Николай Лейкин - Где апельсины зреют
— Не узнаете развѣ свою пріятельницу? — спросила ихъ съ злорадствомъ Глафира Семеновна. — Апплодируйте-же ей, апплодируйте… Вотъ какая она артистка… Канатная плясунья.
— Оказія! — крутилъ головой Конуринъ, улыбаясь. — Въ первый разъ въ жизни пришлось съ акробаткой бражничать. Въ трикѣ-то какая она изъ себя… Совсѣмъ не такая, какъ давеча за столомъ. Ахъ, муха ее заклюй! Акробатка…
Акробатка, между тѣмъ, исполняла различныя замысловатыя эволюціи: ходила по канату съ шестомъ, потомъ безъ шеста, ложилась на канатъ, вставала на голову. Николай Ивановичъ, не смѣя при женѣ прямо смотрѣть на акробатку, косился только на нее и млѣлъ. Глафира Семеновна фыркала и говорила:
— Вотъ какую хорошую компанію вы себѣ давеча нашли. Любуйтесь. Впрочемъ, вамъ, мужчинамъ, чѣмъ хуже, тѣмъ лучше.
— Да кто-жъ ее зналъ-то, что акробатка? Я думалъ, что изъ какого другаго сословія, отвѣчалъ Николай Ивановичъ. — Сидитъ съ нами за однимъ столомъ, живетъ съ нами въ одной гостинницѣ…
— Какъ? Она даже и въ одной гостинницѣ съ нами живетъ? воскликнула Глафира Семеновна. — Ну, батюшка, тогда за тобой нужно и дома слѣдить, а то она какъ разъ тебя и къ себѣ заманитъ.
— Да вѣдь ты-же сказала, что равноправность…
— Молчать!
Акробатка кончила свой номеръ при громкихъ рукоплесканіяхъ и, пославъ публикѣ летучій поцѣлуй, убѣжала за кулисы. Начался другой номеръ, затѣмъ слѣдовалъ антрактъ между вторымъ и третьимъ отдѣленіями представленія, а супруги Ивановы все еще пикировались, Глафира Семеновна все еще донимала мужа. Вино еще сильнѣе разгорячило ее, она раскраснѣлась, шляпка съѣхала у ней на затылокъ, пряди волосъ выбились на лобъ. Окружающая ихъ публика бросала на Глафиру Семеновну совсѣмъ уже нескромные взгляды. Вдругъ въ публикѣ среди столиковъ появилась сама акробатка, изъ-за которой шла пикировка. Она уже успѣла переодѣться изъ трико, была въ роскошномъ палевомъ платьѣ и шикарной соломенной шляпкѣ съ длиннымъ бѣлымъ страусовымъ перомъ. Пройдя по рядамъ между столиковъ, пожираемая глазами мужчинъ, она было присѣла за одинъ изъ столиковъ и стала что-то заказывать для себя лакею, но увидавъ сидящихъ Николая Ивановича и Конурина, быстро поднялась съ своего стула и подошла къ нимъ.
— Voyons, c'est vous, messieurs… сказала она мужчинамъ, какъ старымъ знакомымъ, фамильярно хлопнула Николая Ивановича по плечу и искала глазами стула, чтобы сѣсть рядомъ.
Глафира Семеновна заскрежетала зубами.
— Прочь, мерзавка! Какъ ты смѣешь подсаживаться къ семейному человѣку, сидящему съ своей законной женой! воскликнула она и даже замахнулась на акробатку стаканомъ.
Та, въ недоумѣніи, отшатнулась. Николай Ивановичъ вскочилъ съ мѣста и схватилъ жену за руку.
— Глаша! Глаша! Опомнись! Можно-ли дѣлать такой скандалъ въ публичномъ мѣстѣ! испуганно заговорилъ онъ. — Смотри, вся публика смотритъ. Швыряться стаканомъ вздумала! Вѣдь изъ-за этого можно въ полицію попасть.
— Въ полицію, такъ въ полицію. Замужнюю женщину всякій защититъ. Какое такое имѣетъ право эта акробатка врываться въ семейный кругъ?
— Голубушка, да какой-же тутъ въ кафе-шантанѣ семейный кругъ? Ну, полно, сядь, успокойся… Сократи себя…
Акробатка, пробормотавъ какія-то ругательства, отошла отъ стола, но Глафира Семеновна не унималась и, вырывая свою руку изъ рукъ мужа, кричала:
— До тѣхъ поръ не успокоюсь, пока не наплюю въ глаза этой мерзкой твари! Пусти меня!
Конуринъ загородилъ Глафирѣ Семеновнѣ путь и тоже упрашивалъ ее успокоиться.
— Бросьте, матушка! Угомонитесь! Ну, что! стоитъ-ли съ ней связываться! Не хорошо, ей-ей, нехорошо.
Глафира Семеновна взглянула ему черезъ плечо и, не видя уже больше акробатки, сказала:
— Ага! Испугалась, подлая тварь! Ну, теперь домой! скомандовала она мужу.
— Да, съ радостью, матушка… Бога ради поѣдемъ домой… засуетился Николай Ивановичъ.
— И не только что домой, а даже чтобы завтра-же утромъ вонъ изъ Рима. Вонъ, вонъ! Въ Неаполь! Не желаю я съ этой тварью жить въ одной гостинницѣ.
— Да куда хочешь, матушка… Хоть къ чорту на кулички.
Николай Ивановичъ взялъ супругу подъ руку и потащилъ къ выходу. Та вырвала у него руку и пошла одна. Видѣвшая скаыдалъ публика смѣялась и кричала имъ въ догонку какія-то остроты.
Конуринъ шелъ сзади Ивановыхъ и говорилъ:
— Позвольте… Но ежели завтра утромъ ѣхать, то когда-же мы папу-то римскую увидимъ?..
Глафира Семеновна обернулась, подбоченилась и отвѣчала:
— Насмотрѣлись всласть на маму римскую, такъ можете и не видѣвши папы уѣхать. Достаточно.
— Оказія! Выпьетъ баба на грошъ, а на рубль веревокъ требуется, чтобы обуздать ее… пробормоталъ Конуринъ и плюнулъ.
Разъяренная гнѣвомъ, Глафира Семеновна не слыхала его словъ и выскочила изъ зрительнаго зала въ корридоръ кафе-шантана.
XLIV
Глафира Семеновна какъ сказала, такъ и сдѣлала: скрутила отъѣздъ изъ Рима на слѣдующее-же утро. Какъ ни упрашивалъ ее Конуринъ остаться еще денекъ въ Римѣ, чтобъ попытаться увидать папу — она была непреклонна и твердила одно:
— Маму видѣли — съ васъ и довольно. Не знала я, Иванъ Кондратьичъ, что вы такой алчный до женщинъ стариченка, прибавила она. — Вы думаете, что я не понимаю, почему вамъ такъ хочется для папы остаться? Очень хорошо понимаю. Акробатка вамъ нужна, которая надъ нами живетъ, а вовсе не папа.
— Позвольте, что-же вы меня-то ревнуете! Вѣдь я вамъ не мужъ, возмутился Конуринъ.
— Вовсе я не ревную, а хочу, чтобъ вы, если ужъ съ семейными людьми ѣдете, и держали себя по семейному. Плевался человѣкъ на всѣ эти римскія развалины, просилъ поскорѣй увезти его изъ Рима, а какъ увидалъ нахалку-акробатку, просится остаться опять среди этихъ развалимъ.
— Поймите вы, я женѣ еще изъ Ниццы написалъ, что ѣду въ Римъ смотрѣть папу. Вѣдь она потомъ дома будетъ распрашивать меня, какой онъ такой изъ себя.
— Ну, и разскажите ей, какой онъ такой. "Въ красномъ, молъ, трико, по канату ходитъ, кувыркается", донимала она Конурина. — Можете даже написать, что Асти съ нимъ пили. И еще можете ей что-нибудь разсказать поподробнѣе, чего я не знаю.
— Моя душа чиста. Вы все знаете.
— Вздоръ. Ничего я не знаю, что было ночью послѣ кафе-шантана. Можетъ быть, вы и въ номерѣ-то своемъ не ночевали, а отправились наверхъ къ акробаткѣ, да и прображничали съ ней до утра. Вонъ у васъ физіономія-то сегодня какая! Чертей съ нея писать можно, извините за выраженіе.
— Однако, барынька, это ужъ слишкомъ.
— Ничего не слишкомъ. Вотъ вы и объ вашихъ ночныхъ похожденіяхъ напишите женѣ. Пожалуйста, не оправдывайтесь. Я по мужу знаю, каковы мужчины. Онъ сегодня разъ пять вскакивалъ съ постели, подъ видомъ того, чтобы воду пить, а самъ присматривался и прислушивался ко мнѣ — сплю я или не сплю, чтобы ему можно было къ акробаткѣ убѣжать, ежели я крѣпко сплю. Но я вѣдь тоже себѣ на умѣ и какъ только онъ вскакивалъ — сейчасъ-же окликала его.
— Глаша! И не стыдно тебѣ это говорить! — воскликнулъ до сихъ поръ молча сидѣвшій Николай Ивановичъ.
— А ты будешь утверждать, что не вскакивалъ? Не вскакивалъ? — обратилась къ нему жена.
— Понятное дѣло, что послѣ вина всегда жажда, а потому и пьется. Много вѣдь вчера вина пили.
— А отчего у меня ночью къ водѣ жажды не было, отчего я не вскакивала? Я также вчера вино пила. Знаю я васъ, мужчинъ! Дура я была только, что не притворилась крѣпко спящей. Выпустить-бы тебя въ корридоръ, да и накрыть тутъ на мѣстѣ преступленія.
Николай Ивановичъ только махнулъ рукой и уже болѣе не возражалъ.
Весь этотъ разговоръ происходилъ въ номерѣ Ивановыхъ, за утреннимъ кофе. Глафира Семеновна тотчасъ-же потребовала счетъ изъ бюро гостинницы, заставила мужа расплатиться, справилась, когда идетъ утренній поѣздъ въ Неаполь и, узнавъ, что въ полдень, тотчасъ-же велѣла выносить свои, заранѣе уже приготовленные, чемоданы, чтобы ѣхать на станцію.
— Да вѣдь теперь еще только десять часовъ, барынька, — попробовалъ возразить ей Конуринъ.
— На станціи, въ буфетѣ, посидимъ. Тамъ и позавтракаемъ.
На ловца и звѣрь бѣжитъ, говоритъ пословица. Когда они выходили изъ гостинницы и проходили по двору, чтобъ сѣсть въ извощичій экипажъ, акробатка сидѣла на дворѣ за столикомъ и пила свой утренній кофе. Голова и плечи ея были кокетливо задрапированы, по домашнему, бѣлымъ кружевнымъ шарфомъ. Пара черныхъ большихъ глазъ ея, казавшихся отъ бѣлаго кружева еще чернѣе и больше, насмѣшливо смотрѣла на Глафиру Семеновну. Видя вынесенные на дворъ чемоданы, акробатка догадалась, что компанія уѣзжаетъ, и на прощанье кивнула мужчинамъ.
— Не смѣй ей кланяться! воскликнула Глафира Семеновна, сверкнувъ глазами и дернувъ мужа за рукавъ, обернулась въ сторону акробатки и показала ей языкъ.
Часа черезъ два поѣздъ увозилъ ихъ въ Неаполь. По правую и по лѣвую сторону желѣзнодорожнаго пути тянулись безъ конца развалины древнихъ зданій.
