Сергей Довлатов - Письма Ефимову
R. Nudelman, […] ISRAEL
Главы и статью о Трифонове немедленно прочел [»Писатель, расконвоированный в историки» в журнале «Время и мы» № 71 (1983)]. Главы хорошие, много смешного, читать интересно. Я только не заметил (видно, просмотрел, а перечитывать нет времени), как и почему герой соглашается ехать в Чехословакию, вопреки историко-гражданскому стыду. Еще — мелкое замечание старого версификатора: для изображения еврейской картавости достаточно показать ее два или три раза, а дальше читатель механически воображает это сам. Это я насчет Кирпотина.
Статья же о Трифонове меня чрезвычайно заинтересовала и удивила. Я считал Вас более безоговорочным поклонником Трифонова и, честно говоря, обрадовался, увидев, что это не совсем так. Замысел же, условно «Технология лояльности» — потрясающе интересный и важный. В разговоре со знакомыми я тысячу раз говорил, что у любого официального писателя (левого, смелого, честного и талантливого) могу обнаружить состав преступления, то, что открыло ему дорогу в печать. Но я это все утверждал голословно, иногда даже не прочитав хулимых мною произведений. А Ваша статья читается, не боюсь пошлого выражения — как детектив, она доказательная и совершенно не злорадная, нет того, что писатель средней известности находит, ликуя, червоточину у писателя более знаменитого и признанного. Никакой желчи я не обнаружил, наоборот — чувствуется неформальная дань уважения, но, конечно, и резкости достаточно, без этого такая статья не имеет смысла. Конечно, существует идея Бродского насчет того, что лояльность — категория эстетическая, и такая идея художественно меня волнует, но она чересчур поэтична. Можно было бы Вам написать чудную книгу на эту тему, пять портретов: Трифонов, Тендряков, Распутин, Искандер, Битов и так далее, то есть, о хороших официальных писателях, Вы ведь как литературовед и критик практически себя никак не зарекомендовали, а такая книга могла бы вызвать резонанс, она не расплывчата по идее, публицистична, и может вызвать некоторую бурю в среде технической, да и не только технической интеллигенции… Короче, я Вас поздравляю.
В Нью-Йорке продолжается война. Рубин вяло и тускло обрушился на «Новое русское слово». Но тут подняла голову вся отрицаловка — Шрагин, Михайлов, тот же я. Возникло небольшое колыхание почвы. Да еще вышла «Трибуна» в Париже, изделие Синявских, нечто вроде здешнего самиздата. Михайлов отдельно сражается с «Континентом», разослал общественности циркуляр с приглашением к дискуссии о плюрализме. Если Вас почему-то интересует вся эта херня, я могу сделать несколько копий, как минимум, со своих собственных публикаций и выслать.
Кнопфы договора на «Зону» все еще не подписали, но надежда все еще есть. С европейскими правами на «Компромисс» что-то делается, но все идет Кнопфам, а на мне как-то отразится, но позднее.
Редактор Кнопфа позвонил мне и попросил найти русского фотографа, который бы за 150 долларов сфотографировал меня для обложки. Я нашел Марка Сермана, полагая, что делаю ему любезность, Марк долго и хитро щурился, взял с меня почему-то 18 долларов за наем лаборатории, требовал, чтобы я сфотографировался либо с Колей, либо с птицами, либо с собакой, говорил, что не покажет мне фотографию, ибо я не профессионал, а сам отнесет ее в Кнопф. Это я к тому, как страшно иметь дело с земляками.
С «Заповедником» все не очень хорошо, но не безнадежно. Героиня ожила процентов на 30, герой довольно тускл, вообще, лучшее, что там есть, — это картинки деревенской жизни и второстепенные герои. Если бы я сейчас придумал сносную заключительную часть, то все было бы ничего, удачный конец — большое дело, но ничего пока не придумал, нет ни интонации, ни событий.
Суд первой инстанции мы все проиграли. Адвокат наш — заика (!), кретин и тупица. Судебное разбирательство — балаган и произвол, то есть, судья здесь действительно независим и что-то решает, и почти бравирует произвольностью своих решений, поправить судью нельзя, его можно лишь переизбрать. Кроме того, наш акцент, непонятные для суда моральные подоплеки и так далее, короче — проиграли. Теперь будем судиться по второй инстанции с Дэвидом [Даскалом] и «Новым американцем». Неловко говорить, но все участники этой истории, кроме нас с Леной, включая Петю и Сашу — хитрые свиньи, а Орлов — законченный мерзавец. Боря тоже не подарок, но он хоть ясен, он мне чуть не плача признавался, что завидовал моему успеху у рекламной агентши Ляли (варикозное расширение вен, затхлый парик и подавляющих размеров жопа) и у наборщицы Любы Брукс, которая ковыряла в зубах маникюрными ножницами. Все без исключения русские в Нью-Йорке дрянь.
Высылаю передачу о Гиршине, ему тоже послал. Мы созвонились. На второй минуте он сказал: «Оба мы с вами не гении», и мне это как-то не понравилось. Есть в таком заявлении какая-то неприятная правда. Мои комплименты Гиршин воспринял как должное и даже кое-что дополнительно подсказал, короче, его роман интереснее его самого.
Обнимаю вас всех. Хотелось бы увидеться, хлебнуть кислорода.
С.Д.
* * *Ефимов — Довлатову
2 мая 1983 года
Дорогой Сережа! Посылаю три книги:
1. Черток. «Последняя любовь Маяковского».
2. Паперно. «Записки московского пианиста».
3. Коган. «Соляной столб».
Книга Когана, возможно, уже была отрецензирована парижским отделом «Свободы» — проверьте, чтобы не работать зря. О Чертоке можно писать сразу. А вот Паперно умолял ни в коем случае по радио о книге не передавать. Он (безумец) хочет съездить в Союз (хотя даже в посольстве ему сказали, чтобы забыл и думать) и поэтому старается вести себя тихо-тихо. (Но при этом отрывки в НРС печатает.) Если очень понравится (а книга написана очень хорошо), можете позвонить ему, попробовать уговорить. Телефон: (312) 761-4413.
Еще раз поздравляю с Кнопфом и договором. Я тоже сейчас скребусь с разных сторон в американские издательства, но пока все глухо. На днях послал четыре переведенных главы из «Архивов» в «Вайкинг» (через агентшу, которая живет в Сиэтле — довольно кривой путь).
Как там Лена? Обнимаю,
всегда Ваш, Игорь.
* * *Довлатов — Ефимовым
21 июня 1983 года
Дорогие Игорь, Марина!
С некоторым трепетом посылаю вам «Заповедник». Как всегда, ни малейшей уверенности в качестве. Сюжета нет, идеи нет, язык обыкновенный. Что же, по-моему, все-таки есть? Есть, мне кажется, голоса, картины и лица, что-то вроде панорамы деревенской жизни, есть, наконец, какая-то любовная история. Короче, ознакомьтесь.
Надеюсь, ваше издательство сохранило благородную традицию делать по 150 замечаний автору, из которых со 145-ю автор полностью согласен?
Дальше — некоторые технические моменты.
1. Если по какой угодно (неустранимой) причине вы раздумали печатать «Заповедник», то сообщите мне об этом без малейшего стеснения и с абсолютной прямотой. Отношения не пострадают, какой бы эта причина ни была.
2. Если изменилось что-то в условиях (200 экземпляров — без права ими торговать, а с правом лишь дарить), то скажите мне об этом также прямо и просто.
3. Формат (как набора, так и всей книжки) — на ваше усмотрение. Мне бы хотелось, чтобы она была не больше «Зоны», а то получится большая и тонкая, как журнал.
4. Шрифт — на ваше же усмотрение, в «Зоне» был хороший, наверное рубленая десятка.
5. Я намерен употребить все усилия, чтобы опечаток не было, мама и Лена прочтут корректуру, я тоже, разумеется, прочту и буду изводить Игоря просьбами о дополнительных сверках. Как бы это вас ни раздражало, помните, что это делается для общего блага. Все дополнительные расходы по пересылке я с удовольствием оплачу.
6. Обложку, если можно, я сделаю сам, учту все ваши замечания, буду переделывать до тех пор, пока она всех не удовлетворит. Первый вариант дрянь, Игорь прав. Я найду один рисунок Пушкина и использую его. Фотографий у меня теперь много. Цвет подберем.
7. Обратите при наборе внимание на знаки (соединение) и (разъединение). Этих знаков довольно много и их легко перепутать. А поправить в макете очень трудно.
8. Посвящение «Моей жене…» и так далее — как бы входит в сюжет, так же, как указание на 114 странице — «Июнь 1983 года, Нью-Йорк».
Заранее благодарю за внимательное (привычно) отношение.
Новости у нас такие:
Лена в больнице, ей удалили аппендикс, завтра (в среду) выходит. Все благополучно. У нее были сильные боли, а я как раз в это время прочитал статью Проффера о раке в «Вашингтон пост», о том, как у него было подозрение на аппендицит, а обнаружился рак. Поэтому мы довольно много нервничали. Но все, кажется, обошлось.
Восемь дней, что Лена отсутствовала, я воевал с ребенком и полностью обессилел. Нянька приходит с 12 до 6, остальное время творилось что-то страшное. Это типичный «вождь краснокожих», очень шаловливый, вредный и опасный.
