и жаждой. Ее ум и душа не справлялись с тем, что произошло. Но она смирилась с происходящим. Сгоревшие дома, разбомбленные поезда и станции, кровь, стоны, убитые воспринимались как составная часть новой, непонятной жизни. Надежда шла высоко подняв голову и оглядываясь, точно в запоминании увиденного заключался какой-то смысл.
Несколько раз их обстреливали, и она бросалась вместе со всеми прочь с дороги. Потом заметила: на самой дороге меньше взрывов и пуль. Немцы, видно, берегли ее для своих наступающих войск и стреляли больше по сторонам, как раз туда, где скапливались люди. Она перестала убегать вместе со всеми и ложилась прямо у дороги. Потом так же стали поступать другие.
Ей было страшно. И вместе с тем она не могла не думать, как невыносимо, наверное, положение самого Дмитрия Григорьевича, которого она так и не нашла. Штаб фронта в это время перебазировался восточнее Минска в Могилев. А Надежда представляла, что Дмитрий Григорьевич сражается в огне и дыму, как боец, далеко на западе и никак не может задержать наступление вражеских войск. От этого его страдания становятся неизмеримо больше, чем у них, обыкновенных, беспомощных людей. Здесь, среди беженцев, каждый отвечал за себя. А Дмитрий Григорьевич владел судьбами десятков и сотен тысяч. Такая тяжесть не каждому под силу. Редкий человек способен выдюжить. Но ее интересовал не вершитель судеб, а живой, конкретный человек, которого теперь, с появлением или, лучше сказать, с зарождением ребенка никто бы не смог заменить в ее жизни. Она боялась за него, что убьют или ранят тяжело. Или пропадет без вести.
Утром канонада ощущалась явственнее. Страх накатывал на людей волнами. Иногда им казалось, что они идут вот так, в панике, не два дня, а долгие годы.
