Марк Колосов - Товарищ генерал
— А это что? — спросил Шпаго, показав на большой букет цветов, лежавший на подушках заднего сиденья.
— Как что? — удивился ездозой. — Та это ж так положено!
Экипаж лихо помчался к железнодорожному разъезду.
— Ну, я тут подожду, а вы идите встречать… Да не забудьте б/кет! продолжал распоряжаться Васильчук, все время находясь в каком-то торжественно-приподнятом настроении.
Шпаго замялся, чуастзуя кзкую-то неловкость от всего этого церемониала. Он боялся показаться смешным. Он колебался.
— Берите букет в левую руку, чтобы правая была свободная поздравствоваться. Да не мешкайте, а то поезд придет. Он здесь стоит две минуты. Вы опоздаете… — горячился ездовой.
Шпаго, неловко держа букет, направился к разъезду. Подошел поезд.
Шпаго растерялся, не видя Ксении в окнах пробегавших вагонов,
Но вот поезд остановился.
Она показалась в тамбуре, беспомощно оглядываясь, — видно, была удивлена, что это и есть то место, где ей надо сходить.
Шпаго, подбежав к вагону, взобрался в тамбур и, вручив Ксении цветы, схватил чемодан и узел с продуктами.
Она успела сойти, а он замешкался. Поезд тронулся. Он, сбросив чемодан, соскочил на ходу с узлом.
— Ну вот, — смущенно проговорил он, — вы и приехали!
Она в недоумении поглядела на него, точно спрашивала, что он теперь намерен с ней делать. У него перехватило дыхание оттого, что она так доверчиво относилась к нему.
Он подхватил чемодан и узел и не спеша направился по пыльной дороге к ракитам, под тенью которых дожидался Васильчук.
Ксения шла рядом. Когда они приблизились, Васильчук замер в напряженной позе.
Шпаго и Ксения уселись, ездовой отпустил вожжи, лошади понеслись вскачь.
— Нельзя ли потише? — робко спросила невеста.
— Потише! — крикнул Шпаго, но Васильчук, исполненный сознания, что он делает все как положено, не унимал лошадей.
Доставив молодых на квартиру, он так же деятельно, с сознанием важности своей миссии, принялся за приготовления к свадьбе.
— Товарищ командир взвода, вы уж предоставьте мне, я ж в этом деле специалист! — тоном, не допускавшим возражения, говорил он.
Свадьба была отпразднована, и жизнь Шпаго потекла по новому руслу.
Ксения оказалась на редкость умной, доброй и тактичной женой. Соседи ее полюбили. Она и сама была умелицей, а тут еще все стали проявлять к ней участие, советовать, как делать то, как делать это. Она была очень восприимчива ко всякому хорошему совету.
А главное-ее полюбили за то, что она "не строила из себя барыню".
Все постепенно вошло в свою обычную колею, только с лица Васильчука не сходило торжественное выражение. Казалось, ему хотелось продлить это событие в жизни его подразделения, и если бы он мог пребывать в таком праздничном состоянии вечно, то, наверно, был бы самым счастливым человеком на свете.
Обо всем этом вспомнил Шлаго, и многое другое вспомнил он.
Самым тяжелым и угнетавшим его было то, что, уезжая на фронт, он не простился с женой и с двумя дочками. Одной из них было пять, а другой — два года.
Произошло так потому, что Шпаго был на маневрах и оттуда его полк сразу отправился на фронт. Долго он ничего не знал о своей семье, а потом узнал только, что эшелон, в котором эвакуировались семьи офицеров, подвергся бомбежке. Шпаго ни с кем не делился своим горем: разве он один находился в таком положении?
По мере приближения к Новохоперску мысли капитана возвращались к предметам, занимавшим его в обычное время. Они-то и вытеснили все горестные мысли личного порядка.
"Эти переживания ничего не дают, только расстраивают!" — рассуждал он.
Уже показались яблоневые сады Новохоперска. Машина шла между двумя рядами деревьев. Тревожное беспокойство-не случилось ли чего здесь в его отсутствие? — сделалось теперь главным чувством капитана.
Все оживилось в резервной армии с приездом Харитонова.
Армия оснащалась первоклассной техникой. Подвозились снаряжение, боеприпасы, продовольствие. Харитонов весь отдался оперативной стороне дела.
Он часто выезжал на рекогносцировку, изъездил, исходил, облазил местность.
— Воюют не на карте, а на местности! — при этом говорил он.
Знакомясь с комдивами, которых у него теперь было больше, чем в 9-й армии, Харитонов стремился поближе узнать их.
Одной дивизией командовал полковник Карапетян, умный, жизнерадостный, любящий военное дело человек, по складу своего характера близкий Харитонову.
С ним у Харитонова установился сразу контакт. Нравились Харитонову образные, меткие выражения Карапетяна, органическая неприязнь к шаблону, рутине, пошлости. "Не будь мотыгой-все к себе, все к себе. А будь пилой-раз к себе и раз ко мне", — часто говорил комдив.
Как и Харитонов, Карапетян был в прошлом рабочий. Он до революции работал на нефтяных промыслах. Эгоистов он называл самотешцами.
— У меня в тылах был один такой самотешец. В столовой военторга под Новый год девчатам захотелось потанцевать, а света не было. Он пришел со своей свечой, станцевал и, уходя, забрал свечу. Я об этом узнал, велел ему целую неделю свечей не выдавать! — рассказывал комдив, смеясь.
О командирах он говорил:
— Хороший командир ругает себя, а не соседа. Плохой-наоборот. Спросишь: "Почему грязно?" Он отвечает: "У меня чисто, а это сосед ко мне свой мусор метет!"
— Хороший командир, — шутил он, — подсчитывает по-деловому, плохой множит потолок на пол и делит на лампу. Хоть и хорошо знает арифметику, а что толку?
Карапетян не любил крика.
— Крик-признак бессилия. Где крик, там беспорядок!
— Хорошее дело записная книжка, — добродушно смеялся он. — Но если из всех намеченных в ней на день мероприятий только в баню сходил, то и книжечка такому лентяю не поможет!
Харитонов знал, что если очень тяжело придется, то на этого комдива можно положиться, как на самого себя. И не ошибся.
В конце июня немцы прорвали оборону наших войск на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов и завязали бои в Воронеже.
Спустя несколько дней противник форсировал Дон южнеа Воронежа.
Задача вновь сформированной армии Харитонова состояла в том, чтобы решительным контрударом вытеснить немцев с захваченного ими плацдарма на левом берегу Дона.
7 июля Харитонов привел армию в боевую готовность и с ходу контратаковал противника.
8 шести километрах от Дона возвышалась гряда курганов. На одном из них Харитонов установил свой наблюдательный пункт рядом с КП дивизии Карапетяна. Он все эти дни находился здесь, в самом центре битвы.
Когда было установлено, что в составе войск противника имеются мадьярские части, к Харитонову приехал венгерский коммунист.
Вместе с ним в блиндаж вошел высокий смуглый человек в хорошо облегавшей его советской военной форме, по званию старший батальонный комиссар. Когда произошел дружеский обмен приветствиями, — Харитонов узнал, что это был Бела Иллеш, автор известного романа "Тисса горит". Роман этот Харитонов читал, будучи командиром полка, в Орле. Завязалась оживленная беседа.
— Трагедия венгерского народа, — с горечью говорил венгерский антифашист, — состоит в том, что венгры не по своей воле ввергнуты в эту захватническую войну. Народ наш порабощен фашистской кликой Хорти. Но мы любим свободу и доказали это в девятнадцатом году, установив у себя советскую власть. Идеи Ленина с тех пор живут в сердцах венгерских трудящихся, и нет никакого сомнения, что они снова восторжествуют.
^ К венгерскому народу, — продолжал он, помолчав, — надо относиться как к будущему союзнику советского нерода в войне с Гитлером. Вот почему меня не может не беспокоить судьба пленных венгров.
Харитонов ответил, — что он искренне разделяет это мнение. Ему припомнилось, как, будучи бойцом Чапаевской дивизии, узнал он о венгерской революции. Событие это воодушевило бойцов.
В жарких беседах у костра мерещилась тогда ему далекая, но уже близкая его сердцу Венгрия, где чернобровые красавицы поют веселые песни, а парни ходят в венгерках и лихо отплясывают чардаш. Этот искрометный мотив не уставал он исполнять тогда на своей гармошке.
Об этом не рассказал командующий армией сидевшему перед ним широкоплечему, кряжистому венгерскому коммунисту. Он обещал распорядиться, чтобы его гость имел возможность беседовать с военнопле. нными.
Покончив с этим вопросом, Харитонов поинтересовался, что пишет теперь Бела Иллеш.
— Сейчас, товарищ генерал, работаю в Политуправлении фронта. Начальник мощной громкоговорящей установки. Прошу вашего указания, на каком участке можно приступить к делу? — четко произнес Иллеш.
Харитонов, с удовлетворением отметив строевую выправку писателя, указал на карте кружок на той стороне Дона.
— Это холмистое селение Урыв, — пояснил он. — Там наш командир дивизии Шафаренко удерживает несколько домов. Дон там на участке одного полка такой узкий и мелкий, что его вброд можно перейти. На той стороне венгры. Местность гористая. Можно поработать. Но трудно вам будет добираться с этой вашей установкой.
